«Но его демон сильнее…»
В серии ЖЗЛ вышло переиздание ставшей популярной книги Сергея Шаргунова о Валентине Катаеве «Погоня за вечной весной» — издательство «Молодая гвардия», 2017.
О Валентине Катаеве, авторе повестей «Белеет парус одинокий», «Сын полка», «Алмазный мой венец», «Трава забвения» и многих других произведений — пьес, стихотворений, романов, рассказов, очерков, — можно помнить и говорить по-разному. В памяти многих он остается автором детских вещей — «Цветика-семицветика» и «Белеет парус одинокий». Для других Катаев прекрасно вписавшийся в систему писатель, певец Магнитки и Беломорканала, автор «Я, сын трудового народа» и «Время, вперед!». Для третьих он автор поразивших всех своей прямотой и лиризмом «Уже написан Вертер» и «Волшебный рог Оберона». Поминают ему нелицеприятное отношение к памяти своих коллег в «Алмазном моем венке». Кто-то вспомнит, что не поддержал Зощенко, что вместе со всеми подписывал, выступал. Что был самым наглым и богатым. Что в последние годы жизни в Переделкине с ним мало кто здоровался, что в спину шипели и плевали. А сам Катаев спокойно прогуливался по дорожкам между дачами. Это им, тем, кто его встречал, что-то хотелось. Ему не хотелось ничего. Он просто наслаждался жизнью.
Свой взгляд на Катаева взялся рассказать Сергей Шаргунов в серии ЖЗЛ «Погоня за вечной весной».
Это поветрие — писатель о писателе — началось в 2010 году, когда вышел альтернативный учебник по литературе «Литературная матрица» — современные писатели высказывали свое мнение о классиках. Порой взгляды писателей были парадоксальные, неожиданные, смелые. Шаргунов писал о Грибоедове. Назвал его первым неформалом своей эпохи. Чацкий характеризовался им редкостный хамом, не умеющий соблюдать норм поведения. Все мотивированно, все корректно. Это было интересно. В книге «Советская Антлантида» Шаргунов писал уже о Серафимовиче и его романе «Железный поток», охарактеризовав его как «сплошная жесть», посетовав, что саму книгу незаслуженно забыли.
И вот — Катаев. Тут тоже ждешь не только погружения в материал, а некоего откровения. Что автор откроет волшебную дверцу, и мы наконец поймем, кто же был этот странный человек, Валентин Катаев, втащивший в литературу десятки людей от Ильфа и Петрова, Зинаиды Шишовой до всей плеяды шестидесятников, прошедшей через его журнал «Юность», человек, которого боготворили, а потом ненавидели, с кем торопились познакомиться и от кого бежали на другую сторону улицы.
Никаких вывертышей и неожиданных открытий — Шаргунов четко следует канону жизнеописания. Больше того — он так далеко поначалу забирается в родословную героя, что на второй странице путаешься в священниках Иосифах, Евфимиях и Алексиях, в доблестных вояках и ревнивых служителях церкви. Очень подробный, очень скурпулезный разбор первых лет жизни, пристальное вглядывание в каждый душевный поворот — Шаргунов уверен, что все закладывается именно там. И ранняя смерть мамы, и одинокие занятия химией, и влюбчивость — все это скажется потом. Еще одна ниточка тянется из юности — служил артиллеристом, стал подпоручиком, заслужил именную саблю, два Георгия, бурно принял революцию, был за нее, азартно низвергал авторитеты, чем неприятно шокировал Бунина. Но с приходом белых, вновь поступил на службу, ездил на бронепоезде. Есть мнение, что внезапно сваливший молодого Катаева тиф, не дал тому сбежать вместе со всеми из Одессы. Сам Шаргунов уверен, что Катаев никогда никуда уезжать не собирался. Для него была только одна родина, и без нее Катаев себя не мыслил. После болезни сразу арест. Долгие месяцы в подвалах
«Задача книги, — пишет Шаргунов, — честный и хладнокровный разбор всех сведений».
