Водил ли Ленин автомобиль? Почему автора книги о Ленине так раздражает вопрос о Мавзолее? И какова все-таки природа отношений Ленина, Крупской и Арманд?

Выпустив большую книгу о Ленине (и получив за нее "Большую книгу"), Лев Данилкин вынужден все время отвечать на вопросы о своем герое. Накануне очередного дня рождения Ленина, 22 апреля, (некогда - едва ли не государственного праздника, а ныне - даты едва ли не позабытой) Льва попросили обобщить свой опыт ответов на эти вопросы.

Какой вопрос о Ленине вам задают чаще всего?

Лев Данилкин: "Что он все-таки был за человек, в двух словах?" Разумный вопрос, я бы тоже спросил автора: проще и быстрее, чем книжку читать. В общем, я на него отвечаю - смешливый. Почти все мемуаристы отмечали - был веселый. Смеющийся постоянно. Насмешливый. Не в смысле - юморной мужик. Не, просто он больше понимал и видел, чем остальные, и это, видимо, действовало на него как веселящий газ. Его распирало от этого знания. Все вокруг думают, что нынешнее положение - окончательное, несменяемое, а он понимает - неа, все изменится, и они этого пока не знают, а я знаю и, более того, могу придумать, как управлять этими изменениями, направить их так, чтоб всем вокруг было лучше.

То есть это не жестокий смех психопата, одержимого ненавистью и презрением к окружающим, а - веселый, добродушный отчасти - хотя и скептический немного, ну как когда видишь, что кто-то на банановой корке поскальзывается - вроде неловко над такой глупостью смеяться, и человека жалко, но комично ведь, никуда не денешься. Так смеяться может только честный человек - как каприйские рыбаки о нем говорили, если верить Горькому. Я вот верю, это хорошо согласуется со всем остальным - и очень похоже на правду.

Какой самый неожиданный вопрос о Ленине вам задали?

Лев Данилкин: Почему Ленин сам не водил автомобиль - ну или хотя бы не пробовал. Я не знаю ответ. По идее, его должно было это заинтересовать.

Какой вопрос о Ленине вас больше всего раздражает?

Лев Данилкин: Как, по моему мнению, надо поступить с Мавзолеем. Во-первых, моя книжка заканчивается в момент смерти моего героя - и все посмертные приключения его тела, какими бы любопытными и поучительными они ни были, не моя тема. Я не знаю ни сколько стоит пошив костюмов, ни как его в войну транспортировали в Тюмень - понятия не имею. Во-вторых, мне кажется, это идиотская, навязанная в качестве политического спойлера повестка, обсуждать которую - заведомая нелепость. В-третьих, если уж на то пошло, в самом вопросе заложен обман - потому что он выглядит как невинно-житейский, но на самом деле имеет политическую подоплеку, и те, кто задают его, знают, что согласие на какие-то манипуляции с этим телом подразумевает делегирование тем, кто будет "выносить", права трактовать этот жест как "символический": коллективное покаяние за "великую историческую ошибку" и все такое. - и т. п. То есть "вынос", даже оформленный как абсолютно нейтральное, всего лишь "разумное" (зачем-на-Красной-площади-труп) или "прагматичное" (зачем-горожанам-мавзолей-когда-можно-устроить-там-что-то-поинтереснее) событие, на деле означает символическую расправу: вытащить труп на площадь и оставить гнить, в назидание потомкам - чтоб неповадно было; ровно так в свое время произошло с телом Кромвеля - которое вышвырнули из Вестиминстерского аббатства, расчленили, выставили на обозрение на площади, оплевывали и так далее; именно этого на самом деле желают те, кто задают людям этот "невинный" вопрос. Вот поэтому вопрос о Мавзолее меня раздражает - там на словах одно, но имеется в виду совсем другое…

Л. А. Данилкин "Пантократор солнечных пылинок"

Фрагменты из книги "Опять Инесса Федоровна"

Опять Инесса Федоровна.

Роман между ней и ВИ хорошо вписывается в "меньшевистские" представления о Ленине: фанатик, который должен же был когда-нибудь сорваться - и, конечно, сорвался самым пошлым из возможных образом.

