Мяч остается в небе
14 октября исполнится 40 дней после того, как ушла Новелла Матвеева. Поэт, прозаик, автор и исполнитель песен, она несколько десятилетий была любима теми, кого не соблазняли преходящая мода и звонкая популярность, кто находил в ее негромком голосе и немудреных стихах убежище от житейских тревог. Мы рады тому, что 10 лет назад в издательстве «Молодая гвардия» вышла книга автобиографической прозы Новеллы Матвеевой «Мяч, оставшийся в небе». Об этой книге и о творчестве поэтессы в целом размышляет в «Российской газете» историк литературы Дмитрий Шеваров.
На следующей неделе — 40 дней, как ушла Новелла Матвеева
Новелла Матвеева родилась восемьдесят два года назад, 7 октября 1934 года. Умерла в начале нынешнего сентября. На следующей неделе сорок дней. Почему-то чаще всего я бывал у Новеллы Николаевны в декабре или начале января. В этих коротких днях, притихших в ожидании Рождества, есть что-то созвучное Матвеевой, ее уединению, ее отрешенности. Как хорошо было идти от метро к ее дому в Камергерском, заходить во двор, поднимать голову и гадать, где ее окно… Десять лет назад вышла первая книга прозы Матвеевой «Мяч, оставшийся в небе». Тогда я оставил ей листок с вопросами, а через три дня Новелла Николаевна позвонила и сказала, что ответы готовы. Они были опубликованы — но в сильно сокращенном виде. Так что сегодняшние фрагменты публикуются впервые.
О чем рассказала Новелла Матвеева:
— Еще своему отцу Николаю Николаевичу я обещала книгу под названием «Фамильный роман»… И только с середины 1990-х я наконец-то решилась начать. То есть решилась-то я давно, а главное — удосужилась. Так что «Мяч, оставшийся в небе» это всего лишь начальные главы довольно большого (по замыслу) романа.
— Для меня путеводный свет — такие авторы, как Виктор Гюго!.. Например, мне всегда нравилась его интуитивная установка: всякую вещь рассматривать с разных сторон. Помните? — в «Тружениках моря» его прямо-таки тысячестороннее описание волн у двух островов… Или — многосерийный портрет спрута! Кажется, это именно Гюго называли большим ребенком. Действительно: такая пристальность, повторяемость; такое вот всестороннее рассматривание всего на свете — это черта детства… Разве теперь мы озаботимся вопросом — какое лицо у мухи? Нас и во взрослой жизни могут заинтересовать иллюстрации в книгах. Но разве теперь мы станем изучать их часами — как мы с сестрой в детстве? Мне думается, что в рассказе о детстве усердная детализация неизбежна. Она идет от когда-то пытливого взгляда. Стремлюсь восстановить этот взгляд…
— Мы знаем, что искусство считается грехом («искус», «искушение»). Ну, так вот и надо этому искушению в искусстве — противостоять! Своею свободной волей. Которая для того и дается свыше!.. И уверена, что задача поэта — уводить поэзию, так сказать, от греха подальше! Не такая уж надрывная работа, но почему-то она почти никогда не делается. Так не отсюда ли и пошло суждение, что творчество — грех? Нет! Грех — он не в творчестве: грех — он в самом художнике. Если он, художник, не только в сковывающем быту — гадок, но и в свободном художестве — не раскаивается… Я не говорю о раскаянии в прямом смысле. Поэзия может быть мирской, вполне светской, но при этом все-таки чистой.
— Перечитывать я тоже люблю. Особенно классику… Например, знаю, что если он перестанет орудовать иностранными словами или канцеляризмами, то на русском языке ему не останется что сказать! Не знаю: может быть, я упускаю что-то дельное в новой литературе. Но страх разочарований велик; отвращение от новых лолит и дэнов браунов — велико, и это удерживает меня от ознакомления с новыми книжками.
— Думаю, что поэт никому ничего не должен. (Если не занимал!) И, как говорится, «лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным»… Богатство-небогатство, но какой-то достаток и поэту необходим. Иначе — где же он возьмет силы для сочинительства?
А успех — он многолик. Он и вреден, и полезен, и ничтожен, и велик! Как правило, вреден успех преждевременный. Обращенный на малых детей. Или, лучше сказать, против детей. Успех, если заслужат, должен быть, конечно, и у них, но — не безумный, не чрезмерный. Не такой, против которого разве только маленькому Моцарту устоять впору. Но ведь на то он был — Моцарт!
— У всех народов (и у нашего в том числе) есть какие-нибудь баллады или длинные песни — почти непременно трагического содержания. И вот такие-то… обычно с веселым видом! — пелись у нас в застольях. Я часто их слышала по соседству… История всех стран трудна, история Руси, может быть, всех труднее и не отсюда ли был у нас противоречивый обычай? Это смешение тоски и веселья! Но было совершенно замечательно, что люди вообще пели. И не только старинные песни, но и новые по тем временам. Даже на улице все время слышались «Гвоздики алые», «Расцвела сирень-черемуха в саду», «Летят перелетные птицы», многое другое… И вот почему радиопередача Виктора Татарского «Встреча с песней» так любима народом и так знаменита. В ней он воскрешает не только замечательнейшие песни — совсем не заслуживающие забвения! — но и то настроение воскрешает, и то время нам возвращает, когда людям все еще как-то пелось! Теперь же — увы! — душа больше не поет. Да и петь ей — по новейшим «репертуарам», собственно нечего.
Кстати
Голос Новеллы Матвеевой и посвященную ей песню Александра Городницкого можно будет услышать во «Встрече с песней» по «Радио России» 8 октября в 21.07 по московскому времени.
«Российская газета»
Дмитрий Шеваров
Оригинал материала:
