Кемаль Ататюрк
Я вовсе не собираюсь сравнивать этих двух великих людей, хотя жили они в одно время и оба достигли судьбоносных вершин. Просто биографии их вышли практически одновременно в знаменитой серии «ЖЗЛ» в издательстве «Молодая гвардия». Но есть, есть что-то общее в их жизни… Может быть, упорное стремление к своей цели, или прижизненная и посмертная слава, и такие же прижизненные и посмертные обвинения. Книгу о Мустафе Кемале Ататюрке написал известный французский историк-тюрколог, профессорбонны Александр Жевахов, потомок морских офицеров и грузинских князей, ныне возглавляющий Российское морское собрание во Франции. На вопрос: кем он себя больше ощущает — французом или русским, отвечает так: «Конечно, мой национальный гимн „Марсельеза“, но я — православный, с-детьми говорю по-русски, даже если они мне отвечают по-французски. Да, я — француз, но не забываю, что я и русский». В этой связи мне хочется привести и знаменитую фразу самого Ататюрка: «Я счастлив, когда говорю: «Я — турок!». Именно эта его фраза явилась показателем национальной преемственности — от концепции «османизма» — к, новой Турции. В Османской империи все гражданезависимо от национальности и веры считались османами — равноправными подданными султана. И, несмотря на масштабные реформы Ататюрка, изменившие государственный строй и образ жизни Турции, многие традиционные черты были в модернизированной форме унаследованы, новым правительством. (А ведь Ататюрк, по сути, повторил слова Суворова: «Я — русский, какое-счастье!». Всё это я говорю к тому, что великое-счастье гордиться своей нацией, и только нравственные уроды мечтают быть похожими на своего соседа, до конца жизни оставаясь всего лишь смердяковыми).
Так кто же он — Ататюрк? Какой-след в истории оставлен этим выдающимся человеком, оценки которого в мировой историографии можно обнаружить в диапазоне от восторженных до обвинительных и которого европейские историки назвали «Человеком ХХ века»? Жевахов раскрывает многие неизвестные ранее-детали его биографии. Путь родившегося в провинции, в семье мелкого чиновника, молодого честолюбивого офицера (примкнувшего одно время к «младотуркам») в высший командный состав султанской армии оказался возможным благодаря личной храбрости, целеустремлённости, владению искусством политической-интриги и таланту лидера, способного сплотить единомышленников, противостоять оппозиции и возглавить национальное движение. Османская империя после Первой мировойны распалась почти так же, как и империя Российская, подверглась интервенции, от неё откусывали огромнейшие куски. На западе целые области были оккупированы одновременно Францией, Англией, Италией, Грецией. Претендовала на её территорию и Армения. И только в Анатолии — в Анкаре — копил силы и создавал своё движение Мустафа Кемаль, приговорённый покорным союзникам султаном к смертной казни. Но именно Кемаль будет тем, по воле которого Вахидеддин станет последним османским султаном. Он изгонит интервентов из страны и создаст светскую Турецкую республику, разъяснит народу, почему султан-халиф не может больше обеспечивать странезависимость. Станет первым президентом Турции и будет избираться на этот пост ещё три раза, вплоть до своей смерти в 1938 году. Иногда его называют «турецким Лениным». Это смешно. Он никогда не придерживался идей большевизма, зная, что в мусульманском обществе они не найдут точку опоры. Но именно он в 1920 году первым предложил Ленину установить дипломатические отношения, чтобы участвовать «в общей борьбе против империализма». И это, прежде всего, был своеобразный вызов истории, тринадцати войнам турок с Россией и враждебному настрою их к русским, о чём свидетельствует поговорка в Анатолии: «Если вода может иногда остановиться, то Россия не остановится никогда». И об этом тоже нужно помнить.
Кнут Гамсун
Книгу о лауреате, Нобелевской премии Кнуте Гамсуне написала известный филолог Наталия Будур. Ещё в студенческие годы первым моим книжным приобретением (на всю стипендию) была покупка ветхого дореволюционного двенадцатитомного собрания сочинений этого великого норвежца. С тех пор он стал одним из моих самых любимых писателей. Гамсун прошёл тяжелейший, полный скитаний и личных невзгод путь к своей славе. В конце ХIХ — начале ХХ века популярность его была огромной, им восхищались все известные умы Европы и России. А затем наступил период полного забвения…
Почему так? В 40-м году он, восьмидесятилетний абсолютно глухой старик, поддержал Квислинга (по существу — норвежский нацизм и германских оккупантов). Да, он всегда любил Германию и ненавидел Англию и Америку. Искренне любил и так же искренненавидел. Своё отношение к Америке он выразил в путевых очерках ещё в 1889 году, заявив, что в Америке нет и не может быть никакой-духовной жизни, что рёв и гул машин погубили всякое-воспоминание о культуре в американском обществе. А англичане постоянно высмеивались писателем не только в речах, письмах и статьях, но и в художественных произведениях. К России же Гамсун всегда благоволил и считал, что «неестественный альянс между Англией и Россией скоро прекратит своё существование». Но он смертельно боялся коммунистов. Гамсун, конечно, был противоречив, он искал сильную личность в стране своего любимого Ницше. Но если говорить об отношениях Гамсуна и нацизма, то и тут много неясного и спорного. Несмотря на нелюбовь к евреям, он спасал многих из них во время Второй мировойны. И единственный, кто, по словам пресс-секретаря Гитлера Дитриха, осмеливался возражать фюреру. Впрочем, у них состоялась всего одна встреча, притом по настоянию Гитлера. А позже, по окончании войны, больного человека, перенёсшего три инсульта, с возникшей афазией — потерей речи, Гамсуна потащили на суд. Затем поместили в психиатрическую клинику профессора Лангфельдта в Осло. Но до конца жизни он сохранил ясность ума, о чём свидетельствует его последнее произведение 1949 года — «По заросшим тропинкам». Умер он практически в нищете и одиночестве в своей комнатушке в Нёрхольме в 1952 году. А на стене висели портреты Достоевского и Гёте.
Постскриптум. Гамсун в клинике отвечал на вопросы профессора Лангфельдта так: «Я никогда не анализировал себя и свою душу, зато в книгах создал несколько сотен разнообразных типов характеров — и каждый был мною, вырос из моей души, со всеми достоинствами и недостатками… Не думаю, что в моих произведениях есть хоть один цельный персонаж, которого не раздирают противоречия. Они все без „характера“, их всех мучают сомнения, они не плохие и не хорошие, они такие, какие есть, со всеми своими нюансами, своим меняющимся сознанием и часто непредсказуемыми поступками. Вне всякого сомнения, и я таков… То, что я смог сделать, объясняется Даром Божьим, благодаря которому я смог написать книги. Но его-то как раз я анализировать и не могу». Некоторые ещё называют этот дар «Божественным безумием». Пожалуй, они тоже правы.