Вот что нам достоверно известно на этот счет. Есть несколько писем ИФ - что характерно, из ее архива, то есть скорее всего не отправленных адресату, - где она очень недвусмысленно упоминает о неких поцелуях с ВИ; есть письма ВИ - довольно много, десятки, где он обращается к ней на "ты" ("запроси и добейся толку, пожалуйста") и обсуждает с ней, часто на ломаном английском, свои в высшей степени интимные - очень нетипично для Ленина - переживания ("Never, never have I written that I esteem only three women. Never!! I’ve written that fullest friendship, absolute esteem and confiance of mine are confined to only 2-3 women. That is quite another, quite, quite another thing" * ).

Есть дневниковые записи ИФ, из которых можно понять, что она долго, годами любила ВИ и, возможно, не была отвергнута, но любовь эта постоянно, и особенно после 1916 года, сталкивалась с некими непреодолимыми препятствиями. Наконец, есть слухи, зафиксированные как свидетельства третьих лиц, ссылающихся на собственные впечатления (из серии "Ленин буквально пожирал ее глазами"), и столь же компетентные источники неопределенно-личного характера ("Мне рассказывали…"); царицей доказательств здесь, как водится, является признание "мне кажется". Именно с опорой на последнюю конструкцию сообщается, что своего апогея их предположительный роман достиг как раз в Кракове, затем продолжился во Франции, куда ВИ приехал с большевиком Малиновским, и затем в Швейцарии. Подтвержденные траектории ИФ и ВИ действительно совпадают поразительно часто: Париж (и Лонжюмо), Краков, две недели в Париже (и, возможно, еще одна в Бельгии), Берн, Зеренберг, затем "пломбированный вагон" и Советская Россия, до самой смерти ИФ. Ясно, что после 1911-го Инесса Федоровна - привлекающая ВИ, возможно, не только знанием иностранных языков и исполнительскими талантами по классу "фортепиано" - становится его конфидентом и, судя по доступной переписке, "романтическим" другом: в том смысле, что она пользовалась абсолютным уважением и доверием: "fullest friendship, absolute esteem and confiance of mine".

Тем не менее, если уж обращаться к услугам вышеупомянутой "царицы доказательств", то следует заметить, что в целом, "по натуре", ВИ был не похож ни на одержимого внебрачным сексом свингера, ни на сумасшедшего, ни на хладнокровного экспериментатора в области семейных отношений, который мог жить с двумя женщинами одновременно, то есть, по сути, втроем. Возможно, тут уместно вспомнить свидетельство офтальмолога Авербаха - который, между прочим, как раз и раскрыл тайну ленинского прищура - что в "вопросах чисто личного характера" "этот человек огромного, живого ума… обнаруживал какую-то чисто детскую наивность, страшную застенчивость и своеобразную неориентированность".

Пожалуй, самое озадачивающее во всех этих отношениях - постоянное и как будто доброжелательное, не враждебное присутствие НК. Сохраняя как минимум хорошие отношения с ИФ (а затем, после ее смерти, и с ее детьми), оставаясь все это время рядом с ВИ - чьих знакомых она имела право отваживать и правом этим регулярно пользовалась (могла подозрительного человека, даже с рекомендацией, на порог не пустить), - НК как бы удостоверяет, что все происходит в пределах правил.

Возможно, все дело как раз в правилах.

Пытаясь трактовать странные поступки живших когда-то людей, надо осознавать, что в голове у них могла быть предустановлена совсем другая, отличная от "нашей" этическая "платформа".
Обычно этика отношений между полами и, особенно, внутри семьи формируется двумя культурами - "официальной", консервативной, и "поп-культурой", более либеральной. Ни та, ни другая в случае с Лениным, Крупской и Арманд не совпадают с "нашими", нынешними. Если официальная культура была связана с церковью, то извод "поп-культуры", который сформировал Ленина, Крупскую, Арманд, - это литература, и прежде всего Чернышевский, чей роман "Что делать?" был для этого поколения если не учебником жизни, то коллекцией прецедентных случаев.

Чернышевский представлялся своим вдумчивым читателям не просто беллетристом, а практическим философом, который революционным, казалось им, образом перенес фейербаховский культ материализма в сферу этики. Он рассказал и показал, как дóлжно и как можно вести себя не только в революционном, заведомо "благородном" моральном пространстве, но и в "мещанском", семейном - с учетом политического момента: освобождение, например, пролетариата происходило параллельно с освобождением женщины от моделей поведения, навязанных ей буржуазным обществом.

