Брался за книгу не без опасений — это моя первая «поэтическая» ЖЗЛ-ка. Но Маяковский — один из немногих поэтов, чья личность, жизнь и творчество интересны мне со школьной скамьи. К тому же повествование разворачивается в эпоху революции и первых лет советской власти, — тема абсолютно моя, и в контексте взаимоотношений Владим Владимыча с нею она ещё занимательнее. Во-вторых, всегда с интересом читаю «Портретную галерею Дмитрия Быкова» в журнале «Дилетант», и «13-й апостол» структурирован так же. В книге дан детальный художественно-психологический портрет «во весь голос» не только Маяковского, но и многих его единомышленников, оппонентов и возлюбленных. Портреты эти настолько живые и объёмные, что пристально вглядываться в некоторые из них неловко (как в случае с проявлениями психического расстройства Хлебникова) либо неприятно (особенно нелицеприятен здесь портрет Горького). Разбавляют череду фактов загробные версус-баттлы Маяка с Есениным и фантазии на тему что было бы, останься свободолюбивый будетлянин в Латинской Америке и встреть он там Че Гевару. Таким образом, в этой фундаментальной работе всё сошлось так, что я буквально жил в ней, сроднившись с главным героем и его эпохой, а это бывает не так часто и говорит само за себя. Две ключевые характеристики В. М. по версии Быкова — громадность и ненужность, вынесенная в заглавие: 13-й апостол революции — самый преданный — и потому неудобный и лишний, не вписывающийся ни в одни рамки. Особое внимание автор уделяет неврозам и обсессивно-компульсивному расстройству своего героя, выражавшемуся в маниакальной помешанности на чистоте: идя куда-либо, Маяковский всегда брал с собой мыло и личную посуду, не прикасался к перилам и протирал дверную ручку, прежде чем взяться за неё. Причина — в его отце, умершем от заражения крови, уколовшись ржавой иглой при сшивании бумаг. Если продул в картах или бильярде — обязательно отыграться, иначе проигрыши и неудачи будут преследовать повсюду. Боясь одиночества, поэт был чрезмерно заботлив об окружающих. Страх этот остался у него после полугодового одиночного заточения в Бутырке, давшегося ему нелегко. Угодил он туда за участие в организации самого массового побега из женской тюрьмы в истории России. Ещё одна черта Маяковского — противоречивость и двойственность: «Он феноменально самоуверен на эстраде и в публичной дискуссии, но абсолютно беспомощен в быту, в жизни; избегает драк — объясняя это тем, что не сдержится и убьёт, но в действительности ему просто очень трудно ударить человека по лицу. Любой контакт с жизнью — мука, постоянно нужна обеззараживающая гигиена; совершенно не умеет вести себя с женщинами, выстраивать схему ухаживания — либо горы цветов и десятки конфетных коробок, либо бурные нападения и столь же стремительные охлаждения». На сцене — громогласный и язвительный, в быту — тихий, предупредительный, заботливый и щедрый. В. В. было тесно в рамках любого искусства — он был поэтом и драматургом, художником и киносценаристом, пробовал себя в качестве актёра театра и кино. Был виртуозным стендапером и выступальщиком, — по свидетельствам современников, в авторском исполнении мощным басом, заглушавшим шум заводских цехов, стихи его завораживали самую разношёрстную аудиторию. Серию агитплакатов Маяковского эпохи «Окон РОСТА» можно считать первым русским комиксом. Он был одним из первых PR-менеджеров от поэзии, введя в неё огромное количество рекламы, обессмертившей давно канувшие в Лету вывески. Препарируя поэзию футуриста, биограф подключает к делу даже математический анализ, чтобы объяснить, как она устроена и почему так на нас воздействует, — особенно если декламировать её «во весь голос», хотя бы про себя. Сам Маяк в неформальной обстановке читал совсем по-другому — спокойно, тихо, чуть ли не шёпотом.

Интересны главы-вставки о взаимоотношениях поэта с другими участниками современного ему литпроцесса, особенно с Давидом Бурлюком, которому он был обязан своим громким эстрадным успехом. Став для Маяковского примерно тем же, кем был для Шатунова Разин, Бурлюк организовал для них масштабные футуристические гастроли по всей Российской империи, собирая тысячи «подписчиков» и комментов в виде записок из зала. Вторым продюсером (и по совместительству психоаналитиком) В. М. в последние годы жизни был Павел Лавут, с которым у него сложились трогательные братские отношения. Крайне неоднозначны здесь портреты Горького, раздувавшего сплетни о том, что помешанный на чистоте футурист заразил сифилисом некую гимназистку, и Чуковского, порвавшего с ним из-за того, что тот якобы приставал к его жене. Центральные персонажи книги, присутствующие почти в каждой главе, конечно же, — Осип и Лиля Брики, с которыми у Маяковского сложился очень крепкий и плодотворный союз. А что до мифа «о жестокой возлюбленной, адской ревности, счастливом муже и суицидально одержимом любовнике», — Маяк сам его сгенерировал и подпитывал. Быков не скрывает: да, Маяковский участвовал в травле ставших неугодными литераторов, но и сам в 1927-ом стал мишенью организованных нападок. В эпоху вырождения революции и тотального омещанивания его радикализм и утопизм были уже совсем не в тему. Даже молодёжь, любимая его публика, на встречах с поэтом ведёт себя откровенно по-хамски и оскорбительно, и перекричать их всех он уже не может. Людьми будущего, которых так жаждал увидеть Маяковский, стали лузгающие семечки гопники. Бесконечные выступления перед такой аудиторией невероятно изматывали, но ему нужно было максимально занять всё своё время, лишь бы не оставаться наедине с собой, отчаянно пытаясь не рассыпаться на кусочки. Биографию предваряет роковой выстрел, он же ставит «точку пули в конце», оставляя впечатление, что это был не жест отчаяния, а спланированный и осознанный творческий акт.

