Александр Филюшкин всего два года назад защитил докторскую диссертацию в Петербурге. Но о времени Ивана IV им уже написано довольно много, и жизнеописание Андрея Курбского носит следы именно научного подхода (в «ЖЗЛ» бывает два акцента-либо писательский взгляд на персону, либо научный). Видимо, поэтому Филюшкина упрекали в недостаточной развлекательности. Однако даже самый сухой взгляд на жизнь Курбского лучше всякого детектива. Документы (или умолчания) куда сильнее авантюрного сюжета. Судьба Курбского трагична, и перемена участи не несет ему ни личного счастья, ни устойчивого политического положения. Филюшкин довольно аккуратно занимается разбором стереотипных образов Курбского: «Курбского-диссидента», «Курбского-предателя», «Курбского-полководца», наконец «Курбского-писателя» — корреспондента Ивана Грозного и переводчика «Диалектики» Иоанна Дамаскина. Все эти образы в массовой культуре существуют как бы отдельно, причем в рамках каждого поступки Курбского всегда гиперболизируются. Удивительно странна личная судьба Курбского после его бегства. С одной стороны, — литературный кружок, изучение иностранных языков, достаток, ковельское имение. С другой — неудачный брак, развод. Одна судебная тяжба за другой, причем с переменным успехом. Войны с соседями — совершенно натуральные войны, кстати, которые были тогда делом, в общем, обыденным. Но тут доходит до анекдота: Стефан Баторий велит заплатить долг Курбскому, а шляхтич все равно не платит. Шляхтича объявляют вне закона, но он разгоняет правительственные войска, и Курбский прекращает требовать возврата долга.
Это уж точно не вечный дом, который дали в награду, где «венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. <…> вечером к тебе придут те, кого ты любишь, кем ты интересуешься и кто тебя не встревожит. Они будут тебе играть, они будут петь тебе, ты увидишь, какой свет в комнате, когда горят свечи. Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак, ты будешь засыпать с улыбкой на губах» (Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»). Немудрено, что перебежчик не дописал «Историю о князе Московском».
Жизнь прожита, могила будет утеряна. В 1670 году его род объявлен выморочным. Конечно, бодрит, что известны имена внуков, но и не сказать, что уж так все хорошо. Бесспорно ценно лишь написанное перебежчиком. История поучительная, годная для долгого обдумывания.