Практический вывод из теоретической преамбулы заключался в том, что в семейных и, шире, "чувственных" отношениях следует руководствоваться не общепринятыми церковными и светскими табу, но "разумным эгоизмом" - то есть потворствовать своим "естественным" инстинктам, которые сигнализируют вам, что, ограничивая свободу действий других в этой сфере, вы сами доставляете себе же прежде всего дискомфорт.

Супружеская измена вашего партнера в рамках этой этической парадигмы не является катастрофическим для брака событием.

Это вовсе не обязательно подразумевало пропуск в мир "свободной любви" - такие выписывают себе индивидуально, - но означало, что сложные, связанные с проблемой выбора события в семейной жизни, которые в традиционной, буржуазной семье должны заметаться под ковер, в среде "новых людей" могут обсуждаться; разумные эгоисты могут "договориться" про отношения - так, чтобы всем было одинаково комфортно и психологически, и физиологически.

Чернышевский записывает в дневнике свой разговор с невестой, где они обсуждают возможность измены: "Неужели вы думаете, что я изменю вам?" - "Я этого не думаю, я этого не жду, но я обдумывал и этот случай". И еще - тоже из бесед Чернышевского с невестой, хорошо известных Ленину и его окружению: "А каковы будут эти отношения - она третьего дня сказала: у нас будут отдельные половины, и вы ко мне не должны являться без позволения; это я и сам хотел бы так устроить, может быть, думаю об этом серьезнее, чем она: - она понимает, вероятно, только то, что не хочет, чтобы я надоедал ей, а я понимаю под этим то, что и вообще всякий муж должен быть чрезвычайно деликатен в своих супружеских отношениях к жене".

В переводе на русский вся эта моральная тарабарщина означает, что у каждого участника, допустим, любовного треугольника есть свои интересы, в том числе сексуальные, экономические, рабочие и т. п., - и все разумные люди способны их учитывать. Просто "любовь-и-верность-навсегда" в семейной, мещанской жизни "новых людей" - пустая фраза: у них другая мораль, а та, которая кажется нормой и для нашего, и для их времени, ими квалифицируется как "буржуазная" и подлежащая посильному преодолению.

Возвращаясь к "тайне" отношений в семье Ульяновых. Мы можем, при желании, строить любые гипотезы на темы секса - ВИ и НК (супружеского), ВИ и ИФ (дружеского/"романтического") и пытаться реконструировать состояние НК, предположительно знавшей о том, что ее муж, допустим, вступил в альтернативные отношения с товарищем и соседкой. Однако мы должны не исходить из "буржуазной", сегодняшней морали, а учитывать, что те, чьи мотивы мы реконструируем, "работали" на другой платформе, пользуясь другим "этическим софтом".

Как это ни странно звучит, мы должны смотреть на этих реальных, подлинных людей как на персонажей романа Чернышевского; они сами так себя ощущали.

Резюмируя эту тему - которую, к сожалению, было бы политически неправильно обойти вовсе. Да, для разума нет ничего такого, что было бы ему недоступно. Жизнь идет вперед - и чего только тайного не стало явным. Основания верить в то, что "мы знаем и мы будем знать!" - есть. И так же, как мы не знали, что однажды в каменноугольном дегте будет найден ализарин - но допускали такую возможность, - так мы обязаны допустить, что когда-то, может быть, будут найдены письма Арманд Ленину и переписка их обоих с Крупской и мы узнаем - конечно не всё, природа отношений так же неисчерпаема, как электрон, - но узнаем о них больше. Однако только тогда и если - когда будут найдены. А сейчас, за неимением научных данных, надо остановиться и сказать себе: "Ignoramus et ignorabimus" - "Не знаем и не будем знать".

 * "Никогда, никогда я не писал, что я ценю только трех женщин. Никогда!! Я писал, что самая моя безграничная дружба, абсолютное уважение посвящены только 2-3 женщинам. Это совсем другая, совсем-совсем другая вещь" (англ.).