Нет.

Брался за книгу не без опасений — это моя первая «поэтическая» ЖЗЛ-ка. Но Маяковский — один из немногих поэтов, чья личность, жизнь и творчество интересны мне со школьной скамьи. К тому же повествование разворачивается в эпоху революции и первых лет советской власти, — тема абсолютно моя, и в контексте взаимоотношений Владим Владимыча с нею она ещё занимательнее. Во-вторых, всегда с интересом читаю «Портретную галерею Дмитрия Быкова» в журнале «Дилетант», и «13-й апостол» структурирован так же. В книге дан детальный художественно-психологический портрет «во весь голос» не только Маяковского, но и многих его единомышленников, оппонентов и возлюбленных. Портреты эти настолько живые и объёмные, что пристально вглядываться в некоторые из них неловко (как в случае с проявлениями психического расстройства Хлебникова) либо неприятно (особенно нелицеприятен здесь портрет Горького). Разбавляют череду фактов загробные версус-баттлы Маяка с Есениным и фантазии на тему что было бы, останься свободолюбивый будетлянин в Латинской Америке и встреть он там Че Гевару. Таким образом, в этой фундаментальной работе всё сошлось так, что я буквально жил в ней, сроднившись с главным героем и его эпохой, а это бывает не так часто и говорит само за себя. Две ключевые характеристики В. М. по версии Быкова — громадность и ненужность, вынесенная в заглавие: 13-й апостол революции — самый преданный — и потому неудобный и лишний, не вписывающийся ни в одни рамки. Особое внимание автор уделяет неврозам и обсессивно-компульсивному расстройству своего героя, выражавшемуся в маниакальной помешанности на чистоте: идя куда-либо, Маяковский всегда брал с собой мыло и личную посуду, не прикасался к перилам и протирал дверную ручку, прежде чем взяться за неё. Причина — в его отце, умершем от заражения крови, уколовшись ржавой иглой при сшивании бумаг. Если продул в картах или бильярде — обязательно отыграться, иначе проигрыши и неудачи будут преследовать повсюду. Боясь одиночества, поэт был чрезмерно заботлив об окружающих. Страх этот остался у него после полугодового одиночного заточения в Бутырке, давшегося ему нелегко. Угодил он туда за участие в организации самого массового побега из женской тюрьмы в истории России. Ещё одна черта Маяковского — противоречивость и двойственность: «Он феноменально самоуверен на эстраде и в публичной дискуссии, но абсолютно беспомощен в быту, в жизни; избегает драк — объясняя это тем, что не сдержится и убьёт, но в действительности ему просто очень трудно ударить человека по лицу. Любой контакт с жизнью — мука, постоянно нужна обеззараживающая гигиена; совершенно не умеет вести себя с женщинами, выстраивать схему ухаживания — либо горы цветов и десятки конфетных коробок, либо бурные нападения и столь же стремительные охлаждения». На сцене — громогласный и язвительный, в быту — тихий, предупредительный, заботливый и щедрый. В. В. было тесно в рамках любого искусства — он был поэтом и драматургом, художником и киносценаристом, пробовал себя в качестве актёра театра и кино. Был виртуозным стендапером и выступальщиком, — по свидетельствам современников, в авторском исполнении мощным басом, заглушавшим шум заводских цехов, стихи его завораживали самую разношёрстную аудиторию. Серию агитплакатов Маяковского эпохи «Окон РОСТА» можно считать первым русским комиксом. Он был одним из первых PR-менеджеров от поэзии, введя в неё огромное количество рекламы, обессмертившей давно канувшие в Лету вывески. Препарируя поэзию футуриста, биограф подключает к делу даже математический анализ, чтобы объяснить, как она устроена и почему так на нас воздействует, — особенно если декламировать её «во весь голос», хотя бы про себя. Сам Маяк в неформальной обстановке читал совсем по-другому — спокойно, тихо, чуть ли не шёпотом.