Иудейская война и кавказское застолье

Дмитрий Быков Булат Окуджава М.: Молодая гвардия, 2009. — 777 с. (Серия «Жизнь замечательных людей».)

Принадлежность к «разбитой армии» как главный лейтмотив поэзии Окуджавы. Общие мотивы, сюжеты и биографические переклички с Блоком. Окуджава как «транслятор небесных звуков», «сигналов из иных сфер». Поэтика умолчаний и мерцающих смыслов. «Последний символист», с которым не о чем и не нужно было говорить, «потому что и так все было понятно». Сын коммунистов-идеалистов 30?х годов. Особый советский аристократизм Окуджавы. Символика городского транспорта, мифология черного кота и семантика войны. Борьба за Окуджаву в русской эмиграции. «Похождение Шипова» как водевиль-гротеск об абсурде политического сыска. Проблемы легального существования «несоветского» литератора в СССР. «До-реалистичность» прозы Окуджавы, ее музыкальная природа. Поэт без точки опоры (1990?е). Подписание «письма 42?х» в октябре 1993?го как нравственно обоснованный жест. Создатель «тонких вещей», которые всегда появляются «на излете эпох, в прозрачные, сквозящие времена». Вот лишь некоторые из тезисов объемистого тома о Булате Окуджаве. Даю предельно конспективно, ибо подробно пересказывать их нет возможности. Быков-биограф пишет вкусно, сочно, хотя и весьма субъективно; его жизнеописания «затягивают», оглушают многоплановостью.

Нашлось в «Окуджаве» — среди прочих разнообразнейших планов — место и еврейскому сюжету. Уже в самом начале первой главы автор сообщает: «Существует версия о еврейских корнях Булата Окуджавы, одинаково любимая как евреями, так и антисемитами». Главный их аргумент, по Быкову, состоит в том, что прадед Булата Шалвовича был кантонистом, а в ХIХ веке «кантонисты в подавляющем большинстве были евреями». Последняя реплика, признаться, выглядит слишком уж категоричной. Однако проведенный Быковым документальный анализ окуджавских корней позволил биографу сделать однозначный вывод: «его мать Ашхен Налбандян была чистокровной армянкой», ничто не указывает на ее «иудейское происхождение».

Изрядный кусок книги занимают «сравнительные характеристики» Окуджавы и Галича. Здесь в центре внимания биографа — сопоставление национальных менталитетов, национальной метафизики: «пафос кавказского застолья против пафоса иудейской войны», «милосердие против жестоковыйно­сти». Галич, пишет Быков, был «по-иудейски непримирим, не желал ни снисходить, ни прощать». Окуджава же в острых ситуациях говорил: «нас рассудят потом» (не то Б-г, не то земные потомки). Галич здесь изображен типичным носителем идеологии хазар из быковского романа «ЖД». А в антиокуджавских статьях С. Куняева, В. Бушина и других критиков-«патриотов» 70–80?х годов автору книги видится «вражда все той же викинговской холодной бесчеловечности к… жалости, иронии, милосердию». Место Окуджавы, таким образом, — между варягами и хазарами, «над схваткой».

Еврейский контекст в этой книге интересен и сам по себе, и как продолжение некоего единого мета (кон)текста, который создает — в разных форматах и разных жанрах — Дмитрий Быков.