Ваша корзина пуста
серии
Теги

Искушение необщим выраженьем

«Есть поэты с «биографией» (Пушкин, Лермонтов, Маяковский) и поэты без «биографии» (Тютчев, Фет, Анненский). Баратынский относится к последним, к тем, кто рассчитывает только на стихи, – его жизнь погружена в глубокую тень, и «доставать» его оттуда – значит поступать против его воли», – так сказал однажды, по поводу 150-летия со дня смерти поэта, другой замечательный поэт Александр Кушнер. С этим оригинальным замечанием, очень похожим на вызов, взялся поспорить Валерий Михайлов – тоже поэт, а также прозаик и автор вышедшей в прошлом году в серии «ЖЗЛ» биографии «Лермонтов». В этой же серии он выпустил новое жизнеописание – «Боратынский».

В очередной своей работе В.Ф. Михайлов проявил уже отмеченные год назад «ЧВ» добросовестность собирателя фактов, дополненную искренней любовью к искусству стихосложения, наряду с готовностью пойти собственным путем. Да не просто собственным, а полемическим, и местами тоже с оттенком вызова.

Именно об этом говорит настойчивое желание утвердить вариант фамилии Боратынский, через «о», вынесенный в заглавие и тщательно выверенный в тексте при упоминании самого поэта, всех его родственников и предков. Получится ли отучить нас от традиционно устоявшегося «Баратынский», или дело обойдется энным количеством ссылок и отсылок в библиотечных каталогах? Скорее, второе. Но есть еще нажим – утверждение о непременном влиянии отца. Мать поэта овдовела, когда первенцу Евгению было всего 10 лет. Ее любовь к сыну, усугубленная потерей мужа, была взаимной, что отражено в стихах, в переписке и отзывах близких людей. А вот об отце поэт вспомнил лишь раз: «Мне память образа его не сохранила». Но автор книги на примере той же элегии, откуда цитата, утверждает обратное: сын не помнит лишь внешности, но «священная отеческая тень питает его вдохновение». И еще считает значимыми такие совпадения: и у отца, и у сына случилась в жизни внезапная женитьба, оба любили море, будучи вполне «сухопутными» в обыденной жизни, а жизненный путь закончили почти в одном возрасте – 43 и 44 года.

Некоторая нарочитость и пристрастность являет себя и в других случаях. Биограф заботливо защищает своего героя от всякого упрека в сухости, рассудочности и индивидуализме творчества. Для этого цитирует такие исследовательские пассажи, которые своей сухостью и рассудочностью дадут фору кому угодно: «Боратынского-лирика можно сравнивать с заболевшим врачом, для которого одинаково важно найти скорейший путь к выздоровлению и записать максимально точно историю поразившего его (и не только его) недуга. Вот отчего требование индивидуальной, “эгоистической” поэзии и самоуглубления преследует у Боратынского самые гуманные цели: такая поэзия общественно полезна именно в силу своей исследовательской беспощадности». Да уж… Просто жаль. Когда автор не цитирует, а излагает собственное мнение, получается лучше: «По мысли Боратынского, только самобытность в искусстве достойна памяти, а может быть, и вечности. С достоинством и простотой – нагой мыслью и обычным слогом – это высказано в стихотворении: “Мой дар убог, и голос мой негромок, / Но я живу, и на земли моё / Кому-нибудь любезно бытиё…” Старинный оборот “на земли” заставляет по-иному звучать стихи: они как будто наполняются гулом времен. Будничная речь вдруг обнаруживает в себе скрытое торжественное волнение – и звучит уже как заветная клятва».

Это стихотворение автор закономерно связывает с другими и протягивает нить рассуждений далее, развивая тему поэта и поэзии. Не все темы в творчестве Боратынского исследуются с одинаковой глубиной, но эта не обделена вниманием автора. А главным объектом его изучения становится эволюция мировоззрения Боратынского и обращение к сравнению текстов разного времени и их вариантов (поэт отличался тем, что неоднократно возвращался к ранним своим стихам, редактировал их и публиковал уже по-новому). Это, пожалуй, самая удачная сторона проделанной работы. За богатство чисто биографических сведений хвалить не стоит: для книг серии «ЖЗЛ» это норма.

Годы жизни Евгения Боратынского: 1800–1844, он современник Пушкина, оба поэта хорошо знали друг друга и высоко ценили. Но известно, что из всех стихотворцев «золотого века» только на долю Боратынского выпали «чудовищные обвинения в сальеризме, в зависти к Пушкину, предъявленные посмертно любителями скользких предположений». Отношения с Пушкиным освещены довольно подробно, клевета низложена, и показаны примеры, когда гений Боратынского оказался вполне равен гению Пушкина, а иногда в чем-то даже предвосхитил его. Правда, все это сделано в рамках уже хорошо известных материалов.

И напоследок. «Не искушай меня без нужды…», «Но поражен бывает свет ее лица необщим выраженьем…», «Век шествует путем своим железным…» и еще буквально несколько строф, их немного, но жаль, что они не собраны вместе в одной из глав с подобающим комментарием – то-то был бы эффект: да мы все, оказывается, знаем и любим Боратынского, только чуточку забыли, что это именно он написал! Впрочем, возможно, такое пожелание – просто каприз…