Космический поэт
К 200-летию со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова
В своей новой повести "Чего вы хотите?" Роман Сенчин, наблюдая за московскими событиями зимы 2011-2012 года глазами девочки-подростка, говорит о времени потери пассионарности, лишения смысла к существованию, полного отсутствия цели. Происходит "измельчание, вымирание, и этот процесс, видимо, уже необратим". Переломить ситуацию возможно, но необходима цель для народа, а её пока нет, и мало кто знает что-то о ней. Без этого получается лишь марш человечков из киндер-сюрприза, которых раскладывает младшая дочь героя повести. Формулированием смыслов и определения целеполагания у нас традиционно занималась, в том числе, и литература, но теперь "русскую литературу в безделушку какую-то превратили".
Аналогичные ощущения в русском обществе переживались и во времена Михаила Лермонтова. В будущем году мы будем отмечать 200-летие со дня рождения этого русского гения. Много перекличек сейчас отмечается между современной Россией и николаевской. Все они на поверхности.
"Печально я гляжу на наше поколенье! // Его грядущее — иль пусто, иль темно", — разве не о нашем поколении писал в своем стихотворении "Думы" 25-летний Михаил Юрьевич? Про "ошибки отцов", про то, что "в начале поприща мы вянем без борьбы". Разве не о нас его приговор: "Толпой угрюмою и скоро позабытой // Над миром мы пройдём без шума и следа"?
Не то ли звучит в хрестоматийных строках стихотворения Лермонтова "Поэт", о чём сейчас сокрушается Сенчин, говоря о литературе: "В наш век изнеженный не так ли ты, поэт, // Своё утратил назначенье?.."
Всё это крайне очевидные штрихи, но показывающие, что именно с Лермонтовым сейчас нам можно вести продуктивный диалог о нашей современности.
Критик Владимир Бондаренко выпустил в знаменитой серии ЖЗЛ свою биографию-путешествие в огромный космос Михаила Лермонтова под заглавием "Мистический гений". В книге автор говорит, что "прав был Лев Толстой, когда высказался о Лермонтове, что "если бы этот мальчик остался жив, не нужны были ни я, ни Достоевский". Всё очень просто: именно Лермонтов точно прочувствовал русский цивилизационный код, который не обособляет его, а вводит в общемировое пространство. Это не просто биография поэта. Это книга-концепция, книга о имперскости и всемирности великой русской литературы. Может быть, это лучшая книга известного русского критика и публициста.
В своей работе Бондаренко проявил себя крайне добросовестным исследователем. Ему пришлось бороться с огромным количеством мифов, которые, как ракушки ко днищу океанского лайнера, прилипли к биографии поэта. Это и различные версии-мистификации, причём совершенно дикие, об "отцах" поэта. Штамп о невыносимо дурном характере самого поэта и легендах о будто бы высоких нравственных качествах его убийцы Мартынова, которого практически оправдывают многие лермонтоведы. Дурной характер, а между тем Лермонтова: "Любили генералы, любили сослуживцы, любили женщины…". На обе свои дуэли он сам не вызывал и не стрелял в противника. После второго рокового поединка в Пятигорске он бы всё равно остался в проигравших: на Кавказ сослан за дуэль с Барантом, и за новый поединок был бы сурово наказан. Бондаренко говорит о приписанном авторстве стихотворения "Прощай, немытая Россия". Много внимания уделяется тёмной истории смертельной дуэли. Даже делается допущение, что было убийство Лермонтова Мартыновым, а после произведена инсценировка дуэли. По крайней мере, всё было очень близко к этому.
Бондаренко, пытаясь разобраться во всех загадках биографии поэта, приходит к выводу, что во многом загадочность судьбы поэта связана с тридцатилетним молчанием о нём после его гибели. Почему в николаевское время категорически нельзя было писать о Лермонтове, что скрывал николаевский режим? Не было бы запрета на исследование его судьбы, папарацци того времени расспросили бы всех свидетелей, подняли бы все архивы, узнали бы все подробности и жизни, и любви, и гибели. А так исследователям остаются одни догадки и версии, гипотезы и предположения. И никаких точных фактов.