Надежда Константиновна Ульянова

Подробный анализ политической ситуации 1922-1923 годов и поведения основных фигур показывает, что "общеизвестный" конфликт Ленина со Сталиным не имел под собой никакой почвы и, похоже, создан искусственно, задним числом, с помощью подложных текстов. Похоже, Сталин в 1922 году не имитировал абсолютную лояльность, одновременно изолируя Ленина от руководства партией, - но в самом деле относился к Ленину с глубочайшим уважением, хотя и в их отношениях случались дождливые дни. Но и Ленин, не нарушая естественную в силу разницы культур дистанцию, воспринимал генсека как надежного товарища и свое доверенное лицо, которого он сознательно выдвинул на ответственную должность. Тогда как отношения Ленина с Троцким - описанные самим Троцким как в высшей степени доброжелательные и направленные на заключение политического союза против генсека - не слишком подтверждаются: интенсивность личных контактов между ними в конце 1922 года особо не возросла, равно как и степень близости. Что такого произошло, чтобы Ленин вдруг "прозрел", понял, что ему нужен преемник, разочаровался в Сталине и принялся распускать перья перед Троцким, которого плохо переваривал? Ничего.

И раз Ленин, умирая, вовсе не проклинал Сталина - и между ними не было ни личного, ни политического конфликта, завершившегося запиской о разрыве отношений, - значит, нарисованный XX съездом образ Сталина как извратителя ленинской идеи является мифом и фальшивкой; Сталин оказывается не трикстером, а законным наследником; и пожалуй, мы не можем сказать, что Ленина захлестнули волны сталинской "серой слизи", что она "убила" его, даже в том смысле, что "светская чернь" - Пушкина. Это не то чтобы меняет картину мира, наши представления о позднейшей деятельности Сталина остаются в силе, - однако это дает известной картине мира совсем другую рамку.

Исчезновение остро-конфликтного контекста не означает, что смерть ВИ произошла в прозаических, "неинтересных", нейтральных обстоятельствах. Напротив, с осени 1922-го вокруг него складывается некоторым образом "детективная" ситуация; оказывается, между ним и внешним миром существовал "черный кабинет", в котором шла работа с документами, ранее ускользавшая от внимания наблюдателей; с его и похожими на его - там фабриковались подложные документы, чтобы представить Ленина врагом Сталина; и эта деятельность совершалась незаконно, была преступлением.
К сожалению, в кратком пересказе может сложиться впечатление, что книга В. А. Сахарова - образчик дешевой сенсационной конспирологии. Нет ничего более далекого от истины - это очень серьезное научное исследование, получившее массу обстоятельных рецензий - не "лайков" в Сети, а аргументированных отзывов в академической среде; и если крупная работа прозорливого историка входит в оборот медленнее, чем следовало бы, то только в силу того, что ее выводы действительно революционны.

Возможно, сугубо академический характер исследования отчасти играет против автора, потому что в своих предположениях он основывается только на документах, а когда их нет - просто умолкает. Заявив о высочайшей вероятности фальсификации и доказав, что все общепринятые представления об "агонии" Ленина зиждутся на неверных представлениях, В. А. Сахаров отказывается назвать, кто именно мог быть автором текстов, замечая лишь, что если руководствоваться принципом "кому выгодно", то искать его следует "в очерченном круге политических деятелей: членов и кандидатов в члены Политбюро и политически сочувствующих им лиц из ближайшего окружения Ленина (члены семьи, секретари)", в окружении Троцкого: Радек?

Сам Троцкий? Проблема в том, что, судя по поведению Троцкого, в момент появления этих текстов - крупных козырей в игре за место Преемника - от изумления, что в пандан ему, параллельно работает некая союзная ему сила, он даже не смог сполна ими воспользоваться; они для него такая же неожиданность, как и для Сталина; он как будто не вполне доверяет Ленину, который столько раз отстранялся от него. Пожалуй, будь Троцкий - или кто-то из его окружения - автором, он мог бы разыграть эти козыри лучше.

Мало того: чтобы распространять весной 1923-го фальсифицированные документы, Троцкому надо было быть стопроцентно уверенным, что Ленин точно не выздоровеет; потому что если бы Ленин вдруг обнаружил, что от его имени рассылаются документы, которые он не создавал, то политическая карьера Троцкого на территории России была бы закончена. То же можно сказать и о любом другом авторе.

О любом - кроме, может быть, единственного человека, который мог пойти на такой феноменальный риск, обладая известным иммунитетом от ленинского гнева.

