Качественный советский интеллигент

28 августа 2015 года исполнилось 90 лет со дня рождения ныне подзабытого Юрия Валентиновича Трифонова. Юрий Трифонов — несомненно выдающийся советский писатель. Его проза от «Студентов» до «Старика» — это этапы советской цивилизации. Его влияние на весь литературный процесс в России было огромным. Если деревенская литература прислушивалась к голосам Василия Белова и Валентина Распутина, Василия Шукшина и Федора Абрамова, то городская литература практически вся была в зависимости от прозы Юрия Трифонова.

Автор произведений «Обмен», «Другая жизнь», «Предварительные итоги», «Дом на набережной», «Старик», «Время и место», был, думаю, самой ключевой фигурой литературы 1960−1970-х годов

На этой городской прозе Трифонова взрастало и все поколение сорокалетних, от Александра Проханова до Владимира Маканина, от Сергея Есина до Руслана Киреева.

Проханов писал: «Юрий Трифонов заинтересовался моими публикациями и предложил встретиться в Доме литераторов. А у меня не было билета, я не был вхож. Он говорит: «Ничего, я скажу, чтобы вас пропустили. Как я вас узнаю?». А я только что вернулся из поездки по деревням, где накупил всяких коняшек, расписных яиц, поэтому сказал: «Юрий Валентинович, я буду с расписным яйцом». В вестибюле он меня узнал — я стоял как канделябр и держал это яйцо. Трифонов провёл меня в зал, посадил за столик, что около резного готического окна, и мы поужинали. Он расспрашивал меня о моих намерениях, о жизни. Он тогда формировал себя вокруг сонм учеников, молодую среду, занимался такой социальной педагогикой. Трифонов попросил, чтобы я собрал все свои рассказы и принёс ему. Я передал ему эту кипу, а Юрий Валентинович отнёс её в издательство, и скоро вышла моя первая книга «Иду в путь мой». Трифонов написал предисловие, давая ей старт. Поначалу он хотел назвать предисловие именно «Человек с яйцом». Я умолял не делать этого, потому что сразу бы прослыл как «человек с яйцом». Юрий Валентинович сжалился и дал выспренное название — «Страсть постижения Родины». Одним словом, первая моя книга претворялась предисловием Трифонова, который был совершенно противоположен мне по стремлениям, по задачам, но тогда он этого ещё не понимал. Я сам тогда ничего не понимал в своей будущей судьбе”.

Думаю, все Юрий Трифонов в прозе Проханова понимал, но желал сдвинуть его с романтико-героического пути на все ту же амбивалентную дорожку интеллигентского бытия.

В 1980 году по предложению немецкого писателя Бёлля Трифонов был выдвинут на соискание Нобелевской премии. Может, и стал бы лауреатом, да внезапная и нелепая смерть не позволила. А ведь шансы были весьма весомы…

Его герои — типичные советские обыватели, уже не верящие ни в какие идеалы, занимающиеся лишь обменами квартир и другими бытовыми интригами. Юрий Трифонов и был их певцом… Ушло их время, ушел и Юрий Трифонов. Молодые его уже просто не знают этого писателя. Как ни старается его вдова Ольга Трифонова напоминать нынешним читателям о своем муже, «Московские повести” уже никого не интересуют. Поддерживается интерес разве что к его книгам о революционерах.

И вот издательство «Молодая гвардия” решило сделать подарок былым почитателям Трифонова, выпустило о нем книжку в малой серии ЖЗЛ.

Семён Экштут, историк, доктор философских наук, всю жизнь любивший писать о дореволюционных русских интеллигентах, кстати, героях и Юрия Трифонова в его исторической прозе, (и мне эта проза нравится гораздо больше, чем его описания московских обывателей), вдруг обратился к фигуре хорошо ему знакомого именно по исторической прозе Юрия Трифонова. Сам историк уже другого поколения, из новых молодых, для него Юрий Трифонов такая же историческая фигура, как Софья Перовская. Тем и интересен его взгляд.

Через Трифонова Семен Экштут хочет понять советкую интеллигненцию, ее отличие от дореволюционной. И надо сказать, он смело опрокидывает наши привычные представления о писателе, его Юрий Трифонов — это герой нарождающейся советской буржуазной морали. Через Трифонова Семен Экштут предвидит конец советской цивилизации. Он в книге подробно описывает все сложности жизни советского интеллигента, и показывает, как шаг за шагом этот интеллигент (на примере трифоновских героев) оказывается все буржуазнее и циничнее.

Мне искренне жаль, что Юрий Трифонов умер накануне своего возможного награждения Нобелевской премией, шансы его были весьма высоки. Политическая элита Запада прекрасно понимала, к чему ведет это трифоновское обуржуазивание советской интеллигенции. Это была бы еще одна политическая премия, подобная Пастернаковской или Солженицынской. По крайней мере, у советской литературы было бы на одного Нобелевского лауреата больше.

