Книга про бойца. К 100-летию Александра Твардовского вышла в свет биография поэта
Андрей Турков. Александр Твардовский. – М.: Молодая гвардия, 2010.– 408 с. (Жизнь замечательных людей: Малая серия: сер. биогр.; вып. 6)
О Твардовском написано немало – одна только «краткая библиография» в конце издания включает полтора десятка книг и публикаций о поэте. И у самого Андрея Михайловича Туркова это не первая «твардовсковедческая» работа: дважды – в 1960 и 1971 годах, еще при жизни Александра Трифоновича – выходила его книга «Александр Твардовский». Так что, как сказано в аннотации, перед нами «одно из первых в новейшее время жизнеописаний Александра Твардовского (1910–1971), своя версия его судьбы».
Автор жизнеописания, известный критик и литературовед, хорошо знал своего героя, был постоянным автором журнала «Новый мир», возглавляемого Твардовским в 1950–1954 и 1958–1970 годах. Поэтому о детских, юношеских и молодых годах Александра Трифоновича сказано достаточно бегло, зато изрядная часть посвящена именно «новомирским» периодам его жизни. Каким видится Твардовский-редактор из сегодняшнего «новейшего времени»? Новатором, открывшим дорогу честной, нелицеприятной, непривычной литературе. Сам родившийся и выросший «на селе», публиковал «деревенскую» прозу и публицистику – например, в 1952-м вышел очерк Валентина Овечкина «Районные будни», где едва ли не впервые вместо «победных» рапортов о хлебопоставках» была показана «грубая и порочная механика партийного руководства сельским хозяйством и откровенного пренебрежения интересами самих колхозников». Достаточно просто перечислить имена публиковавшихся в «твардовском» «Новом мире» – Николай Заболоцкий и Борис Пастернак, Марина Цветаева и Анна Ахматова, Расул Гамзатов и Мустай Карим, Владимир Соколов и Александр Кушнер, Татьяна Бек и Василий Шукшин, Борис Можаев и Владимир Войнович, Константин Воробьев и Василь Быков, Федор Абрамов и Чингиз Айтматов (и еще многие-многие-многие), чтобы убедиться: на страницах журнала появлялось практически все лучшее, что было в литературе тех (и не только тех) лет. А дебют Солженицына с «Одним днем Ивана Денисовича» в «Новом мире» – тема отдельная и драматическая, трагическая даже. Твардовский считал Александра Исаевича своим «крестником» в литературе – так оно и было. Как Александр Трифонович боролся за то, чтобы напечатать «В круге первом» и «Раковый корпус», – увы, безуспешно! Осложнило эту борьбу письмо Солженицына Всесоюзному писательскому съезду с предложением отменить цензуру. Но все же Твардовский добился решения напечатать главу из «Ракового корпуса» в «Литературной газете» с указанием на то, что роман полностью выйдет в журнале. От Солженицына требовалось пойти на уступки – «чтобы он предварительно в той или иной форме «отмежевался» от «шума» вокруг его письма…» Не согласился. У «крестника» оказались другие планы, которые он «крестному» не раскрывал. Для Александра Исаевича важнее всего было сохранить, донести до читателя собственные замыслы, и в первую очередь «Архипелаг ГУЛАГ». На Твардовском лежала ответственность за журнал, в котором печатался не один Солженицын. Андрей Турков, конечно, на стороне Твардовского и «Нового мира», про солженицынскую книгу «Бодался теленок с дубом» пишет так: «…При ее чтении нельзя не ощутить… политические цели, преследуемые автором, «битва» с советской властью в его глазах оправдывали, обеляли сомнительные средства, им порой применявшиеся, и освобождали от каких-либо моральных обязательств перед людьми, сыгравшими важную роль в его судьбе». Да, у каждого своя правда. Хотя сегодня наша литература непредставима и без Солженицына, и без «новомирских» писателей тех лет. Кстати, среди них – и сам Твардовский. Традиция печататься в собственном журнале началась не с него и не им закончится. Много ли вы знаете нынешних «несамопубликующихся» главредов литературных журналов? Я – только одного: Валерия Дударева, который, возглавив журнал «Юность», пока ни разу не напечатал там своих стихов. Но дело не в том, свой журнал или нет, а есть ли вообще основания (кроме руководящей должности) для того, чтобы печататься. У Твардовского они, безусловно, были: Андрей Турков еще раз напоминает нам, что герой его книги – один из крупнейших русских поэтов. Или, если хотите, русских советских поэтов. Хотя лауреата трех Сталинских, Ленинской и Государственной премий Твардовского баловнем и любимчиком советской власти назвать трудно. Раскулаченная и сосланная родительская семья. Неоднократные нападки критиков (с ведома и одобрения властей предержащих, разумеется) на книгу «Родина и чужбина», поэму «Теркин на том свете» и другие произведения. Снятие с поста главного редактора «Нового мира» в первый раз и «добровольно-принудительная» отставка – во второй. Отказ одобрить судебный приговор Андрею Синявскому и Юлию Даниэлю. Отказ подписать коллективное письмо, одобряющее ввод советских войск в Чехословакию. Помощь в освобождении диссидента Жореса Медведева из «психушки». Все это – факты биографии Твардовского.
Например, воистину всенародная (намного превосходящая число ЖЖ-френдов – почитателей поэтов нынешних) любовь к поэзии Твардовского. В первую очередь к «Василию Теркину». Многие узнавали в Теркине себя. Читательские письма приходили мешками. Возможно, их было бы больше, но «Новый мир» отнимал много сил и времени. Публикации приходилось пробивать с боем, так что книгу о самом Твардовском можно озаглавить «Книга про бойца» (другое название «Теркина»). А собственное творчество Александр Трифонович в шутку называл «приусадебным участком»: «Я не пишу давно ни строчки/ Про малый срок весны любой;/ Про тот листок из зимней почки,/ Что вдруг живет, полуслепой…// Не говорю в стихах ни слова/ Про беглый век земных красот,/ Про запах сена молодого,/ Что дождик мимо пронесет…»
«И все же, все же, все же…», как сказано в другом его знаменитом стихотворении, Твардовский был и остается в первую очередь поэтом. Хороших, великих даже, редакторов не так много. Но поэтов еще меньше:
Вся суть в одном-единственном завете:
То, что скажу, до времени тая,
Я это знаю лучше всех на свете
Живых и мертвых, – знаю только я.
Сказать то слово никому другому,
Я никогда бы ни за что не мог
Передоверить. Даже Льву Толстому –
Нельзя. Не скажет, пусть себе он бог.
А я лишь смертный. За свое в ответе,
Я об одном при жизни хлопочу:
О том, что знаю лучше всех на свете,
Сказать хочу. И так, как я хочу.