Обводя взглядом скамейку, на которой рассажены те, кто теоретически имел возможность, интерес и смелость сфабриковать - и пустить в оборот - эти тексты, понимаешь, что в этой компании есть словно слепое пятно, фигура, на которую заведомо не обращаешь внимания - просто потому, что там железное алиби, этого заведомо не может быть.

В этом размытом пятне угадывается женский силуэт - но это не Фотиева, не Володичева, не Гляссер, не Флаксерман, не Н. Аллилуева, которые работали секретарями Ленина и многое знали о нем, но не были ни публицистками, ни вообще сколько-нибудь крупными политическими фигурами.

Это…

Больше просто некому.

Это невероятно, но, похоже, это все же так.

Надежда Константиновна Ульянова.

"Соратница", безупречная супруга, превратившаяся, когда муж заболел, в заботливую сиделку и всю себя посвятившая его лечению. Да, но еще и - хранительница ленинских рукописей - и, в сущности, то бутылочное горло, через которое с декабря 1922-го проходили все документы, генерировавшиеся Лениным.

Именно она приносила ленинские "диктовки" в ЦК и удостоверяла их авторство.

Именно она могла присвоить "ленинским" текстам тот или иной статус - например, "Политического завещания" (а не "личных заметок о текущем моменте"), что она и сделала; именно она!
Именно она меняла по ходу свои показания относительно этих текстов: так, сначала характеристики членам политбюро были переданы ей в ЦК просто как ленинские записки - а через год она "вдруг заявляет, что эти записки являются ни более ни менее, как "Письмом к съезду" - как раз к тому, который должен собраться после смерти Ленина! На этот раз Крупская определила, что "воля Ленина" состояла в ознакомлении с "письмом" делегатов съезда" (Сахаров).

Она меняла свои показания относительно адресатов этих записок - сначала только члены ЦК, затем съезд партии, затем вся партия целиком (это очень важно - потому что Сталину обычно вменяется в вину, что он не огласил на съезде для всех то, что должен был огласить).

Она владела всеми нюансами политической обстановки, знала мелочи текущего момента.

Она была себе на уме, много кого отталкивала и бралась фильтровать - кто будет, а кто не будет общаться с ее мужем. Классический пример - с Валентиновым: "лучший биограф Ленина" был отставлен от дома из-за того, что чем-то не пришелся ей по душе; вряд ли он был исключением.

Она была писательницей - настоящей, хорошо владевшей словом, со своим узнаваемым стилем: ей принадлежат мемуары о ВИ, которые считаются беззубыми, но на деле - фееричные. Она такая же выдающаяся рассказчица, как красотка на ранних фотографиях: улыбающаяся только глазами, запоминающая шутки и забавные детали: как латали велосипеды калошами; как в Мюнхене, проводя в ресторанах серию конспиративных встреч, наелись рыбы - и у обоих пошла белая пена изо рта, и как пришел доктор, который понял, что у этого финского повара и американской гражданки что-то неладно с документами, - и содрал с них кучу денег; как фыркали, стараясь не смотреть друг на друга, когда слушали ахинею крестьянина про то, что Ленин завалил Кремль швейными машинками; как Ленин после II съезда так однажды задумался на велосипеде, что влетел в трамвай - и едва не остался без глаза; как смеялись над логотипом НВ в пивной "Хофброй" - о, "Народная воля"! как экспериментировали с каплями пота - для сведения букв из паспортов; как члены ЦК резались часами в дурака на даче "Ваза"; как Струве с женой заставляли своего ребенка кланяться портретам Маркса и Энгельса; как по ночам в Шушенском Ленин во сне доигрывал партию в шахматы…

Она знала стиль, манеру, мысли и намерения своего мужа, как, наверное, никто, - столько лет сочиняя за него ответы на письма.

И не только письма.

Тут вспоминается один из ее анкетных ответов - тянущий на признание в том, что она не первый раз незаконно, с чужим идентификационным ключом, проникала в его собрание сочинений - это была анкета для Института мозга: "Так одна статья (1912-1913 г.) в полном собрании сочинений фигурирует как его статья и к ней диаграмма с рисунками. Это не его статья и диаграмма. Это мои".

Она, и только она могла заменить на бумаге Ленина, вышедшего из строя.