По книге Экштута видно, как метался писатель между искренней тягой к вере своих отцов, пламенных революционеров, как искренне он тянулся к «Отблескам костра”, и в то же время силой своего недюжинного таланта понимал, что вся окружающая его и политическая, и культурная элита уже не верит ни во что, и цинично обменивается чисто материальными ценностями. Парадокс в том, что эта интеллигентская советская элита семидесятых годов была гораздо более буржуазна, чем культурная среда всех западных стран. Это там на Западе царил культ Че Гевары и Фиделя, идеализировали коммунистический Советский Союз, боролись против войны во Вьетнаме, наши же интеллигенты обустраивали свой быт. По сути, книга Экштута разоблачает всю нашу советскую интеллигенцию, не щадит автор и своего любимого Юрия Трифонова. В чем-то он и был певцом советской буржуазности. Он и был частью привелигированной советской элиты. Завидующей западной элите и не понимающей причин ее левизны и революционности. Мол, все эти Сартры и Камю с жиру бесятся.

Впрочем, до сих пор наша и государственная и либеральная элита погружена в этот омут буржуазности, и не желает никакой революционности.

Лев Аннинский в своей статье о книге Семена Экштура считает: «Трифонов в своих формулировках все время возвращается к главному фатальному понятию — нет, не «террор», а — «страх». Не тот «страх», который превращает человека в труса, а тот, который издавна уточняется в понятии «страх Божий». То есть страх выпасть из той неизбежности, в которую человек вписан тотальной волей эпохи, неизбывной волей судьбы, народа, страны.

«Трифонов был первым и едва ли не единственным мыслителем, посмотревшим на современную ситуацию в большом времени истории… Первым, кто не только зафиксировал феномен, «колебательного состояния» власти, но и обстоятельно изучил феномен страха в России — будь то страх властей в ожидании очередного покушения народовольцев на царя или страх обывателей перед правительственным или революционным террором».

Страх выпасть из строя воюющей державы. Страх оказаться в отщепенцах и изгоях воюющей эпохи. Страх утерять чувство реальности — колеблющейся, содрогающейся, мечущейся реальности.”. По сути, это и есть страх обывателя перед жизнью, и уход его за бархатные занавести буржуазности. Страх стать независимой личностью.

Это же интересная гипотеза: застой, как высший расцвет идеологии буржуазности.

Вот потому и приходят и Семен Экштут и сам Юрий Трифонов к формуле: «"Жизнь — страшная вещь и в то же время — лучшая школа».

Интересная мысль прослеживается в книге и о поколении детей пламенных революционеров. Это может стать предметом отдельного исследования. Ведь почти все наши либеральные писатели советского времени периода застоя из племени революционеров. Василий Аксенов, Булат Окуджава, Юрий Трифонов, Чингиз Айтматов… Их отцы были палачами двадцатых годов, пустившими под нож милллионы русских людей, наше дворянство, священничество, купечество, и оставшиеся до сих пор героями, ибо их самих пустили под нож в 37 году. Недаром их дети при всем своем полудиссидентстве стали почти все авторами серии «Пламенные революционеры”, выходившей в Политиздате при ЦК КПСС. Кстати, там же работала и жена Юрия Трифонова. Хоть кто-то из них раскаялся за «подвиги своих отцов”? Никто. А вот за репрессии 1937 года они до сих пор требуют ответа от властей. Тот же Лев Аннинский оспаривает концепцию Экштута об ответственности шестидесятников за свою эпоху. Он пишет:” Отец писателя — видный деятель революционного времени, организатор Красной армии — должен отвечать за ту эпоху, которая досталась в наследство его сыну? Это ведь Юрию Трифонову тоже поставили в счет активисты либеральной поры: слезная горечь народных печальников была-де ему недоступна… Экштут такие филиппики не цитирует, а я рискну:

«Он (Трифонов. — Л.А.) принадлежал — сословно, по рождению — не к жертвам, невинным жертвам «революционных бурь», и даже не к «попутчикам», а к революционной номенклатуре, которая сначала делала эту чертову революцию, а потом скакала на ней, восхищаясь и кое-что оспаривая по мелочам, но все-таки больше восхищаясь: когда на коне, когда под конем, но все же галопом, не слезая с этой буденновской конницы…»

В конце концов и дом на Лубянке под здание ВЧК подобрал именно член коллегии ВЧК Валентин Трифонов, спустя 20 лет сам туда и угодил.

Может быть, в противовес этим бурям и погружается Семен Экштут в мельчайшие подробности трифоновского быта, отворачиваясь от неизвестных автографов Наполеона. Быт для жизни важнее. В этом Экштут последовательно продолжает самого Трифонова. Его книга в чем-то интереснее новым читателям, чем бытовая проза самого Юрия Трифонова.