«Она грызла землю…» Отрывок из новой биографии Лили Брик
В издательстве «Молодая гвардия» выходит книга «Её Лиличество Брик на фоне Люциферова века"—биография Лили Брик, написанная Алисой Ганиевой. После первого издания последует новое в серии «Жизнь замечательных людей». «Полка» с любезного разрешения издательства и автора публикует отрывок из книги, в котором рассказывается о жизни Брик через много лет после гибели Владимира Маяковского.
В 1956 году в СССР из США приехали Бурлюки—Давид Давидович с женой Марией Никифоровной. Они с Лилей не виделись почти 40 лет и взахлёб вспоминали молодость. Бурлюк рассказал, как в пору бедной юности Маяковского давал ему рубль в день, чтобы тот не голодал, и как, приехав в Америку, Маяковский вручил Марии Бурлюк серебряный рубль в память о том голяцком времени. Начиная с 1957 года заходил, наезжая в Россию, старый Лилин знакомец и давешний Эльзин жених Роман Якобсон.
Но были и новые знакомые. Один из самых ярких—режиссёр, художник, эквилибрист от искусства Сергей Параджанов. Брик посмотрела его «Тени забытых предков» и сразу захотела познакомиться. И Катанян-младший, который знал Параджанова по ВГИКу, ещё с 1950-х годов, привёл режиссёра на Кутузовский проспект, к обеду.
Это был человек, который создавал красоту из всего, даже из мусора—из крышечек от кефирных бутылок, ношеных туфель, старых шляп, поломанных кукол. Зайдёте в его ереванский музей—и захлебнётесь эмоциями, вся экспозиция—взрыв сумасшествия. Он был и портным, и рисовальщиком, и киношником, и скульптором, и коллажистом; в общем, человек-оркестр. С Лилей Юрьевной они, конечно, спелись сразу. В набитой вещичками, поделками, картинками Лилиной квартире мастер мгновенно почувствовал себя как рыба в воде. Обсуждали искусство, сценарии Параджанова, смеялись. Когда Параджанов уехал к себе в Киев, перезванивались каждый день, обменивались посылочками. Параджанов присылал Лиле то самолично зажаренную индейку, то холщовые платья с вышивкой, то кавказский серебряный пояс.
А потом его арестовали за совращение мужчин, организацию притонов разврата и изготовление порнографии—это был 1974 год. Истинные мотивы дела крылись в параджановском свободомыслии и невоздержанности на язык. Он открыто осуждал цензуру и судебные расправы над интеллигенцией, якшался с украинскими писателями-диссидентами да к тому же никогда не скрывал своей бисексуальности. В общем, жертва сама лезла карателям в лапы. Катанян-младший вспоминал: «Например, он хвастался своими амурными похождениями, всегда выдуманными, и ему было всё равно—с мужчиной или с женщиной, про мужчин было даже интереснее, ибо это поражало собеседников, особенно малознакомых, так как друзья, зная цену его болтовне, кричали: «Да заткнись ты!"—понимая, чем это грозит. А он знай себе размахивал красным плащом перед быком?—?давал интервью датской газете, что его благосклонности добивались двадцать пять членов ЦК КПСС! Что и было напечатано».
В результате следствие нашло молодых мужчин, якобы подвергшихся параджановскому сексуальному насилию. Один из них, сын бывшего члена ЦК КПСС, под давлением следствия даже покончил с собой. А Параджанова законопатили аж на пять лет в Ладыжинскую исправительную колонию в селе Губник Винницкой области. Оттуда он слал Лиле Юрьевне полные отчаяния письма: «Это строгий режим—отары прокажённых, татуированных, матершинников. Страшно! Тут я урод, т. к. ничего не понимаю—ни жаргона, ни правил игры. Работаю уборщиком в механическом цеху. Хвалят—услужлив! Часто думаю о Вас. Вы превзошли всех моих друзей благородством».
В неволе он продолжал творить—создавал произведения из ничего: из газетной бумаги, пуговиц, засушенных цветов, собранных на тюремном дворике,—и отправлял на волю в конвертах. Один раз на Восьмое марта даже прислал Лиле букет из колючей проволоки и собственных носков—благоухающий букет пришлось обильно полить духами «Мустанг». А из лоскута мешковины, парчи, льняных ниток, бус и булавок он изготовил изящную куколку «Лиля Брик». Некоторые из его тюремных посылок Лиля повесила на стенах своей квартиры. В те застойные годы она поддерживала режиссера-зэка как могла, отправляла ему продукты—салями, французские конфеты, но всё сжирали тюремные начальники, а Параджанов пухнул от голода.
Дома, перечитывая исповедь Оскара Уайльда, Лиля сравнивала английского узника совести с Параджановым. И вела яростную борьбу за его освобождение—по собственному выражению, грызла землю. Будоражила иностранцев, трясла зарубежную прессу. За границей стали появляться статьи о Параджанове, демонстрироваться его фильмы. Собрался целый международный комитет по спасению Параджанова, заступался даже режиссёр Пьер Паоло Пазолини, но… никакого проку!
