На службе России: граф Бенкендорф
Дмитрий Олейников. Бенкендорф. – М.: Молодая гвардия, 2009. – 394 с. («Жизнь замечательных людей»).
Ровесник светлейшего князя Михаила Воронцова и Ореста Кипренского, Николо Паганини и Чарльза Метьюрина, он должен был стать историей, а стал мифом. Пожалуй, одним из самых ярких наряду с императорами Павлом и Александром I.
Миф Бенкендорфа – это миф о Министерстве внутренних дел. В нем он предстает чуть ли не предшественником Лаврентия Павловича, этаким клоном кровавой гэбни и подвалов Лубянки, когда и гэбни, и Лубянки еще и в проекте не было. Парадоксально, но разные, негативные легенды об Александре Христофоровиче стали возникать, еще при его жизни. А ведь он характеризовался как «человек доброго сердца, благородного характера», «истинного добросердечия и самой благородной души». «Одна из самых лучших человеческих натур», писал о нем Федор Тютчев. Современный московский историк Дмитрий Олейников опровергает многие устойчивые стереотипы и мифологемы о графе.
Хотя вопросов (и тайн) биографии Александра Бенкендорфа тоже хватает. Не установлен точный год его рождения (в качестве версий в историографии фигурируют 1781, 1782 и 1783 года). Олейников убедительно доказывает, что наиболее вероятным был 1782.
Вообще, если отвлечься от мифов, то получится, что на самом деле Александр Христофорович Бенкендорф был грамотным и очень храбрым боевым офицером. Правда, образование у него было не совсем обычное, но вполне качественное. Сначала Байрейтский пансион в Баварии, а затем пансион аббата Николя в Санкт-Петербурге.
Карьеру начал в 1798 году 16-летним унтером Семеновского полка. В конце года прапорщик и флигель-адъютант. 1803 год – волонтер в походе по покорению Гянджского ханства. Тогда же, 2 декабря, состоялось его боевое крещение при осаде крепости Гяндж. Награжден Анной III степени. За отражение лезгинских набегов на северо-востоке Грузии получил Владимира IV степени. Уж не там ли он у врага научился теории и практике партизанской войны?
Затем на острове Корфу командовал легионом албанских и греческих добровольцев в составе русского экспедиционного корпуса, начало которому положил десант, высаженный еще адмиралом Федором Ушаковым в 1799 году (читатели помнят фильм Михаила Ромма «Корабли штурмуют бастионы»). В 1811 году под началом Михаила Кутузова отличился под Рущуком (пожалован Георгий IV степени).
«Гроза двенадцатого года/ Настала – кто тут нам помог?/ Остервенение народа,/ Барклай, зима иль русский Бог?» Вот со службы у Михаила Барклая де Толли (а точнее, Петра Багратиона и Барклая де Толли) и началась кампания для Александра Христофоровича. Он поддерживал связь между 1-й и 2-й Западными армиями. Не в последнюю очередь именно из-за правильно налаженной связи Наполеону не удалось осуществить первоначальный замысел и разбить неприятеля по одиночке, как это случилось во время Второй Отечественной (или Великой войны, как ее тогда называли) в августе 1914-го с армиями генералов Самсонова и Рененкампфа. Действия связника были сопряжены с опасностью. Так, однажды, он проскакал через Минск, когда русские войска уже оставили город и всего за час до входа в него частей «железного маршала» Луи Даву. После того как войска соединились у Смоленска, командовал отрядами «летучего корпуса» генерала барона Фердинанда Винцингероде (австрийского офицера, перешедшего на русскую службу). Корпус действовал в ближнем тылу и на коммуникациях противника. То есть выполнял функции партизанского отряда или современных полевых командиров.
В общественном сознании бытует расхожее представление, что партизан, это гражданское лицо, взявшее в руки оружие и своими действиями помогающее регулярной армии. Это неверно, сражающееся гражданское лицо, это повстанец. Партизан является кадровым военным, цель которого заключается в дезорганизации тыла неприятеля. В 1812 году партизанами помимо Александра Бенкендорфа выступали такие офицеры Императорской армии как Александр Сеславин, Денис Давыдов, Александр Фигнер. А вот, воевавшие с Наполеоном Василиса Кожина и Герасим Курин были классическими повстанцами.
