Николай Рыжков и ферганские погромы 1989 года

Прижизненная биография одного из творцов перестройки Николая Рыжкова в очередной раз напоминает о краткости исторической памяти россиян

Журналист Игорь Цыбульский в издательстве «Молодая гвардия» уже публиковал прижизненные биографии российских политиков Сергея Степашина и Бориса Громова. Их жанр можно было охарактеризовать как «панегирик крепкому хозяйственнику и патриоту». Полностью этому определению соответствует и новая книга автора — первая биография Николая Рыжкова, главы советского правительства в перестройку. Такие книги должны вызывать интерес и дискуссию — место в истории Рыжков точно застолбил.

«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент книги Игоря Цыбульского «Николай Рыжков», посвященный ферганским погромам турок-месхетинцев в 1989 году.

Осуществлению задач перестройки мешали не только натиск антисоциалистических сил, но и внутренняя борьба в руководстве страны. Сначала это было противостояние «молодых реформаторов» с еще оставшимися в Политбюро «стариками». В 1985–1987 годах Горбачев весьма умело «выдавил» из руководящих органов партии таких ветеранов, как Г. В. Романов, В. В. Гришин, Д. А. Кунаев, Г. А. Алиев. Тем временем у него возникли первые проблемы с собственными выдвиженцами: в феврале 1988 года выступивший против лидеров партии Б. Н. Ельцин был снят с постов первого секретаря Московского горкома КПСС и кандидата в члены Политбюро. Это усилило позиции консервативного крыла, признанным главой которого считался Е. К. Лигачев.

13 марта с его подачи в «Советской России» появилась статья преподавательницы химии из Ленинграда Нины Андреевой «Не могу поступиться принципами». Статью, позже названную «манифестом антиперестроечных сил», многие восприняли как новую установку сверху. Недовольный этим Горбачев организовал 23 марта обсуждение на Политбюро, где в поддержку статьи высказались сам Лигачев, Громыко, Соломенцев, Никонов... Остальные отмалчивались, и тут с резкой критикой на статью обрушился Рыжков. Помощник Горбачева А. С. Черняев в своих дневниках пишет: «Говорил... жестко, резко, беспощадно против статьи. Самое сильное выступление. Вот цитата: «Статья Андреевой в "Советской России" касается глубинных вопросов нашего развития. Один из выводов, который может быть из нее сделан: а нужна ли нам перестройка? Может возникнуть и вопрос: не переступили ли мы порог гласности? Думаю, нет. Без гласности партия не сможет решать всех вопросов. Только информация, полная правда о прошлом и настоящем позволят вскрыть недостатки и преодолеть преграды, с которыми мы столкнулись. Гласность нужна не только в вопросах политики, истории, культуры, но и в области экономики, где остается много неясного, скрытого временем"».

Это выступление зафиксировало ухудшение отношений между Рыжковым и Лигачевым, о котором пишет в мемуарах секретарь ЦК В. А. Медведев: «Замечу в скобках, что на том этапе между Рыжковым и Лигачевым сложились весьма неприязненные отношения. Став Председателем Совета министров, Рыжков ревностно боролся за самостоятельность в своей работе, болезненно воспринимал попытки секретарей и отделов ЦК вмешиваться в деятельность правительства... Лигачев, как второе лицо в партии, считал своим правом и обязанностью осуществлять по отношению к правительству руководящую роль».

Горбачев также утратил доверие к Лигачеву и на сентябрьском пленуме 1988 года убрал его с должности секретаря ЦК по идеологии, оставив, правда, членом Политбюро. После этого его отношения с Рыжковым постепенно наладились. В своих мемуарах Егор Кузьмич пишет: «Именно против меня и Рыжкова — против двух ближайших соратников Горбачева — была развернута особо яростная атака со стороны новых политических сил, вышедших на общественную арену. Эти антикоммунистические силы, используя лозунги гласности и демократии, начертанные на знаменах перестройки, повели открытую борьбу за власть, а для этого им прежде всего надо было устранить из высшего эшелона руководства тех, кто начинал перемены в рамках советской системы с целью ее совершенствования. Сюжет весьма знакомый, многократно повторявшийся в истории человечества...»

Что касается статьи Нины Андреевой, то она в апреле 1988 года подверглась осуждению в статье в «Правде», написанной А. Н. Яковлевым. Постепенно споры между консерваторами и либералами вышли за пределы Политбюро, расшатывая общество. Одной из первых проявившихся «болевых точек» стал национальный вопрос — в разных концах страны заполыхали межэтнические конфликты. Весной 1988 года начались столкновения в Нагорном Карабахе, где армянское население требовало отделения от Азербайджана. Росла напряженность в очагах будущих конфликтов — Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье. Республики Прибалтики, где набирали популярность националистические движения, выступали за самостоятельность и даже отделение от СССР.

