Леонид Гайдай мечтал экранизировать «Идиота». И мог сам сыграть князя Мышкина

В издательстве «Молодая гвардия», в серии «ЖЗЛ» вышла книга Евгения Новицкого о великом советском режиссере. Вот несколько малоизвестных фактов о нем и его творчестве, которые можно почерпнуть из этой биографии

Денис Корсаков

Как он не стал актером

У Леонида Гайдая необычное отчество — Иович. Имя библейского персонажа, претерпевшего множество страданий, отцу будущего режиссера дал поп из села Ореховщина Полтавской губернии, по семейной легенде — негодяй и пьяница. Будто бы он заявил отцу младенца: «Дашь поросенка — так и быть, станет твой сын Гришкой. А нет, пеняй на себя: Иовом запишу». Семья жила в бедности, поросенка взять было неоткуда…

Жизнь Иова Гайдая не назовешь легкой. Когда ему было чуть за 20, его арестовали якобы за распространение эсеровских прокламаций (он не был революционером, не участвовал в эсеровских грабежах, но полиция сочла его неблагонадежным, отправила в тюрьму, а потом он был приговорен к каторжным работам на шесть лет и восемь месяцев — и в результате из Украины отправился в Сибирь. Где после каторги и остался, женившись на племяннице близкого друга, Марии Любимовой.

Подростком Леонид Гайдай обожал кино, в первую очередь — комедии с Чарли Чаплиным (потом многие приемы немых комедий он перенесет в свои работы). Уже в школе о нем отзывались как об артисте. Мальчиком он выучился играть на нескольких музыкальных иннструментах, после окончания школы, в сентябре 1941-го, поступил рабочим сцены в Иркутский областной драмтеатр, потом перешел из него в Московский театр сатиры, который эвакуировали из-за войны в Сибирь. И пока работал с декорациями и занавесом, выучил наизусть тексты всех спектаклей.

А потом был призван в армию, где прослужил чуть больше года: в марте 1943-го, в Псковской области, был тяжело ранен. Врачи думали ампутировать ему ногу, но когда узнали, что он хочет стать артистом, пожалели и сделали все, чтобы ее спасти. И спасли, хотя Гайдай навсегда остался инвалидом второй группы. «Время от времени его рана на ноге открывалась, выходили осколки, воспалялась кость», — пишет Евгений Новицкий, — «но об этом никто не знал, кроме самых близких. Гайдай до конца жизни не желал пользоваться какими-либо льготами, предоставляемыми ему по инвалидности».

После ранения Гайдай учился на актера в студии Иркутского драмтеатра, и на его же сцене стал играть небольшие роли. Но решил получать высшее образование в Москве и в 1949-м поступил на режиссерский факультет ВГИКа. Как актер он почти не реализовался, хотя обладал несомненным талантом. Работая потом над сценариями, он проговаривал роли, отведенные другим, буквально кривлялся перед зеркалом, стремясь найти верные интонации и слова — и находил. Но, увы, если не считать нескольких ролей в забытых фильмах 50-х годов типа «Ляна» или «Ветер» и отлично сыгранного Варфоломея Коробейникова в «12 стульях», широкая публика так и не узнала Гайдая-актера.

Как министр культуры довел его до чахотки и язвы

Одним из первых больших успехов Гайдая должен был стать — и не стал — фильм «Жених с того света», комедия о бюрократе, которого по ошибке сочли мертвым и который никак не мог доказать, что он на самом деле жив. На «Мосфильме» картину встретили овациями: и директору киностудии Ивану Пырьеву, и художественному руководителю Гайдая Михаилу Ромму все очень понравилось. И только тогдашний министр культуры Николай Михайлов, человек, лишенный чувства юмора и далекий от понимания искусства (о нем говорили «бояться надо не министра культуры, а культуры министра»), сообщил Гайдаю, что тот снял пасквиль на советскую действительность.

— Мне жалко вас, молодой человек, — сказал он режиссеру. — Скажите, вы коммунист?

— Да, — ответил Гайдай. — Я вступил в партию на фронте. В 1942 году.

Это вы поспешили — сказал Михайлов. И пригрозил, что молодой режиссер еще положит партбилет ему на стол.

Фильм все-таки выпустили на экран, но сокращенным, перемонтированным, и частично переснятым. Он превратился в короткометражку и вышел всего на 20 копиях. Оригинал, по воспоминаниям коллег Гайдая, был жесткой абсурдистской комедией, герой которой испытывал подлинный ужас от того, что не может никому доказать факт своего существования. Переделанный вариант стал всего лишь анекдотической историей.