Мы можем лишь предполагать, в чем состоял ее - если и в самом деле она создала эти тексты - интерес.

За время болезни Ленина - да и за все 20 лет знакомства со Сталиным - у НК могли возникнуть к нему какие-то претензии; и тогда ее попытка утопить Сталина посредством сфабрикованных писем мужа похожа на изощренную, многоходовую месть. Возможно, с помощью этих текстов нельзя было провести Троцкого в преемники - но теоретически можно было создать такой баланс сил, такую конфигурацию власти, внутри которой НК было бы комфортно после смерти мужа.

НК могла быть равнодушна к Сталину - но она имела основания претендовать на кое-что большее, чем роль статиста, и у нее могли быть свои политические представления о том, что лучше для партии и для страны.

А возможно - дважды два стеариновая свечка - она просто получала удовольствие от манипуляции сильным политиком, сама оставаясь в тени, - и теперь намеревалась продолжить эту деятельность, паразитируя на ком-то, более подходящем для этого, чем Сталин.

Что касается Ленина-политика, то, по правде сказать, утрата авторства нескольких текстов и изменения в составе союзников-противников не слишком меняют что-либо в его образе; в конце концов, ему было свойственно идти на самые экзотические альянсы и рвать с самыми близкими партнерами. Точно так же можно с уверенностью сказать, что в природе не может существовать документа, который - будь он вдруг обнаружен и введен в оборот - что-то радикально изменил бы в образе Ленина. Даже если кто-то найдет документ о работе Ленина на британскую разведку или свидетельство о его эксцентричных сексуальных пристрастиях; нет, даже и с самым тяжелым из жерновов на шее Ленин останется Лениным - революционером, сумевшим построить с нуля структуру, которая смогла захватить власть в период революционного хаоса, превратить этот хаос в нормально функционирующее государство - и стать моделью для перехвата власти в государствах Третьего мира.

Другое дело, Ленин-"человек", Ленин в частной жизни: семьянин, обладатель особенного характера и особенных вкусов.

Следует понимать, что очень значительная часть знаний об этой стороне жизни Ленина заимствована из мемуаров Крупской - которая, оказывается, умела работать не только с зашифрованными, но и с фальсифицированными документами.

В целом надо признать, что отношения ВИ с женой известны нам не более, чем это дозволено посторонним, - то есть в минимальной степени.

А. Тыркова-Вильямс, приехав к Ульяновым в Женеву в 1904 году, всматривалась в эту пару особенно пристально - ей было интересно, что такого нашла в Ленине ее гимназическая подруга. "Она была им поглощена, утопала, растворялась в нем, хотя у нее самой был свой очень определенный характер, своя личность, несходная с ним. Ленин не подавил ее, он вобрал ее в себя. Надя, с ее мягким любящим сердцем, оставалась сама собой. Но в муже она нашла воплощение своей мечты. Не она ли первая признала в нем вождя? Признала и с тех пор стала его неутомимой, преданной сотрудницей".

В свете событий 1923 года замечание про "свою личность" кажется особенно важным.

Скучная, вечно больная, безобразно одетая, вздорная, одуревшая от бездетности старуха, потолок которой - педагогическая деятельность: заставить школьников в учебное время собирать шишки на топливо?

Или все же - ошеломительно красивая, весьма остроумная, очень скрытная - и очень умная женщина, которую все - кроме, видимо, ВИ - катастрофически недооценивали?

НК, похоже, единственный человек из окружения Ленина, относившийся к нему с уважительной и деловой иронией, какая ему, можно предположить, нравилась; совершенно очевидно, что она умела подмечать не только его, понятное дело, силу, но и смешные стороны - и, видимо, имела к нему свой ключ.

Манипуляции с "Завещанием" - единственный раз за четвертьвековую историю отношений этой пары, когда в поведении НК определенно есть нечто подозрительное. Однако мы можем предположить, что она и раньше проявляла "свою личность" по некоторым вопросам.

У нее была замечательная память, она хорошо - лучше многих - разбиралась в прикладной химии. Она, как нам уже доводилось говорить, была настоящей "Энигмой", шифровальной машиной РСДРП. Она была сильной, выносливой и охотно соглашалась на авантюры; 400-километровое пешее путешествие, которое они летом 1904-го совершили вдвоем по горам Швейцарии, достаточно красноречивое свидетельство. Но мы знаем о ней гораздо меньше, чем о ВИ, - прежде всего потому, что лично про себя в мемуарах она рассказывает совсем мало - и с еще большей иронией, чем о муже.

