Агностик, астматик и дуэлянт
Марсель Пруст, который не оценил Валери, не понял значение Джойса, упустил Мане и импрессионистов.
Признаться, я с большим скептицизмом открыл книгу «Марсель Пруст» из серии ЖЗЛ, написанную русским автором. «Чтобы понять поэта, нужно отправиться в его страну», писал Гете. Поскольку весь мир объездить невозможно, то для понимания выдающихся людей достаточно почитать, что о них пишут на их родине. Иностранцам, как правило, не дано прочувствовать (даже не осознать) какие-то важные мелочи, усваиваемые с молоком матери. Возьмите любую биографию Толстого или Гоголя, написанную зарубежным автором: при всей фактической точности даже лучшие из них упускают то, что можно назвать русским духом. Говоря конкретно о Франции, заметим, что в России традиционно плохо представляют тамошнюю литературу.
Но книга Галины Субботиной оказалась приятным исключением. В ней ясно и внятно дается хронология жизни Пруста — его воспитание, светская карьера, начало писательства, рассказывается о друзьях — кто и когда ему был близок. Мы, в общем, знаем, что прототипом барона Шарлюса был знаменитый денди Робер де Монтескью. Но в какой период писатель с ним особенно тесно общался? Галина Субботина дает нам ответ на этот и другие вопросы. По годам четко расставлены прогулки по Елисейским полям, окружение в лицее, служба в армии, проникновение в аристократические салоны (когда и в какой), поездки на курорт, в Италию и Нидерланды, на какой квартире жил, что делал во время Первой мировой войны. Автор в курсе последних научных открытий и публикаций о Прусте.
При этом, что мне показалось особенно важным, она не пытается заниматься «размышлизмами» — порок многих книг серии ЖЗЛ. Субботина старается сообщать только факты, и благодаря этому (а она глубоко проработала материал) книга получилась сжатой и содержательной. Также замечательно, что она не увязла в анализе произведений Пруста, а рассказывает только об истории и обстоятельствах их написания. Это выгодно отличает ее от, например, биографических книг Варламова, который порой утопает в пересказе и цитировании Пришвина или Платонова. Она рассматривает влияние на Пруста его лицейских преподавателей, Дж. Рёскина, давая последнему жесткую, но весьма объективную оценку. Лишена книга Субботиной и желтизны, на пикантные моменты в жизни Пруста лишь намекается, безо всякого желания их мусолить.
Марсель Пруст был одним из умнейших людей XX века и крупнейшим писателем своего времени после смерти Чехова. Но и гениев не следует переоценивать — Пруст не был особенно образованным или чутким к современным ему талантам. Считающийся основателем модернистской прозы, он обращал свой взгляд в прошлое. Хорошо разбираясь в итальянской живописи и архитектуре Возрождения или голландской XVII века, Пруст упустил Мане и импрессионистов, например. Вряд ли он высоко ценил Поля Клоделя или Поля Валери — важнейшие имена французской литературы своего поколения. В этом смысле показательна описываемая у Субботиной встреча в 1922 году на светском приеме Пруста и Джойса, двух величайших писателей первой половины XX века, да еще в присутствии Пикассо и Стравинского — равновеликих им в живописи и музыке. Состоявшаяся беседа ни у кого из них восторга не вызвала; вряд ли кто-то понял значение своего собеседника.
При всем грандиозном интеллекте Пруст мог быть наивен и нерасчетлив в практических делах: в книге показано, как он вовлекался в рискованные операции на бирже и постепенно терял доставшееся ему от родителей состояние. Этим он напоминал своего любимого Бальзака, который, глубоко описывая мир финансистов и торговцев, терпел одну неудачу за другой, когда сам пускался в предпринимательство.
Но вот чья роль у Пруста могла бы получиться замечательно, так это монарха старого доброго времени. Из его бесконечно длинных писем, из воспоминаний его прислуги получается образ эдакого заботливого и внимательного короля, не упускающего ни одной мелочи в делах подданных, крайне щепетильного в общении с малыми сими, вокруг которого вертится жизнь двора со своими церемониями и обычаями.
Фигура Пруста предстает богатой парадоксами: изнеженный ребенок из богатого семейства, ранимый и тонкокожий, для которого день без общения с мамочкой кажется трагедией, служит в армии и потом не без удовольствия вспоминает военную службу. Агностик и совершенно нерелигиозный человек, он выступает в защиту сохранения финансирования католических храмов из государственного бюджета. С детства больной астмой хрупкий и после 35 почти не выходящий из дома, пребывая в постели в своей обитой пробкой квартире (дабы никакие посторонние звуки не раздражали), он несколько раз сражался на дуэли.
Парадоксальным может быть и восприятие прозы Пруста. Вот, например, Лев Лосев о его эпопее «В поисках утраченного времени»: «Но все больше раздражало меня то, что я должен десятками страниц сопереживать дурацким неврастеническим переживаниям забалованного инфантильного подростка. Ровным счетом никакого интереса не вызывал мелкий сноб Сван, подаваемый как сложная личность. А уж изображение салона Вердюренов вообще ни в какие ворота не лезет, даже странно, что такая грубая карикатура возможна после Флобера у современника Мопассана, Ренара, Чехова».
Впрочем, когда человек через запятую ставит Чехова и Мопассана (да и Ренара), это тоже приговор его вкусу…
Из промашек в книге Субботиной можно отметить путаницу с датой смерти отца писателя — ноябрь или февраль? Не рассказано, где и при каких обстоятельствах познакомились его родители и когда родилась мать Пруста. Несколько по-советски говорится о причинах Парижской коммуны — писатель родился, когда еще витал дымок над развалинами в центре Парижа после баррикадных боев. Ну и упоминая об участии Анри Барбюса в одном из декадентских журнальчиков вместе с Прустом, можно было бы порассуждать о противоречивости человеческих судеб: как далеко разошлись пути двух молодых людей, баловавшихся литературой в начале 90-х годов XIX века.