В предисловии книги автор пишет: "Мнение о нём даже в литературной среде или негативное, или какое-то сомнительное. Мол, погиб, и поделом". Бондаренко говорит про "забывание" Лермонтова, которое стало у нас "привычным делом". Автор изумляется "антилермонтовской позиции современных учёных" и делает вывод, что это следствие нынешней установки на "дискредитацию всего русского".
Известный критик откровенно пишет о трёх трагических промахах самого поэта. Первое: о его болезненной тяге к высшему свету, ненависть и презрение к которому соединялись в нём со стремлением попасть в эту чуждую ему среду.
Второе: глубочайшая ошибка поэта в том, что он пошёл в юнкерскую школу, а затем на службу в армию. Лермонтов был отчаянный храбрец и умелый стрелок, но он тяготился казармой и в годы учёбы в школе прапорщиков, и в годы службы на Кавказе ли, в Новгороде или Царском Селе. Он предпочитал идти в самые рискованные диверсионные вылазки и экспедиции, но никак не хотел доезжать до своих казарм.
И третье: он фанатично и искренне любил Москву, он мог бы там жить, и даже служить, зачем он ехал в ненавистный ему Петербург? Жили же в Москве и Аксаков, и Гоголь, и Самарин, и Хомяков, зачем ему надо было ехать в гнилой Петербург?
Бондаренко сам проделал большое путешествие, повторяющее духовный и биографический путь поэта. И это очень правильный путь-ключ вживания в феномены отечественной культуры. Исследователь едет в Шотландию, где изучает древние шотландские корни поэта, причём оговаривается, что ранее в тех местах русских, интересующихся Лермонтовым, никто не видел. Говорит о родстве с Байроном. Об этом родстве сам поэт "не знал, но ощущал мистическую связь", а потом едет в Чухлому, вспоминает Смутное время, с которого началась "глубинная русификация кельтского воина" — предка поэта.
Дуб в Тарханах и дуб, возле которого рассказывал свои предания его предок Томас Лермонт… "Его шотландская мистика конфликтовала в нём самом с такой же естественной византийской, имперской традицией. Его чухломские северные полуязыческие корни соприкасались с европейским дворянским аристократическим воспитанием", — пишет Бондаренко.
По словам автора книги, "в этом и заключается истинная русскость. Всё полезное русифицировать и сделать своим". Национальный поэт: национальное в общечеловеческом.
Сам Бондаренко сформулировал цель своей книги так: "понять истоки древнего рода, давшего России великого русского гения". Эти истоки — в синтетичности, в родовой генетической памяти, часто на уровне подсознания, в гармоничной спаянности прошлого и настоящего. Русские гении, русские культурные столпы — это всегда, по определению отечественного философа Льва Карсавина, "симфонические личности".
По мысли Бондаренко — Лермонтов был космический поэт, который смотрел с земли на небо. С этой высоты ему были отчётливо видны пороки всех времён и всех народов, "лишённых великого смысла существования". От этого взгляда не уходит и конкретный человек, который "теряет своё предназначение, свою связь с Небом, и уходит в предельную пустоту". По сути, творчество гения — храм, который все голоса превращает в молитву.
В своей предельно любовной книге о русском гении автор всё время апеллирует ко дню сегодняшнему: "У николаевской эпохи и на самом деле не было никаких великих замыслов, когда люди, от мала до велика, не вовлечены в некое соборное народное действо, они и впрямь развлекаются каждый по-своему. Кто строит себе дворцы, кто пописывает романы, кто коллекционирует девиц, кто не против и повоевать…"
Лермонтовский генезис очевиден: от преодоления пустоты эгоцентричного Паруса, от этой белой точки на белом листе бумаге, зависшей в безвоздушном пространстве и взыскующей о смерти, до Бородино — общей битвы-молитвы, которую венчает победа. Самопожертвование, забывание своего "я" ради общей цели. И это уже вовсе не марш человечков из киндер-сюрпризов…
Сейчас же нам все говорят, что главная задача России — переход на инновационную экономику, о людях же, как правило, упоминают в десятой очереди. А экономика — сырьевая, инновационная, разве может быть целью для нации, разве она может вовлечь в дело своего построения всех людей?…