Их переписка - разумеется, существовавшая - не опубликована и, скорее всего, уничтожена или спрятана ею самой. Можно не сомневаться, что значительная часть этой переписки была шифрованной; но и кода переписки между ней и Лениным мы не знаем.

Похоже на то, что НК была главной загадкой в хорошо известной жизни Ленина; тем топором Негоро, который постоянно лежал под его компасом - и, возможно, активировался только в какие-то исключительные моменты - однако, как видим, активировался и корректировал указания магнитной стрелки.

На протяжении четверти века рядом с главным героем этой биографии постоянно находился другой человек, который вел собственную игру, выдавая себя для посторонних за предмет обстановки. И когда "бабушка божий одуванчик", на протяжении всех двадцати пяти лет не вызывавшая у тех, кто готов был вспоминать о ней, ни малейших вопросов, кроме разве что "о господи, ну почему у нее все время такое постное выражение лица", оказывается ключевой фигурой в детективе, это означает, что в истории Ленина появляется финальный твист.

Спасибо, Надежда Константиновна; вы самый интересный человек в этой очень густонаселенной эпопее.

"Ленин, по мнению одного из глубочайших своих исследователей, Р. Элвуда, ощущал не просто свою ответственность, но вину за эту смерть."

24 сентября 1920 года в Кремль пришла телеграмма: в Нальчике скончалась от холеры Инесса Арманд.

Она тоже была жертвой Гражданской войны; тоже "сопутствующий ущерб".

Тело везли в Москву несколько недель. 11 октября Ленин встречал гроб на Казанском вокзале; к вагону ВИ прибыл с Крупской и делегацией от женотдела. Шутки про "следующую станцию Диктатура Пролетариата" и "alle aussteigen" отсутствовали. Ящик погрузили на катафалк, и траурная процессия прошла за ним несколько километров пешком - от Каланчевской площади до Колонного зала Дома союзов.

Коллонтай пишет, что Ленин брел будто с закрытыми глазами, помалкивая, и они боялись, что он споткнется. На следующий день состоялись похороны - у Кремлевской стены; Ленин нес гроб. Балабанова, отметившая, что Ленин даже не выступил с траурной речью, описала его состояние как шоковое: "Не только лицо Ленина, весь его облик выражал такую печаль, что никто не осмеливался даже кивнуть ему. Было ясно, что он хотел побыть наедине со своим горем. Он казался меньше ростом, лицо его было прикрыто кепкой, глаза, казалось, исчезли в болезненно сдерживаемых слезах…" Штука еще в том, что именно он отправил ее туда, где ее подстерегала смертельная опасность.

Из лучших побуждений. Изможденная, вечно полубольная, игнорировавшая высокую температуру, запустившая себя, проводившая в своем женотделе на Воздвиженке много больше времени, чем в неубранной и нетопленой квартире на Неглинной, она могла бы поехать в отпуск к себе во Францию, но Ленин честно предупредил, что ее могут арестовать как советскую чиновницу. Так она оказалась в Кисловодске, где тотчас же возникла угроза захвата белыми. Нужно было срочно эвакуироваться - так, во всяком случае, показалось Ленину, который пытался контролировать ситуацию - и настоял на этом своими приказами. Инесса Федоровна попала сначала во Владикавказ, потом в Беслан, потом в Нальчик. Все эти города и тогда могли считаться форпостами цивилизации лишь с большими оговорками; в Нальчике она заразилась холерой и умерла за два дня - так же тяжело и в муках, как прожила все последние годы. Ленин, по мнению одного из глубочайших своих исследователей, Р. Элвуда, ощущал не просто свою ответственность, но вину за эту смерть.

Инесса Федоровна Арманд была похожа на святую с иконы: чистая, безупречная женщина, отдавшая свою жизнь идее, которая спасет мир и сделает его лучше; всё, что о ней известно, говорит о том, что она была хорошим человеком и не захотела пережить стандартную эволюцию, которая ожидала всех ее коллег: из романтических агентов революции - в "старые большевички", номенклатурщицы и аппаратчицы.

 «Год литературы РФ»