Боратынский – не вопреки, а наряду

Русская поэзия так богата, что многие первоклассные таланты совсем не на слуху. О них знаешь, что они были – и более ничего. Боратынский – один из них. Точно также в прозе пропускают Ивана Гончарова, например. Книга Валерия Михайлова – полезное и необходимое восполнение этого пробела.

Биография Евгения Боратынского мало известна широкой публике. Михайлов же предлагает читателям подробный рассказ о, в общем-то, бедной событиями жизни поэта. Счастливое усадебное детство в Тамбовской губернии, где у ребёнка первым языком был французский – как и у Пушкина. Дядька-итальянец гувернёром. Переезд в Москву, ранняя смерть отца. Поступление в Пажеский корпус, где с шестнадцатилетним Боратынским происходит катастрофа – участие в краже, за что его не только изгоняют из престижного заведения, но и запрещают принимать на службу кем-либо кроме как рядовым солдатом.

Затем семилетняя служба, в основном в Финляндии, в попытках выслужить офицерский чин. Интересно, что будучи рядовым, а потом унтер-офицером, поэт не испытывал никаких сословных стеснений, не был парией в обществе. Получив, наконец, прапорщика, Боратынский незамедлительно уходит в отставку и вскоре женится. Оставшаяся часть жизни – это недолгая чиновничья служба и управление поместьями тестя, в т.ч. строительство лесопилки и прочие прозаические занятия. В финале – столь долго лелеемая поездка в Европу, оказавшаяся роковой. Внезапная смерть
в Неаполе – самое необъяснимое происшествие во всей жизни Боратынского.

В эту нехитрую биографическую канву, где главное событие происходит в шестнадцать лет, укладывается и другая история – становления талантливого русского поэта. Боратынский был именно им, не гением, не великим.

В отличие от многих других книг в серии ЖЗЛ, «Боратынский» богат анализом творчества героя. Стихи и поэмы поэта подробно разбираются, и мы видим его творческую эволюцию. Правда, обилие цитат из литературоведческих исследований утомляет. Зачем-то много цитируется книга Ирины Медведевой аж 1936 года. Важнейший источник сведений как о жизни, так и творчестве Боратынского для автора – исследования норвежца Гейра Хетсо, которого Михайлов упорно почему-то называет «финном»! И в этом видится невольный парадокс – самые глубокие наблюдения о русском поэте принадлежат иностранцу.

В книге много рассказывается о его дружбе с Пушкиным, о товариществе с Дельвигом, Кюхельбекером, Вяземским, о знакомстве с Мицкевичем. Особый сюжет – соприкосновением с бывшими участниками кружка «любомудров» и их вождём Иваном Киреевским.

Однако место Боратынского в русской поэзии до сих пор не определено. При жизни многие критики не только сопоставляли, но и равняли его с Пушкиным. В XX веке в либеральных кругах стало модно выводить из тени полузабытые имена, особенно в пику школьно-вузовской иерархии, и Боратынского вновь поднимали на щит. Мол, первая половина XIX столетия это не только Пушкин–Лермонтов–Тютчев–Некрасов, но Боратынский, Батюшков и т.д.

Разделял это «диссидентское» увлечение Боратынским и Бродский, мнение которого приводит Михайлов: «стихи Баратынского (Бродский писал его фамилию именно так. – М.А.) самые умные из всех написанных по-русски в его веке… Мысль и в самом деле отличает стихи Баратынского, в России никогда не было более аналитического лирика». А элегию «Запустение» Бродский называл лучшим стихотворением русской поэзии, в котором «всё гениально».

Позволим себе не согласиться с нобелевским лауреатом. Поэзии не нужны мысли. Стихотворчество – это не философия и не логический трактат. Противопоставление Боратынского («мыслящего») Пушкину («нерефлексирующему») смехотворно. Есть только один критерий – красота слога, именуемая тайной поэзии.

Валерий Михайлов предлагает хороший материал для сравнения – две «Осени», пушкинскую 1833 года, и Боратынского – 1837–1841 гг. По его мнению – обе гениальны. Но мне, напротив, кажется, что стихотворения на схожую тему убедительно показывают, что Евгения Абрамовича нельзя даже сравнивать с Александром Сергеевичем – настолько велика разница в поэтическом мастерстве, в полёте вдохновения, в естественности языка. Большинство стихотворений Боратынского, особенно написанных шестистопным ямбом и прочими «торжественными» размерами, представляются какими-то натужными, лишёнными подлинной страсти, либо неумело её выражающими. Пресловутая мысль спотыкается об архаизмы, о запутанный синтаксис. Напротив, Боратынскому удаются лёгкие жанры, с короткими строками – эпиграммы, стихотворения на случай. Не особенно удачен поэт был и в больших поэмах, которые принесли ему первоначальную славу – «Эда», «Бал» и т.д.

Что касается сопоставления Тютчев–Боратынский (Бродский, который терпеть не мог по политическим соображениям первого, думается, выдвигал второго, в том числе, назло поклонникам «Умом Россию не понять»), то Михайлов опять-таки находит повод для сравнения – стихотворения «Последняя смерть» и «Последний катаклизм» (оба, кстати, написаны поэтами в 27 лет). И опять, на мой взгляд, сравнение не в пользу Боратынского – он многословен, а Фёдор Иванович виртуозно управляется с четырьмя строками. Вот это неумение остановиться вредит Боратынскому. Одно его из лучших стихотворений вполне могло ограничиться первой строфой:

 

Предрассудок! он обломок

Давней правды. Храм упал;

А руин его потомок

Языка не разгадал.

 

Но поэт продолжает его ещё двумя четверостишиями, совершенно напрасно.

Не хотелось бы, чтобы из этой рецензии создалось впечатление, что я отрицательно отношусь к творчеству Боратынского. Он был талантлив, но лишь в последние годы жизни нашёл свой истинный путь, когда смог смело экспериментировать:

 

Не положишь ты на голос

С чёрной мыслью белый волос!

 

Его «Пироскаф» и «Дядьке-итальянцу», написанные перед самой смертью, на чужбине, выгодно отличаются земной конкретностью, насыщенностью осязаемыми образами, естественностью и непринуждённостью языка. Книга же Валерия Михайлова хороша тем, что богатством своего материала даёт возможность читателю самому сделать свой вывод о подлинном значении Боратынского и его месте в русской поэзии.

Боратынский/ Михайлов В.Ф. –  М: Молодая гвардия, 2015. – 486 с.: ил.