Он не прост, совсем не прост
Контрчтение: Захар Прилепин написал детективную биографию главного пессимиста советской литературы
Не могу вполне судить о Прилепине-авторе художественной прозы. "Саньку", например, я дочитал ровно до того места, где нацболка делает нацболу минет, и революционеру в момент оргазма представляется, что его п...ят дубинками менты. По прочтении же этой книги с уверенностью могу сказать, что как биограф Прилепин оказался на высоте.
Книга достигает своей цели — после нее действительно хочется прочитать или перечитать все литературное наследие Леонида Леонова (1899-1994), до которого можно добраться.
А добраться, между прочим, можно далеко не до всего и не так это просто. Так, "Пирамида" — главный труд советского классика, можно сказать, книга всей его жизни, писавшаяся почти полвека, вышла всего один раз. Его ранние произведения, на которых во многом сосредоточено внимание Прилепина, долгое время не переиздавались и известны гораздо меньше, чем широко растиражированные в советское время "Нашествие" или "Русский лес", по которым формировалось представление о Леонове у массового читателя. Поэтому биография, написанная Прилепиным, играет и просветительскую роль.
Искренняя заинтересованность автора своим героем и крайняя многосмысленность, многослойность леоновской прозы, а также нетривиальных перепетий жизненного пути Леонова — этот осыпанный советскими наградами и регалиями литератор в юности успел побывать белогвардейцем! — делают текст биографии интригующим, буквально авантюрно-детективным.
Выясняется, что Леонов, которого многие по инерции и огульно причисляют к когорте "совписов" высшего ранга, как Шолохова, в чьей лояльности власти не могло быть никаких сомнений, был "ох, как не прост".
С властью и персонально со Сталиным он вел игру еще более тонкую и напряженную, чем Михаил Булгаков.
Достаточно сказать, что он вывел "отца народов" в образе Курилова в романе "Дорога на океан", да и "убил" этого персонажа! А во время "чисток" среди писателей сам автор крамолы, так и "лезущей" из-под его соцреализма (который, впрочем, был не маскировкой, а проявлением вполне искреннего желания Леонова поверить в советский проект) и сам оказался на волосок от гибели, но — пронесло. Сталин миловал.
Писатель дергал вождя за усы и таки уцелел. Хотя и просить царя Иосифа о помощи и заступничестве Леонову тоже пришлось, как и Булгакову, и многим другим.
Осыпанный бессчетным количеством одних только орденов, не говоря уже о наградах поменьше, лауреат главных советских премий, депутат Верховного Совета, претендент на "Нобеля" между прочим, Леонов переживал долгие периоды замалчивания, массированной травли в советской прессе, безденежья, испытывал постоянные проблемы с публикацией и постановкой своих вещей.
Тем не менее трактовать Леонова как очередного фрондерствующего интеллигента с "фигой в кармане" — значит незаслуженно умалить этого писателя. Его расхождения с советской властью были не стилистическими, а куда более серьезными, философскими.
Захар Прилепин называет Леонова самым откровенным пессимистом советской литературы. И это при том, что советский дискурс пессимизма, мягко говоря, не поощрял. Кажется, что в течение всей своей жизни Леонов пытался поверить в Бога или в Человека (который был Богом для благоволившего Леонову Горького) и — не мог. "Человечина" — хлесткое леоновское словцо, от которых многих передергивало.
Увиденное писателем во время Гражданской войны и сталинских репрессий также не способствовало вере в то, что "человек — это звучит гордо". Была, конечно, несколько натужная, "черезсильная" попытка Леонова уговорить самого себя поверить в советский идеал. Был и вполне искренний патриотизм во время войны. Но и в нем дала знать о себе леоновская мрачность, чуть ли не мизантропия. Достаточно прочесть фрагменты его репортажей из занятой Советской армией, уже побежденной Германии, чтобы убедиться — Леонов умел разжигать ненависть не хуже Ильи Эренбурга. "Черная злоба, святая злоба".
Однако в трактовке Прилепина финальный, титанический труд Леонова — "Пирамида" все же дает надежду... Надежду на надежду, не более того, но все-таки надежду. Согласно прочтению (тут, пожалуй, уместнее детективный термин "версия") нижегородского писателя, лавина бесконечных особо изощренных богохульств и кощунств, которой "Пирамида" Леонова представляется на первый взгляд, — это в буквальном смысле наваждение, морок. А значит, Леонов намекал читателю, что кроме этого кошмара в мире должно быть и что-то еще. Что-то другое.
Когда биографию выдающегося писателя прошлого пишет известный писатель современности, то не обойтись без сопоставления двух авторов. В текстах обоих общего, очевидно, немало.
Прилепин сам называет Леонова в числе авторов, оказавших на него влияние. Объединяет их и то, что весьма условно можно обозначить как "почвенничество" и — при всех оговорках — "государственничество". Патриотизм, наконец. Роднит их и шумный успех.
Причем, если у Прилепина этот успех оказался сравнительно ранним, то у Леонова он был суперранним. "Объявился у нас гениальный юноша (я взвешиваю слова), имя ему — Леонов. Ему 22 года" (из письма Федора Шаляпина).
Есть и серьезная разница: если Леонов — последовательный пессимист, то Прилепин — ровно наоборот.
Есть предположение и о еще одной причине особого интереса Захара Прилепина к Леониду Леонову. Реверансы и знаки внимания, которые писателю-нацболу оказывают не только культурные институции, но и российская власть трудно расценить иначе, чем "заигрывания". Будущая история русской литературы покажет, насколько крупной окажется игра уже не Леонова, а самого Прилепина и сможет ли он остаться игроком, а не объектом игры.