Остраненный Василий Аксенов

Признаюсь,  появление книги о Василии Аксенове в знаменитой серии «ЖЗЛ» меня обескуражило.
Классиком литературы Василий Павлович, станет,  может быть, где – нибудь в середине нынешнего века, если не будет благополучно забыт вместе с уходящими поколениями того долгого времени, в котором он жил и творил. Потому что Аксенов не из тех, кто останется в бронзе. Разве, что на кладбище, как Владимир Высоцкий. Аксенов из той плеяды писателей, что «здесь и сейчас».
Его проза фотоальбомна. «Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины из Марокко», «Пора, мой друг, пора» - сегодня воспринимаются как светлый романтический наив, без боли сердечной. Той, что пронзала при чтении «деревенщиков». Боли героев Федора Абрамова и Василия Белова – боли невосполнимости от потери близких. У молодых героев Аксенова, Гладилина, Орлова, Ставского этой боли нет. И тем они восхищали мое поколение, которому достало боли в жизни.
Хотя Василию Аксенову тоже достало боли в детстве и юности. Понимал ли он в семье любящих родственников, что папа и мама не в «командировке чукигековой», а где-то  на просторах архипелага ГуЛаг?  У автора книги Дмитрия Петрова все мельком.
Зато подробно, когда гораздо позже  сорокалетний Аксенов эту боль трансформировал в ненависть, написав в годы зрелости самый диссидентский свой роман «Ожог».
Он прожил несколько эпох и несколько ипостасей в своем творчестве. Как Пикассо, прошедший от  «голубого» и «розового» к кубизму, и дальше к своей самости, Василий Аксенов  от светлой романтики 60-х в поисках «хорошего человека» пришел сначала к «остраненной прозе», а потом ушел в гротеск.
К сожалению, негоголевский.
Аксеновский.
Несоветский и даже не русский!
Потом был «американский период», где Аксенов был удачлив и респектабелен, в отличие от Сергея Довлатова и его соратников по «Новому американцу».
Каждому свое.
Мне ранний Аксенов ближе позднего мэтра чутко улавливавшего ветры конъюнктуры, ворвавшиеся в форточку горбачевской перестройки и сорвавшие с петель все окна и двери нашего дома. 
Но такова природа его творчества. Он не подстраивался под эпоху. Но и она под него не подстроилась.
Другие ветры, другие литераторы.
Он этого не замечал. Был как остров.
Но вернемся к книге Дмитрия Петрова. Жизнеописание Василия Аксенова вышло фрагментарное.  Без «непрерывной линии». Много политико-литературных страстей вокруг «МетрОполя», много гонений на писателя, которые описаны самим мэтром, начиная с «Ожога» и «Изюма».
А вот души  как раз и нет. Может быть, потому что Василий Павлович, укрывшись в хламиду гротеска, никого в свою душу не допускал.
Не знаю!
Автор книги об Аксенове обильно цитирует людей, бывших рядом с мэтром в тот или иной моменты его жизни.
В итоге получился такой несколько «остраненный» портрет писателя, где много альбомных фотографий и отражений  Аксенова писателя, профессора, критика, колумниста, публичной фигуры, а вот человека почти не видно.
В новой книги серии «ЖЗЛ» - Аксенов Василий Павлович – это скорее,  улыбка чеширского кота. А может быть, так оно и было.