Канатоходец
«Библиотека мемуаров» (серия «Близкое прошлое») московского издательства «Молодая гвардия» пополнилась впервые издающейся полностью на русском языке книгой потомка небогатых балтийских дворян из немцев Иоганнеса фон Гюнтера «Жизнь на восточном ветру».
Это издание для всех интересующихся Серебряным веком в русской литературе. Если быть совсем точным, автор вспоминает не только российских гениев и активных участников литературного процесса начала XX века из Петербурга и Москвы, но и немецких литераторов. Он был лёгок на подъём и регулярно на поездах пересекал европейские просторы, наезжая в новую и старую столицы России, а также в Берлин, Мюнхен, Дрезден, Вену, Лондон, другие города и веси.
Уроженец Курляндии (ныне Латвия) месяцами жил в Петербурге, печатался в самом модном тогда журнале «Аполлон», штатным сотрудником которого состоял, на месяцы уезжал в Германию, где также был вхож в литературные салоны, редакции издательств и ведущих литжурналов. Он хорошим языком описал все свои хождения по литературной ниве двух великих литератур – русской и немецкой, настолько хорошо, что специалисты по Серебряному веку и немецкому «югендстилю» не обходятся без цитат и комментариев из Гюнтера к текстам его хороших знакомцев Блока, Белого, Вяч. Иванова, Кузмина, Гумилева, Волошина, Ремизова, Пяста и многих иных русских авторов начала века революций, а также Рильке, Георге, Гофмансталя, Блее и прочим звездам немецкоязычной словесности этого же времени.
Второго такого человека, кто бы водил столь тесную дружбу и с теми и с другими гениями и знаменитостями, не было в истории. А ещё он переводил совсем неплохо русских на немецкий язык, немцев – на русский.
Хотел или не хотел автор книги, но из мемуарного текста получился классический немецкий «роман воспитания».
Автор родился «посреди тюремных стен»: его отец был директором этого мрачного заведения, и семья жила на территории самой настоящей тюрьмы. «Цветут ландыши, с ума сводит жасмин, – вспоминает поэтически свое детство мемуарист, – «так, что даже в десять лет охватывает какая-то непонятная тоска».
Гюнтер рассказывает, как в 12-13 лет встретился с поэзией Миллера, Шиллера, Уланда, «и немножко Гёте»: «На небосклоне словно занялись новые звезды».
Литература соблазняла, и Иоганнес обручился с ней, попробовав себя в поэзии, театральных сочинениях, прозе в чистом виде. Юноша написал в редакцию символистского журнала «Весы», и получил от Брюсова кипу книжек посылкой, – удивительное для современных пиитов дело, но было именно так. Гансик начал переводить новое и непривычное и прозрел: «Русские открыли мне глаза на настоящую поэзию, они стали, так сказать, моим первым семинаром, благодаря русским у меня выработался критический взгляд на творения и моих немецких современников». Так почти случайно немецкоязычный юноша стал профессиональным переводчиком, хотя и не сразу это сознал.
Он присутствовал при звёздных часах петербургского духа и нестандартно описал всё то, что удалось увидеть и прочувствовать. Человек со стороны умудрился во многих своих характеристиках русских писателей и культурных деятелей попасть буквально в яблочко, да и уловить национальные особенности русской литературы ощущениями природного немца, а ещё и рассказать об этом в высшей степени занимательно и интересно – такое дано лишь избранным. У русских, как записал Гюнтер, «заноза мятежа в крови – или в языке», – ну разве это не замечательно! Он попытался совместить в одной книге русский мятежный натиск с германским «сумрачным гением» – и ему это в значительной степени удалось. Ещё из Гюнтера: «То было время масок, время игры, вспененное время душевной фальши… Мы заигрались и все же были готовы вернуться к истинным ценностям, если бы пуще всего на свете не боялись выглядеть смешными. И мы даже не знали, что движимы этим страхом, он стал нашей второй натурой».
Некоторые судьбоносные факты истории русской литературы в наиболее полном виде можно узнать только из этих мемуаров. Например, мистификацию со стихами и образом таинственной поэтессы Черубины де Габриак, в которую все были заочно и коллективно влюблены, из-за этого фантома состоялась дуэль (некоторые называют её «постыдной») между поэтами Николаем Гумилевым с Максимилианом Волошиным.
Гюнтер присутствовал при зарождения акмеизма («акме» с греческого – «высота», «вершина»), он рассказывает об эгофутуристах и футуристах, о восходящей звезде Хлебникова и многих иных, о русском театре – Россия бурлила, а литература буквально кипела и эпатировала.
А насколько прелестны картинки букинистической охоты, с находками бесценных книжных сокровищ, добыча которых поражает денежной дешевизной и культурной уникальностью, – многие библиофилы буквально смакуют такие описания.
Чем книга ещё полезна? Она забрасывает поочередно в Россию и Германию: восторг для русофилов сменяется наслаждением для германолюбов – на этих немецких описаниях я, например, набирался дыхания для нового погружения в замечательный отечественный материал.
Как и всякий мемуарист автор, конечно же, придумывает, приукрашивает, фантазирует, слово «лжет», наверное, будет слишком сильным, но и его можно употребить, при известном допущении. Что ничуть не снижает ценности этих воспоминаний. Когда Гюнтер старается приукрасить себя, любимого, – это, конечно, естественное дело для каждого. Понимаешь, опираясь на авторскую откровенность, что создатель «Жизни на восточном ветру» многое обещал в литературе, но, как он сам часто сетует, в силу лености не смог реализоваться полностью. Да и поступки его не всегда были нравственными: разводил на деньги издателей, о чем пишет без всякой стыдливости, как о легко разумеющемся. Обещал своим кумирам сделать что-либо и без тени совестливости не исполнял обещаний. Да мало ли чего не натворит в жизни любой человек, за что можно потом корить себя.
В этих мемуарах, между прочим, есть и тёмные места, намеки, приводящие к догадкам, в том числе и нехорошим: такие примеры редки, но они присутствуют.
Вообще-то переводческая жизнь в истории литературы часто коротка: проходят годы, и требуются новые переводы – старые истрепываются временем. Но, даже если Гюнтер останется одной своей книгой мемуаров, свою жизненную задачу он выполнил. Добавлю, что мне при чтении ложилось на душу явно уважительное авторское отношение к продуктам изобретения Гутенберга, вот один из таких книжных поводов: «…на самом-то деле можно подчас обойтись и небольшим количеством книг. Но тогда уж внутреннее богатство должно компенсировать недостачу. Книги ведь это не какой-то внешний излишек. Они открывают двери к нам самим, вот в чем их неоценимый дар».
По-моему, такой книгой-даром и является «Жизнь на восточном ветру» Иоганнеса фон Гюнтера, родившегося в 1886, умершего в 1973 году. Он, словно канатоходец, сновал туда-сюда между двумя литературами. И удержался, не упал.