Сведений оказывается слишком много, за ними порой теряется сам герой. Его душевные повороты, его решения, его выбор. Наверняка, сев писать книгу беспристрастно — не даром сам сын священника, Сергей Шаргунов так далеко забрался в биографию героя, начав чуть ли не с десятого колена, и всех поименно, — автор подпал под обаяние Катаева — а многие вспоминают именно о его обаянии, открытости, искренности, — и заметно из стороннего повествователя превратился в яростного защитника. В какой-то момент начинаешь чувствовать, что не отдельно Шаргунов пишет книгу, а они вместе с Катаевым сидят на веранде дома в Переделкине и неспешно беседуют. Как когда-то тихо беседовал Катаев с Зощенко, Пастернаком, Буниным, Олешей и многими другими.
«Повторимся, на насыщенном фоне „негодующей общественности“ Катаев был едва заметен», — пишет Шаргунов о 1936 годе. Эта оценка правильности поведения Катаева постоянно будет звучать в описании мрачного периода Большого Террора. Больше того — Катаева собирались арестовать, для этого готовился специальный громкий процесс, поэтому и громили его работы конца 30х годов. Эта уверенность самого Катаева или исследователя Шаргунова?
Кстати, Шаргунов сделал несколько открытий, о которых не знали даже близкие родственники Катаева. О первой жене Валентина Петровича, Людмиле Гершуни, с которой прожил восемь месяцев 1921 года в Одессе. Расстались. Вроде бы Людмила покончила с собой после их расставания. «Об этом браке дети Катаева услышали от меня…» — говорит автор.
И еще одно потрясение для детей — Катаев был участников деникинского движения. Белый офицер. Об этом Катаев так же никому не рассказывал.
«Войну Катаев встретил запоем». Запоем же объяснялись его выходки в Союзе Писателей, во время разбирательства дела Зощенко и Ахматовой. Пьяный — поэтому мог не участвовать. Все правильно.
Почему Катаев выжил, когда погибали и за меньшие прегрешения, чем у него? Шаргунов считает, что в большинстве своем его спасло «отсутствие идейного стержня». Катаев писал не о партии и правительстве, не о политике, не выкрикивал громкие лозунгов, он писал о людях с их грехами, недостатками, склонностью к наживе и мечтой о легкой жизни. Частенько критики замечали в его произведениях отсутствие той самой генеральной идеи, которую потом можно было бы притянуть к любому громкому процессу.
Катаев писатель-парадокс. Начав писать «своим голосом» — ярко, образно, он забыл о нем, когда понадобились другие тексты. Забыл на долгие десятилетия, чтобы потом опять «запеть о своем». Что это? Предательство самого себя? Издевательство над талантом? Или простая жажда жизни, когда проклятая смерть все время идет рядом, когда она постоянно о себе напоминает?
По мнению Шаргунова, никакого ломания, закономерное развитие творчества. Наверное, именно так для себя Катаев и объяснял все происходившее вокруг него, когда в очередной раз переписывал какой-нибудь роман, чтобы угодить «критикам» и «недоброжелателям».
Шаргунов постоянно подчеркивает, что Катаев был благодетелем для десятка писателей. Для своих друзей — так точно. Ему ничего не стоило вынуть деньги из кармана и отдать за билет приятельницы, привезти кого-то из Одессы, поселить, накормить, пригласить в ресторан и «шикануть на все». «Катаев, как слон, нес на себе не только свою семью, но и родных жены, постоянно помогал и вдове брата с племянниками».
Кто-то может вспомнить о Катаеве плохо, но что он — «какой-то Иванов» — может знать о Катаеве, «человеке загадочном»?
Итак, подло ли поступал Катаев? «Подло, — соглашается Шаргунов, но тут же добавляет. — Подло, как поступили и остальные: от Маршака до Твардовского». Наверняка и сам Катаев сам себе так говорил.
Так мог бы написать и сам Виктор Петрович: «Вышла газета. Разразилась гроза. Катаев раскрыл зонт».
В Катаеве действительно жили демоны. Завладевают они и теми людьми, что начинают раскапывать биографию этого потрясающего человека. Материала по Катаеву собрано очень много. Кажется — вот она, вся жизнь. Но стала ли она понятна? Катаеву и при жизни не надо было, чтобы кто-то разбирался в его жизни. Кажется, он снова победил. Мы теперь все знаем. Но понимаем ли?