У Гайдая начался туберкулез — как полагают, именно нервное потрясение каким-то образом спровоцировало болезнь. «Врач сказал, что ситуация безнадежная, а мы его все-таки вытащили» — вспоминала жена Гайдая Нина Гребешкова (она в огромных количествах готовила ему смесь из сока алоэ и меда — в народе считается, что это помогает от чахотки).

Потом Гайдаю в качестве «искупления» предложили снять киноповесть «Трижды воскресший» по сценарию Александра Галича (в те времена он еще не считался диссидентом) о непростой судьбе парохода под названием «Орленок». Он ее снял, но не любил и старался о ней не вспоминать. Настолько не любил, что впоследствии, отдыхая в Алупке и внезапно услышав на улице музыку Никиты Богословского из этой картины, схватился за живот и сказал: «Все, я умираю!» Оказалось, у него открылась язва — и тоже, как подозревают, на нервной почве.

«Светличной не стоит играть соблазнительниц»

Первые годы, наверное, были самым сложным периодом в карьере Гайдая, который в тот момент еще не до конца понял, что его подлинное призвание — снимать эксцентрические комедии. Впрочем, и с тех пор порой приходилось несладко.

Если почитать стенограммы худсоветов по «Бриллиантовой руке», окажется, что его коллегам не нравилось в этом фильме практически все. Одним «меньше, чем обычно» нравился Никулин. Других не устраивала Светлана Светличная (режиссер Элем Климов счел, что ей, как и двум другим претенденткам на роль, Эве Киви и Лилии Юдиной, «не надо играть соблазнительниц»). Всеобщую неприязнь почему-то вызвала Нонна Мордюкова в роли управдома.

Эльдару Рязанову казалось, что Анатолий Папанов — «опасный артист», который здесь «жмет на всю железку», и у него «есть куски чудовищного пережима». Ему же, как и благоволившему к Гайдаю Ивану Пырьеву, казалась совершенно лишней песня «Остров невезения», якобы чисто вставной номер, замедляющий действие («сюжет должен идти быстро к арбузной корке!» — настаивал Рязанов).

Несколько фрагментов из «Бриллиантовой руки» Гайдая уговорили выбросить. Например, была удалена сцена с девушкой-скрипачкой — героиня Мордюковой подозревает в ней любовницу Семена Семеновича и собирается по этому поводу написать письмо в газету «Советская культура». Или эпизод с гидом-эмигрантом, который проводит для Горбункова и других пассажиров «Михаила Светлова» экскурсию по Стамбулу, а в финале ее вдруг едва не плачет от осознания, что туристы вернутся в Россию, а он — никогда. (Гайдай, кстати, перед тем, как приступить к «Бриллиантовой руке», всерьез собирался экранизировать «Бег» Булгакова).

Цензура не сильно придиралась к фильму, но первый телевизионный показ «Бриллиантовой руки» обернулся драмой, похожей на произошедшую с «Женихом с того света». Из фильма без ведома режиссера вырезали 20 минут экранного времени, в частности, сцену в гостинице со Светличной, фразу «наши люди в булочную на такси не ездят» и другие эпизоды. Этим, по слухам, были возмущены не только авторы и простые зрители, но и главный зритель в СССР — Брежнев: он позвонил председателю Гостелерадио Лапину и выразил негодование лично. После этого «Бриллиантовую руку» всегда показывали без купюр.

Конечно, поразительно, что при всех долгих обсуждениях «Бриллиантовой руки» практически никто не придрался к самому вопиющему, совершенно сумасшедшему и фантастическому допущению авторов: за каким чертом вообще сети международных контрабандистов надо было перевозить золото и бриллианты в СССР? Как писал критик Денис Горелов, «что она рассчитывала получить взамен? Пляжный ансамбль „мини-бикини-69“ и автомобиль „Москвич“?..»

«К Эльдару Рязанову он относился очень негативно»

К слову, об Эльдаре Рязанове. Если Георгий Данелия, еще один крупнейший советский комедиограф, говорил, что относился к Гайдаю с большой симпатией (и, судя по всему, взаимной), то отношения Гайдая с Рязановым были непростыми. Композитор Александр Зацепин, написавший гениальную горячечную музыку к большинству гайдаевских хитов, в одном интервью выразился прямо: «Гайдай к Рязанову относился очень негативно. Говорил, что это актеры все его фильмы вывозят… Может быть, это у них что-то личное?» Вполне возможно, что именно высказывания Рязанова на худсоветах обижали его коллегу. (Показателен такой случай: когда Гайдаю предложили попробовать на роль обоих Иванов Васильевичей Юрия Яковлева, тот поначалу возмутился: «Он же рязановский!»)