Арагоны в то время избегали поездок в Москву. После вторжения советских войск в Чехословакию в 1968 году их симпатии к СССР поостыли. Кстати, многие объясняли огоньковскую кампанию против Лили именно этим?—?советские пропагандисты всласть мстили своим бывшим союзникам, наказывая их родственницу. Тем не менее примирение с Арагоном было для советской власти соблазнительным. Его обхаживали, заманивали в Москву орденом Дружбы народов. Лиля понимала, что лояльность Арагона—то, за что можно торговаться, и, собравшись с силёнками, отправилась в Париж, формально—на открытие той самой обновлённой выставки к двадцатилетию работы Маяковского, а на самом деле—уговаривать Арагона задушить собственную гордость и приехать за орденом.
Арагон поддался, приехал—и в разговоре с помощником Брежнева поднял вопрос о Параджанове. Это был канун нового, 1978 года. Брежнев наверняка даже не слышал ни о каком Параджанове, но раз высокий заграничный коммунист просит, так тому и быть. Отмашка была дана, и Параджанова выпустили на год раньше срока.
Некоторые пишут, что освобождённый Параджанов Лиле даже не позвонил. Напротив, он сразу примчался к ней, да не один, а с фотографом Плотниковым, скомандовал ей одеться в бальное платье—подношение Ива Сен-Лорана—и усадил в кресло, а сам с Катаняном встал рядом. Они подняли над Лилей коврик, подаренный ей Маяковским,—фотография получилась весьма артистичная.
Очень скоро после освобождения режиссёра Лили не стало, и здесь тоже не обошлось без слухов. Уже в 1980-х годах литератор Юрий Карабчиевский написал книгу «Воскресение Маяковского», в которой намекал, что Лиля Брик покончила с собой из-за несчастной любви к киномученику:
«Её дом был собранием различных коллекций и редких изделий: картины, фарфоровые маслёнки, расписные подносы, браслеты и кольца…
На этой эстетской, почти бескорыстной любви к драгоценностям, на умении увидеть прекрасную вещь и безошибочно оценить её стоимость и сошлись они в последние годы с предметом её последней страсти. Это был известный кинорежиссёр, человек оригинальный и одарённый. Он искренне восхищался удивительной женщиной, он попросту был от неё в восторге, но, конечно, полной взаимностью ей отвечать не мог, тем более что к этому времени женщины—не только старые, но и молодые—вообще перестали его интересовать… За это его, как у нас водится, арестовали и судили, и четыре года его жизни в лагере, для него вполне унизительных и нормально тяжёлых, были сказочными в жизни лагерного начальства. Их бы можно было назвать «французским периодом». Кофе, коньяк, шоколад—всё шло прямиком из Парижа, лишь на краткий миг задерживаясь в Москве.
Наконец, после долгих её хлопот, его выпустили на год раньше срока. Лиля Юрьевна хорошо подготовилась к встрече. Прославленной фирме со звучным названием были заказаны семь уникальных платьев,—очевидно, на каждый день недели. Он приехал—но только на несколько дней, повидаться и выразить благодарность, и уехал обратно в родной город, прежде чем она успела их все надеть…
Что-то в ней надломилось после этой истории—сначала в душе, а потом и в теле. У себя дома, на ровном месте она упала и сломала шейку бедра. Вообще говоря, в таком возрасте эта травма неизлечима и по большей части смертельна. Однако её друзья убеждены и сейчас, что она—поправилась бы и выжила, если… если бы не любовь. Каждый день она ждала, что он приедет. Он писал красивые сочувственные письма, и когда ей стало ясно, что надеяться не на что,—она собрала таблетки снотворного, прибавила к тем, что давно хранила на всякий случай, и проглотила их все, сколько нашла".
Уже больной Параджанов ответил на клевету письмом в журнал «Театр», первым напечатавший выдумки Карабчиевского:
«Хотя имя и не названо, все легко узнали меня. Удивительно, что никто не удосужился связаться со мною, чтобы элементарно проверить факты. Только моя болезнь не позволяет подать в суд на Карабчиевского за клевету на наши отношения с
Лиля Юрьевна—самая замечательная из женщин, с которыми меня сталкивала судьба,—никогда не была влюблена в меня, и объяснять её смерть «неразделённой любовью"—значит безнравственно сплетничать и унижать её посмертно. Известно (неоднократно напечатано), что она тяжело болела, страдала перед смертью и, поняв, что недуг необратим, ушла из жизни именно по этой причине. Как же можно о смерти и человеческом страдании писать (и печатать!) такие пошлости!
Наши отношения всегда были чисто дружеские".
Впрочем, романы не обходили Лилю Юрьевну стороной даже в преклонном возрасте. Как уже было сказано, в 1975 году она ездила в Париж—на выставку Маяковского и заодно уламывать Арагона поступиться принципами ради Параджанова. Выставка гремела, они с Катаняном разъезжали по телестудиям и университетам, раздавали интервью, и там у Лили случилась… влюблённость.
Алиса Ганиева. Её Лиличество Брик на фоне Люциферова века. М.: Молодая гвардия, 2019.