Бенкендорф дрался храбро и честно. В отличие от более известного полевого командира Дениса Давыдова о нем никто не говорил, что на бумаге он убил больше французов, чем в реальности. За атаку при Велиже (27 июля 1812 года) произведен в генерал-майоры. Важно, что помимо «игры на нервах», как остроумно называет деятельность партизан Олейников, они приносили необходимые командованию разведывательные данные, а также трофеи. Так, в ходе одного из набегов, Бенкендорф с сотней казаков захватил 300 пленных. Это, конечно, не цветаевские «три сотни побеждало – трое», но, зато, без поэтического преувеличения.
Однажды, генерал наткнулся на отряд повстанцев, которые приняли его за регулярную французскую часть (а какие еще военные могут быть в тылу Наполеона?). И лишь фраза, которую в обычных условиях стыдно писать на заборе, брошенная Александром Христофоровичем, предотвратила стычку. Кстати, в подобной же ситуации как-то оказался и Денис Давыдов, которого тоже спас энергичный мат.
Впрочем, партизаны и повстанцы нередко взаимодействовали вместе и тогда лагерь Бенкендорфа наполнялся разношерстной публикой и напоминал, по словам Александра Христофоровича, «воровской притон». Последнее, думается, было связано не только с разномастной одеждой и оружием, о которых позднее писал Бенкендорф. Повстанцы не соблюдали обычаев войны, что потрясло высшие слои общества. Можно вспомнить, например, что в набросках к драме о 1812 годе Александра Грибоедова описываются не только «сцены зверского распутства, святотатства и всех пороков» оккупантов, но и «ужасные смерти» и «истязания» пленных французов, которые «умирают героями».
Нередко партизаны выступали в качестве арьергарда армии. После Бородинского сражения Бенкендорф с тремя казачьими полками прикрывал отход Кутузова, сдерживая части Евгения Богарне, имевшего семикратное преимущество.
Когда Наполеон оставил Москву лишь стремительное наступление отрядов Александра Бенкендорфа и Василия Иловайского предотвратило еще большее разрушение города, и так являвшего, по словам одного из свидетелей, вид «погорелища царской столицы». Отступавшие французы планировали произвести серию взрывов (в частности, Спасской башни Кремля, Оружейной палаты, колокольни Ивана Великого).
Стал первым после освобождения комендантом Москвы. Показал себя прекрасным администратором, хотя и тяготился непривычной должностью. Предотвратил эпидемии, организовав массовые захоронения погибших в результате пожаров и жертв грабежей. Смог обеспечить своевременное снабжение города продовольствием. А ведь в нем, помимо гражданских оставались три тысячи раненных французских военнослужащих. Интересно, что в городе нашлись и несколько сот раненных русских солдат, спасенных местными жителями. Из-за отсутствия стражей правопорядка поручил своим партизанам следить за соблюдением законности. Думается, здесь Александр Христофорович получил первый полицейский опыт, который ему пригодится в дальнейшем.
В ходе последующего преследования остатков Великой армии Бонапарта (или «нашествия двунадесяти языков», согласно, тогдашней пропаганды) Бенкендорф пленил более шести тысяч военнослужащих, в том числе трех генералов. Олейников справедливо отмечает, что столь небольшое число пленных и трофеев было обусловлено не ошибками в планировании набегов, а тем, что части генерала прикрывали северный фланг армии, то есть не участвовали в основных сражениях последнего этапа Отечественной войны.
Участвовал Бенкендорф и в заграничных походах, нередко взаимодействуя с аналогичными прусскими «летучими отрядами» (они назывались «корпусами свободы»), которые организовал его ровесник Адольф фон Лютцов. Союзники отметили храбрость русского генерала орденом Красного орла. Впрочем, Александр Христофорович принимал участие и в обычных сражениях, в том числе в Битве народов при Лейпциге («побоище народов», как его прозвали современники).
Командовал частями, освободившими Голландию и во многом способствовал ее независимости (в то время страна входила в состав наполеоновской Франции). Как вновь не вспомнить Конституцию семи Ионических островов, в том числе и Корфу и роль в данном процессе Ушакова. Помимо голландских наград награжден Большим крестом шведского ордена Меча и английской золотой саблей (не только пруссаки оценили). В 1814 году участвовал в боевых действиях во Франции под началом все того же Винцингероде, с которым у него, в отличие от Давыдова были хорошие отношения. Командир «летучего корпуса» Бенкендорфа иначе как «отличный и достойный офицер» не характеризовал. Думается, что портрет Александра Христофоровича кисти великого Джорджа Доу в Военной галерее Зимнего дворца и тот факт, что имя Бенкендорфа 6 раз упоминается на плитах храма Христа Спасителя, отмечающих памятные события первой Отечественной войны говорит о многом.