Не всем удавалось ладить с Гайдаем, как по чисто человеческим причинам, так и из-за творческих разногласий. Например, у него не очень сложились отношения с Арчилом Гомиашвили, после долгих и мучительных проб утвержденным на роль Остапа Бендера (грузинский актер обошел десятки претендентов — от Андрея Миронова до Владимира Высоцкого, от Олега Басилашвили до Олега Табакова).

«На съемках Гомиашвили частенько лебезил и заискивал» — пишет Евгений Новицкий, — «что, понятно, не могло не покоробить Гайдая, не выносившего фальши ни в профессиональных, ни в бытовых отношениях. А когда фильм был готов, Гомиашвили, возмущенный тем, что его «лишили голоса» (несмотря на то, что актер хорошо говорил по-русски, вся роль была переозвучена Юрием Саранским. — Ред.), резко сменил интонацию с льстивой на хамскую.

— Если бы я знал, что режиссер такое г. но, — заявил он Гайдаю, — не стал бы сниматься.

— А если б я знал заранее, то не стал бы снимать такого г… ного актера, — парировал Гайдай".

Несколько лет они не общались, но в самом начале 1977 года Гайдай неожиданно позвонил Гомиашвили: «Хотите увидеть уголовное преступление? Тогда включайте телевизор. Сейчас начнутся „12 стульев“, снятые Марком Захаровым». К телеверсии романа Ильфа и Петрова, снятой худруком «Ленкома», где главные роли исполнили отвергнутые в свое время Гайдаем Анатолий Папанов и Андрей Миронов, Леонид Иович явно испытывал большую ревность.

Впрочем, и его собственные «12 стульев», обожаемые миллионами зрителей, не у всех вызывали восторг. Например, классик советского кино Григорий Козинцев, увидев их, в ужасе записал в дневнике: «Хам, прочитавший сочинение двух интеллигентных писателей. Хамский гогот».

«Как надоело быть Петрушкой!»

Гайдай начинал работу в кино с фильма «Долгий путь» — экранизации рассказа Короленко о политической ссыльной. Интерес к «серьезным», отнюдь не комедийным картинам сохранялся у него до конца жизни. В одном из последних интервью он говорил: «Мне очень давно хотелось сменить жанр, сделать что-то другое, мелодраму, драму, киноповесть и даже трагедию, но как-то все не получалось. Вот Юрий Никулин может подтвердить, я все время говорил — вот это моя последняя комедия, больше не буду…» (Кстати, сам Никулин, познакомившись с Гайдаем на «Псе Барбосе и необыкновенном кроссе», был сначала поражен его абсолютной серьезностью, даже мрачностью: ему-то тогда казалось, что автор эксцентрической комедии сам должен быть эксцентриком и весельчаком).

Режиссеру Сергею Соловьеву Гайдай как-то признался: «Ты бы знал, как надоело быть Петрушкой. Как Гайдай — так непременно с кого-то штаны спадают. А как хотелось бы снять тонкую психологическую драму. Что-нибудь, знаешь, такое в духе Антониони…» Соловьев добавляет: «Я уполз от него на карачках. От хохота».

Но Гайдай, кажется, не очень-то и шутил. Под конец жизни он мечтал экранизировать «Идиота» Достоевского (и в этом оказался неожиданно схож со своим, казалось бы, антиподом во многих отношениях — Андреем Тарковским, который годами обдумывал экранизацию этого романа, и у которого тоже ничего не получилось). Кстати, когда Иван Пырьев в конце 50-х снимал свою версию «Идиота», всерьез рассматривал Гайдая как одного из главных претендентов на роль князя Мышкина. Помешала его близорукость: оператор фильма Валентин Павлов сказал: «Гайдай не годится на эту роль. У него же без очков глаза слепые. Мышкин очков не носил, и у него должны быть ясные, чистые глаза». В результате роль досталась Юрию Яковлеву.

Но даже если бы Гайдай прожил еще несколько лет, следующим его проектом после «На Дерибасовской хорошая погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди» стал бы не «Идиот», а еще одна комедия по сценарию Аркадия Инина и Юрия Воловича, действие которой разворачивалось на подводной лодке. Гайдай говорил соавторам «Ребята, я уже, наверное, не смогу…» — но все же включился в создание сценария. Увы — попал в больницу с воспалением легких. И там умер — на руках у жены, которая постоянно была рядом с ним.

Ничто этого впрямую не предвещало — Гайдай в тот день мирно читал газету «6 соток», интересовался у Нины Гребешковой, какой состав земли у них на дачном участке, внезапно закашлялся… Жена испугалась, что у него новый инфаркт, но оказалось, что это тромбоэмболия легочной артерии. Смерть от нее наступила мгновенно.