В мае 1989 года неожиданно для многих новый конфликт вспыхнул в Ферганской долине, где с 1944 года проживали выселенные туда из приграничных районов Грузии турки-месхетинцы. 23 мая в городе Кувасай турки и узбеки подрались на базаре из-за миски клубники. Этот случай начал череду столкновений, которые к началу июня переросли в широкомасштабные погромы турок. Действия погромщиков были отработаны: вначале оголтелая «промывка» умов, концентрация толпы до 500–1000 человек, затем налеты на турецкие дома, грабежи, поджоги, убийства. В ночь с 3 на 4 июня в Ферганскую область для поддержания общественного порядка стали прибывать подразделения внутренних войск МВД СССР. Войсковые подразделения с первых минут были брошены в самое пекло побоищ и погромов. Руководил подразделениями начальник внутренних войск Министерства внутренних дел СССР генерал-полковник Ю. Шаталин.

Турки, численность которых в Узбекской ССР достигала 16 тысяч человек, бежали из своих домов под защиту солдат. Многие хотели вернуться в Грузию, но руководство этой республики, где также набирал силу национализм, ответило отказом. 9 июня группа депутатов Верховного Совета СССР обратилась к Рыжкову с просьбой:

«Уважаемый Николай Иванович!

Учитывая Вашу человечность, доброжелательность, просим Вас вылететь в Фергану. Если Вы приедете к нам, то — мы уверены — сразу утихнут волнения народа, все успокоится. Социально-экономическую запущенность срочно надо выправлять».

Николай Иванович не мог не откликнуться на эту просьбу не только как Председатель Совмина, но и как человек, всегда чутко откликающийся на несчастья ближних. О своей поездке в Фергану он рассказывает так:

«Решили лететь утром 12 июня. Вместе со мной вылетели член Политбюро, секретарь ЦК КПСС, ныне покойный, Виктор Михайлович Чебриков и Председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР, еще не освобожденный от обязанностей первого секретаря ЦК Компартии Узбекистана Рафик Нишанович Нишанов.

Совпадение, конечно, но когда обрушились на нас трагические события в Фергане, то Генеральный вновь оказался за рубежом, на сей раз в Бонне. В моем архиве сохранилась узбекская газета "Правда Востока" за 15 июня 1989 года, где на первой полосе две фотографии. На одной — улыбающийся Горбачев приветствует немцев с балкона Боннской ратуши. На второй — потрясенные увиденным горем Рыжков и Чебриков стоят у сожженного месхетинского дома в Фергане...

Фергана встретила нас жарой и тишиной, многочисленными военными патрулями на улицах, сожженными, полуразрушенными домами месхетинцев, которые когда-то были крепкими, добротными.

В этой публикации и без того полно смертей и крови, но все же не могу не сказать, что трупы убитых и зверски замученных людей находили едва ли не до нашего приезда и после отъезда тоже. Ее Величество Ненависть правила очередной кровавый бал. Какой по счету?

По приезде вечером в город я предложил немедленно ехать в лагерь беженцев, но Кадыров (глава правительства Узбекистана. — И. Ц.) категорически возражал. Дело в том, что в этот день хоронили погибших. По настоянию собравшихся — а это было несколько тысяч турок-месхетинцев — открыли гробы. Вид изуродованных и сожженных людей взбудоражил весь лагерь. По поступившей информации, в такой обстановке никакого нормального разговора не могло быть, да и вопросы безопасности были не пустым звуком.

Но я прекрасно понимал, что без посещения лагеря беженцев и их Комитета моя поездка в Фергану будет бессмысленной. Заявил руководству республики, что завтра в 9 часов утра буду в лагере.

Весь вечер и ночь Кадыров вел переговоры с комитетом лагеря. Ими было принято совместное решение, что наша встреча в лагере состоится утром следующего дня. Комитет гарантировал создать условия для переговоров и безопасность делегации.

Выехали автобусом рано утром, а когда добрались до места, то я ужаснулся: как там можно жить? Выжженное, абсолютно голое, без единого деревца место, насквозь просвечивающие худые бараки, армейские палатки, вода в цистерне, нагретая едва ли не до кипения...       *

Я вышел из автобуса и попал в этакий коридор, образованный крепкими парнями, взявшимися за руки. Остальные мужчины, женщины, старики, вездесущие детишки толпились позади. Вокруг стоял дикий стон. Две женщины сразу же подхватили меня под руки и повели по этому живому коридору к бараку. Там нас ждали. Часа полтора шли переговоры. Вела их женщина, одна из тех, что шли со мной от автобуса. Разговор вела жестко, спокойно, резко обрывала любую попытку что-то выкрикнуть, выплеснуть переполнявшие людей эмоции...