Был у него еще один подвиг – отбил любовницу у Наполеона, приму «Комеди Франсез» «чаровницу Жорж». Вообще Александр Христофорович был любвиобилен и еще по пути на Корфу успел одержать победу над женой неаполитанского консула в Турции. Касаясь личной жизни Бенкендорфа, следует отметить, что он женился в 1817 году на вдове генерал-майора Павла Бибикова Елизавете Андреевне.
Во время попытки путча группы офицеров 14 декабря 1825 года (так называемого восстания декабристов), Бенкендорф был уже генерал-адъютантом. В какой-то момент находился в составе малочисленной свиты Государя, то есть оказался одним из немногих телохранителей. Затем в числе первых привел верные Императору войска.
После поражения путчистов («друзей по 14-му году», как их иронично называл Николай I) состоял в следственной комиссии. Дмитрий Олейников приводит интересное свидетельство современницы: когда заговорщики сидели в казематах Петропавловской крепости, «Нева была покрыта лодками, родные подъезжали, отдавали им записки и провизию, на это добрый (курсив мой – А. М.) Бенкендорф смотрел сквозь пальцы». Не очень похоже на образ «царского опричника», к сожалению перекочевавший в современное массовое сознание из советской литературы.
Исследователь подробно описывает отношения Бенкендорфа и Николая I. Генерал-адъютант пользовался полным доверием Николая Павловича еще до путча. Вот один случай, который показывает демократичность Императора и одновременно лучше иллюстрирует его дружбу со своим генерал-адъютантом: «Во время поездки в 1834 году разговорился Царь со своим доктором Енохиным, выходцем из духовного сословия и как любитель церковного пения стал петь с ним духовные стихиры. Затеи шутливо спросил:
– Каково, Енохин?
– Прекрасно, Государь, вам бы хоть самим на клиросе петь.
– В самом деле, у меня голос недурен, и если б я был тоже из духовного звания, то, вероятно, попал бы в придворные певчие. Тут пел бы покамест не спал с голоса, а потом… Ну потом выпускают меня по порядку. С офицерским чином хоть бы в почтовое ведомство. Я, разумеется, стараюсь подбиться к почт-директору, и он назначает меня на тепленькое местечко, например, почт-директором в Лугу. На мою беду у лужского городничего хорошенькая дочка. Я по уши в нее влюбляюсь, но отец никак не хочет ее за меня выдать. Отсюда начинаются все мои несчастья. В страсти моей я уговариваю девочку бежать со мною и похищаю ее. Об этом доносят моему начальству, которое отнимает у меня любовницу, место, хлеб, и, напоследок, отдают под суд. Что тут делать без связей и протекций?
В эту минуту вошел в кабинет Бенкендорф.
– Слава Богу, я спасен: нахожу путь к Бенкендорфу, подаю ему просьбу, и он освобождает меня из беды!».
Экспромт вызвал восторг слушателей. Интересно, что Александр Христофорович вошел к Государю запросто, без стука и без доклада.
Да и с III Отделением все не так уж просто. Его главой Бенкендорф стал лишь в 1826 году. Отечественный историк Николай Шильдер в своем монументальном труде «Николай I его жизнь и царствование» приводит следующую сцену: при учреждении III Отделения на вопрос Бенкендорфа об инструкциях Николай I вручил платок и сказал: «Вот тебе все инструкции. Чем более отрешь слез этим платком, тем вернее будешь служить моим целям!».
А вот характеристика работы Бенкендорфа в «органах», данная самим Императором: «В течение 11 лет он ни с кем меня не поссорил, а со многими примирил».
