Абстракционист без абстракций
Космополит, патриот и американский джентльмен Кандинский
Парадоксальным образом самого известного в мире русского художника до сих пор плохо знают на родине. Когда мы говорим об отечественных великих мастерах кисти, на ум приходят Репин, Суриков, Серов, но никак не Василий Васильевич Кандинский (1866−1944). Он скорее воспринимается как художник вненациональный, космополитический, как эмигрант, мало связанный с Россией, хотя его творчество в высшей степени связано с его русскими корнями — достаточно посмотреть на его ранние картины.
Кандинский жил и творил в единственную в истории эпоху, когда русские художники (а с ними и композиторы, писатели, артисты) влияли на мировое искусство, действительно находились в его авангарде. Поэтому можно сказать, что новая книга о нем никогда не станет лишней. Биография Кандинского в исполнении искусствоведа Александра Якимовича — примечательное событие.
Сразу отметим — это не столько биография, сколько эссе, прихотливые размышления на тему жизни и творчества великого художника. Тот, кто хочет узнать, например, о детстве и юношестве Василия Кандинского, о его родителях, предках, будет разочарован. Ничего этого в повествовании нет, лишь несколько общих слов.
Зато чего в книге много, так это погружения Кандинского в контекст эпохи. Якимович тщательно вписывает художника в германскую культуру его времени, ставшую ему родной. Имена поэтов Гофмансталя, Георге, Рильке, философов и мистиков Клагеса и Штейнера звучат со страниц книги во всей полноте и подробностях, не говоря уж о немецких художниках из «Синего всадника» — друзьях и соратниках Кандинского дореволюционного периода. Дан подробный очерк о Мюнхене начала XX века, городе, где творил тогда Кандинский (и где, отметим, формировался другой, неизвестный еще молодой художник — Адольф Гитлер). Столица Баварии была третьим по значимости городом Европы, после Парижа и Вены, в жизни тогдашнего искусства.
Автор подробно разбирает отношения Василия Васильевича с эзотерикой, модным тогда поветрием, — теософией и антропософией. Теоретические работы художника? авангардиста — не самое важное в его наследии — перекликались с этими доктринами. Вообще когда творец начинает пророчествовать и теоретизировать, это всегда неудачно. Искусство — глубоко личный феномен, и рецепты одного художника не могут подходить другому. В своем интересе к оккультизму Кандинский напоминает другого русского художника? современника — Николая Рериха, куда более преуспевшего в этой сфере. Не пропускает Якимович и такую малоизвестную часть наследия Кандинского, как его стихи (весьма неуклюжие) и театральные работы, смело вторгаясь из искусствоведения в литературоведение.
Сама по себе жизнь Кандинского необычна. Он повторяет судьбу Гогена — до 30 лет делал уверенно академическую карьеру, уже светило профессорство, как вдруг человек решительно порывает с привычным кругом, с профессией и обращается к искусству. Но поздний приход в него не помешал достичь высот и стать великим.
С фотографии Кандинского в зрелом возрасте на нас также смотрит человек, которого трудно назвать художником. Скорее американский джентльмен (помнится, Катаев писал, что Станиславский напоминал президента Соединенных Штатов; такое же впечатление и от Кандинского, если бы не монгольские черты в его лице). Несовпадение внешнего облика и творчества у Василия Васильевича поразительно. Трудно поверить, что этот тщательно одетый и ухоженный человек — автор столь дерзких полотен, воистину революционер в искусстве.
Интереснейшее место в книге — анализ переписки Кандинского с австрийским композитором? новатором Арнольдом Шенбергом. Это встреча в письмах двух авангардистов, каждый из которых в разных областях культуры совершил переворот, весьма примечательна (не забудем, что Шенберг еще грешил и художеством). Что бросается в глаза — так это отсутствие сопоставления Кандинского с его великим современником Питом Мондрианом, с которым он делил честь быть отцом абстрактного искусства. Этих двух человек можно сравнивать и обсуждать бесконечно, находя различия и сходства.
Искусствоведу Якимовичу приходится вторгаться и в области политики, когда он рассказывает о пребывании Кандинского в России в 1915?1921 годах. Для описания революционной действительности он прибегает к анализу поэзии Блока, Маяковского, Есенина. Но сам Кандинский как бы остается в стороне. Недаром Якимович говорит о его «растерянности». Нам вообще трудно представить его — в общем? то, уже немолодого человека, европейски культурного, в хаосе кровавых событий 1918−1921?годов. Думается, тут можно было бы попытаться найти связь между его творчеством и плакатами Маяковского того времени, в которых есть что? то неуловимо «кандинское», в этих простых фигурках с растопыренными руками и ногами.
Как ни странно, период «акме» Кандинского — 20? е годы в Германии — рассмотрен довольно бегло. Да, есть любопытные размышления о молодых немецких художниках — Диксе и Гроссе, но вот попытки осознать, почему только к 60 годам раскрылся творческий потенциал Кандинского, нет. Да и парижский период, занявший 11 лет, рассмотрен слишком кратко, хотя есть любопытные наблюдения о стиле последних работ Кандинского. Интересен рассказ о племяннике художника — французском философе и чиновнике Александре Кожеве, но автор мог бы досказать читателю о жизни этого примечательного человека и после смерти дяди, как поведал он о гибели вдовы художника.
Василий Кандинский стоит в одном ряду с людьми, преобразовавшими наше мышление, наше восприятие мира в начале XX века, такими как Эйнштейн, Пруст или Пикассо. Поэтому, повторимся, никогда нельзя будет сказать, что о нем написано чересчур много. Особенно в России. Александр Якимович свой вклад сделал. Ждем книг других авторов.