На переговорах были приняты в срочном порядке решения по эвакуации людей из лагеря на военно-транспортных самолетах вглубь России. Будущие места проживания в восьми областях Российской Федерации были нами согласованы еще перед моим отъездом в Узбекистан, а военно-транспортная авиация стояла в полной готовности в Ферганском аэропорту.

Но выехать по окончании переговоров не дали. Такая же процедура — коридор из крепких парней, две женщины, ведущие под руку Председателя Совета министров СССР. Я не мог понять, почему меня, здорового человека, держат под руки женщины. Только потом мне сказали, что, по их обычаям, никто не сможет тронуть мужчину, если с ним женщина. Так что они охраняли меня с двух сторон.

Импровизированная трибуна из сколоченных досок и пятнадцатитысячная масса — старики, сидящие на выжженной земле, женщины в черном, дети. И гул. Не разговоры. Протяжный крик обездоленных людей. Никогда, ни до, ни после этого, я не слышал ничего подобного. Как будто голая, выжженная земля стонала от горя и безысходности. Недаром этот военный полигон окрестили "лагерем ненависти и скорби".

Одна из моих спутниц — член Комитета — без всяких вступительных речей предоставила мне слово. Установилась мертвая тишина. Выступление было коротким. Проинформировал о согласованных с Комитетом решениях. Призвал срочно выехать в новые места проживания. Из первых рядов поднялся аксакал с белой бородой и обратился ко мне:

— Прежде чем принять ваше предложение, ответьте нам, товарищ Рыжков: виноваты ли турки-месхетинцы в том, что нас сорок с лишним лет назад выкинули с родной земли?

— Нет, — отвечаю я. — Это было несправедливое решение, и ему партией дана соответствующая оценка.

И снова:

— Виноваты ли турки-месхетинцы в этой дикой резне?

— Нет, — отвечаю я, — но и узбекский народ в этом не виновен. Он приютил вас сорок лет назад, делился с вами последним. Виновны те, кто разжигал межнациональную рознь, устраивал грабежи, погромы, убийства.

Я обещал здесь — кстати, и в других местах республики, — что органы безопасности и внутренних дел найдут виновников содеянного, а суд накажет их по заслугам. Никакой пощады, никаких смягчающих обстоятельств для бандитов и насильников не будет. От ответственности никто не уйдет, в том числе и тот, чья рука управляла этими темными силами. Никто не избежит законного возмездия.

Свое обещание я выполнил.

После посещения лагеря беженцев, рассмотрения многих проблем с руководством республики и центральных ведомств, получения от них исчерпывающей информации о положении дел и расследовании уголовных дел были поездки в Андижан, Наманган, посещения совхозов и фабрик, участие в многотысячных встречах с турками-месхетинцами и узбеками.

Стало известно, что в погромах принимали участие даже советские и партийные работники. Это давало произошедшим событиям уже другую окраску. Привожу выдержку из публикации республиканской газеты: «...Ответить на все эти вопросы можно, лишь тщательно разобравшись во всем, сказал Н. И. Рыжков. На это нужно время, но уже сегодня проясняются некоторые детали. Например, теперь стало известно об участии в погромах отдельных партийных и советских работников. Я хотел бы, подчеркнул Председатель Совета министров СССР, показать их, снабжавших бандитов бензином и транспортом, поивших юнцов водкой. Хотел бы заставить их дать ответ ни в чем не повинным людям. Многое видел в своей жизни, но то, с чем вчера пришлось столкнуться в лагере турок-месхетинцев, не сравнимо ни с чем. Убийцы и насильники дадут ответ за свои преступления по всей строгости закона. Но с коммунистов, запятнавших авторитет партии, доброе имя узбекского народа, спрос особый...».

Перед проведением актива в Ташкенте 14 июня мы подвели предварительные «итоги» этого жесточайшего межнационального конфликта между людьми, десятилетиями жившими вместе.

Сожжено более тысячи домов, на тот день было выявлено 106 трупов, в том числе 43 из них — турок-месхетинцев, 12 — азербайджанцев, 35 — узбеков, 5 — русских. Получили телесные повреждения более 1000 гражданских лиц и около 150 военнослужащих. Сотни людей пропали без вести (уже были известны случаи скрытых захоронений) — вот таков страшный результат ферганских событий». Добавим, что более 20 тысяч человек, включая 16 тысяч турок, стали беженцами; они до сих пор живут в России, не найдя себе места на прежней родине, в Грузии.

Цыбульский И. И. Николай Рыжков — М.: Молодая гвардия, 2014