Бродскому 75

Великий русский поэт, православный, имперец, державник, даже «ватник» – неужели эти эпитеты подходят Иосифу Бродскому, 75-летие которого отмечают на этой неделе?

Так утверждает ведущий российский литературовед, критик и личный знакомец Бродского Владимир Бондаренко в вышедшей к юбилею долгожданной биографии лауреата Нобелевской премии в серии ЖЗЛ.

Бондаренко дает бой как своим товарищам, так и противникам. Первые, русские почвенники и националисты, отказываются от Бродского, как от еврея и неруси, вторые, про-западные интеллигенты, превозносят «американского поэта Бродского». И те, и другие, хотят пожертвовать Бродским, вычеркнуть его из золотой сокровищницы русской поэзии.

Но Бондаренко видит его по-другому. Так, полуторалетняя ссылка в северное русское село Норенское была не просто знаковым событием в биографии поэта (гонения, малое мученичество, преследования), но и поворотным пунктом. Без этой ссылки, впервые приведшей его к простому русскому народу, он не стал бы великим поэтом, говорит критик, но остался бы одним в ряду со Слуцким, Межировым, и другими, заметными, но не великими. Он и сам называл время в ссылке «самым счастливым периодом своей жизни».

Там, в селе, он написал свой «Гимн народу», как называла его Ахматова, считавшая эти стихи «гениальными»:

Мой народ, не склонивший своей головы,

Мой народ, сохранивший повадку травы:

В смертный час зажимающий зёрна в горсти,

Сохранивший способность

на северном камне расти ...

…Припадáю к народу. Припадá?ю к великой реке.

Пью великую речь, растворяюсь в её языке.

Припадаю к реке, бесконечно текущей вдоль глаз

Сквозь века, прямо в нас, мимо нас, дальше нас.

Прошло десять лет. За это время поэт прославился, вынужденно эмигрировал в Америку (ему КГБ предложил выбор: эмиграцию или арест), стал американским гражданином, но и там он пишет свою «Оду на смерть маршала Жукова», державные, имперские стихи, которые, по мнению самого Бродского, «могли быть напечатаны в «Правде»:

Вижу колонны замерших внуков,

гроб на лафете, лошади круп.

Ветер сюда не доносит мне звуков

русских военных плачущих труб.

Вижу в регалии убранный труп:

в смерть уезжает пламенный Жуков.

Еще двадцать лет, и появляется «Ода на независимость Украины», которую Бондаренко называет «пророческой». Когда Украина «ушла», слова Бродского казались чрезмерно резкими, несправедливыми.

Скажем им, звонкой матерью паузы метя строго:

скатертью вам, хохлы, и рушником дорога!

Ступайте от нас в жупане, не говоря - в мундире,

по адресу на три буквы, на все четыре

стороны. Пусть теперь в мазанке хором гансы

с ляхами ставят вас на четыре кости, поганцы.

И только в наше время, двадцать лет спустя, после Майдана и войны за Донбасс, правда поэта стала очевидной. И даже его фото в ватнике вписалось в новую терминологию русских – «ватники».

Бондаренко рассказывает, что маленького Иосифа крестила в русской православной церкви его няня Груня в Череповце в эвакуации. Но и его мать Мария Моисеевна носила крестик, и его отец Александр Израилевич предпочел называться Александром Ивановичем. Есть и фотография Бродского советских лет, видимо – в ссылке или вскорости после ссылки, на которой виден православный крест на шее поэта. В то время случайно крест не носили, тем более – для фото, которое потом стало обложкой первого зарубежного издания – по-шведски, в Швеции. То есть, вопреки расхожей легенде о еврее, обиженном советской властью и обогретом американцами, Бродский насквозь обрусел, как и многие другие потомки евреев своего поколения.

Это не мимикрия, как представляют националисты, но нормальный процесс ассимиляции. Еврейская культура Бродов, местечка на Западной Украине, выдохлась и не смогла конкурировать с могучей русской культурой. Если Бродского припирали к стене, он отвечал, что он, мол, еврей. Но «я русский поэт, хоть и евреец», добавлял он полушутя. Он отказывался выступать в синагогах и еврейских общинных центрах, хотя Евтушенко, Вознесенский и Рождественский выступали. И в Израиль ни разу не соглашался поехать, несмотря на уговоры.

Он и в эмиграции называл себя и русским поэтом, и даже советским поэтом. Бондаренко публикует замечательный малоизвестный документ – письмо Бродского Брежневу. Уезжая в эмиграцию, Бродский писал: «Я принадлежу русской культуре и чувствую себя её частицей. Несмотря на то, что я теряю советское гражданство, я не перестаю быть русским писателем. Я верю, что вернусь, ведь писатели всегда возвращаются – если не лично, то на бумаге, и если мой народ не нуждается в моей плоти, то, может быть, моя душа ему пригодится».

Пригодилась. Поэзия Бродского вошла в золотой фонд русской поэзии. Но за нее приходится и по сей день сражаться с теми, кто хочет ее приватизировать и экспортировать. Хорошо, что Владимир Бондаренко взял на себя этот труд.