Кстати, параллельно руководству III Отделением граф занимал должность Главнокомандующего императорской главной квартирой (включающей военно-походную канцелярию, адъютантов, лейб-медиков, личную охрану царя) был главой нарождающейся внешней разведки (1827), сенатором, а с 1831 года вошел в состав госсовета и комитета министров. Несмотря на дружбу с Государем охрана доставляла Александру Христофоровичу много проблем. Император, как и его брат Александр I очень любил путешествовать по стране, а к собственной безопасности относился довольно пренебрежительно: «Бог мой страж, и если я уже не нужен более России, то Он возьмет меня к Себе». Впрочем, риск возникал и в иных условиях. Когда, в 1831 году пандемия холеры дошла до Северной Столицы, в городе возникли массовые беспорядки (погромы больниц). Николай I, срочно приехавший из Петергофа, вышел к толпе и силой своего авторитета остановил беспорядки: «Я пришел просить милосердия Божия за ваши грехи; молитесь Ему о прощении; Вы его жестоко оскорбили… За ваше поведение в ответе перед Богом – я! Отворить церковь: молитесь в ней за упокой душ невинно убитых вами». Можно только представить, что в эти минуты переживал Александр Христофорович, пока Николай Павлович стоял перед вооруженной и агрессивной толпой. Не зря в некоторых источниках и исследованиях питерские события 1831 года называются «холерным бунтом».
В составе охраны (лейб-гвардии) по инициативе Бенкендорфа был создан кавказский горский полуэскадрон, состоящий из кабардинцев, чеченцев, ногайцев «представителей народов джамбулуковских, едисанских, караногайских, туркменских и саблинских». Здесь Александр Христофорович вновь, как во время голландской компании, показал себя искусным дипломатом. Он писал: «Раздражительный горский народ, враждующий с русскими, не может познать истинной причины беспрерывной вражды и удостовериться в желании российского государя императора не уничтожать свободу горцев, а напротив того – даровать благоденствие, каким пользуются и другие его подданные. Чтобы внушить предварительно хотя бы некоторым из горцев эти благородные виды, должно стараться приготовить их в положение, в котором спокойствие души дает возможность человеку выслушать и вникнуть в то, что ему объясняют. На этом основании сформирован был лейб-гвардии кавказский горский полуэскадрон и, чтобы более доказать горцам желание государя императора прекратить вражду, назначен в собственный его Императорского Величества конвой». Возможно, в этих словах сказалась школа его друга и боевого товарища Михаила Воронцова, успешно замирявшего Кавказ.
Александр Бенкендорф лично озаботился, чтобы из рациона горцев была исключена табуированная пища, и им будут созданы условия минимально ограничивающие обычаи и обряды.
Опровергает Олейников и миф о Бенкедорфе – «душителе свободы», пристрастном цензоре, «травившем» отечественную интеллектуальную элиту первой половины XIX века, в частности Пушкина. Ведь, как справедливо отмечает ученый, «все просьбы Пушкина о помощи Бенкендорф старался удовлетворить, согласуя решения, если было необходимо, с Царем». Он же, в частности, ходатайствовал перед военным министром князем Александром Чернышевым (тоже партизаном 1812 года) о «прощении корнета Лермонтова». Защищал перед властями и Петра Чаадаева («он суров к прошедшему России, но чрезвычайно многого ждет от ее будощности»). Генерал-адъютант выступал за переделку шишковского «чугунного» цензурного устава 1826 года и добился в 1828 году введения нового, более либерального. Вместе с тем ограничения свободы слова действительно были. Но в этом, думается, есть вина не только Бенкендорфа. Дело в том, что возникшее общественном сознании первой половины XIX века западничество не было способно демаркировать либеральные и революционные ценности, а потому, по справедливому утвержению польско-американского историка философии Анджея Валицкого, способствовало объединению «потенциальных либералов и потенциальных радикальных демократов». То есть экстремизм в социуме действительно присутствовал. К сожалению, подобная печальная тенденция сохранилась (и, увы, усилилась) и в последующие десятилетия, в немалой степени поспособствовав недоброй памяти февральскому и октябрьскому переворотам 1917 года (деятельность партии кадетов)…
А в дальнейшем просьбу Государя отирать слезы Бенкендорф трактовал очень широко. В 1830 – 1840-е годы он был попечителем Демидовского дома призрения трудящихся. Тем самым, он невольно стал главой и IV Отделения, ведавшего в числе прочего, благотворительностью.
Сложная жизнь. Но действительно достойно прожитая. Как любезно написал Дмитрий Олейников на экземпляре книги для рецензента:
На нем мундир – синей лазури
На кой мундир и пост такой?
Он пережил такие бури,
Что начал защищать покой.
Такой вот полевой командир. Офицер и джентльмен. Будто сошедший с полотна Джорджа Доу.