Первый после Кобы
Никонов В. Молотов: Наше дело правое: в 2 кн. М.: Молодая гвардия, 2016. — Кн. 1. — 471 с.: ил. — Кн. 2. — 524 с.: ил.
В честь Вячеслава Молотова называли города и веси, заводы и академии, лимузины и гранаты. Его подпись стояла под историческими документами — договорами, указами и приговорами. В его жизни были подполье, охранка, все основные тюрьмы империи, ссылки и побеги — революционной романтики он вкусил сполна. Однако в историю вошел как прагматик. Вместо родовой — «музыкальной» — фамилии Скрябин он выбрал себе пролетарский псевдоним — и тем самым определил судьбу. Принятое имя наделило юного революционера новым темпераментом — Молотов наносил и принимал удары бесстрастно.
«Твердокаменнейший человек» — охарактеризовал его Константин Симонов. «Господин „Нет!“» — называли его западные дипломаты.
Молотов вел подрывную деятельность против царского правительства, затем буржуазного Временного, потом возглавил Совнарком, а спустя годы был вновь объявлен врагом государства. Революция съедает своих сыновей, однако Молотов оказался ей не по зубам.
У каждого писателя свой Сталин — у Рыбаса, Бушкова, Радзинского, Авторханова, Троцкого, Волкогонова, Резуна-Суворова. А вот Молотов как будто общий, фабричной выделки, со штампами реплик — сподвижник или подельник, в зависимости от убеждений автора, но функционально везде одинаковый, эдакий красный Голем. Молотов не раз попадал в книжный переплет, но изображался всего лишь одним из избранных бояр, тонкошеей тенью на пирах Валтасара — он неизменный, но всегда второстепенный персонаж ближнего круга.
Для Вячеслава Никонова, внука и биографа, он, понятное дело, главный герой. Родственные чувства могли работе историка помешать, жизнеописание высокопоставленного деда рисковало выродиться в парафраз «краткого курса ВКП (б)» с вкраплением затрапезных снимков из домашнего фотоальбома, а в научном отношении оказаться даже слабее немощных перестроечных разоблачений. Никонов, конечно, пристрастен, но он хотя бы честно об этом говорит во введении к молодогвардейскому двухтомнику: «И единственное мое оправдание состоит в том, что до сих пор мне не довелось прочесть ни одной объективной книги. Все они субъективны по определению, потому что их писали люди».
Молотов размышлял, когда другие рассуждали, молча вершил дело жизни, когда другие оказывались не у дел. Присягнувший партии в бунташной юности, он оставался ее солдатом дольше всех — впрочем, досталось Молотову и от товарищей: в чистках не сгинул, но гражданской казни не миновал — был признан раскольником и вышвырнут из прежней жизни. Вернулся в строй Молотов несломленным, за правое дело он готов и пострадать — и не зря, добился своего, вернул доброе имя, вновь стал своим для миллионов трудящихся — партбилет ему вручал очередной генсек!
«Старый большевик» в его случае — не фигура речи. Политический долгожитель, коммунист с дореволюционным стажем, он выдвинулся в первые ряды еще при Ленине, был рядом с ним в дни Октября и нес гроб с телом основателя СССР.
Конечно, не мог обойти Никонов и всегда саднящую тему роли деда в организации массовых репрессий — на этот проклятый вопрос он, видимо, пожизненно обречен отвечать в своих книгах, заметках и интервью. Автор не вершит на страницах книги суд истории с киногеничным, в духе Абуладзе, покаянием, не выступает ни прокурором, ни адвокатом — лишь дает слово своему герою, который и не думает отрицать очевидное. «Молотов не сомневался в виновности большинства главных фигурантов показательных процессов. Он неизменно советовал всем, кто обвинял его в связи с репрессиями, почитать стенограммы процессов, которые, как он утверждал, невозможно было срежиссировать».
Молотов не пытался свалить вину за разгул террора, скажем, на опьяненных властью и кровью чекистов, мутировавших в опричников с наркомами-садистами во главе. И уж тем более он не сдавал грызущихся меж собой наследников Сталина — их лучше всего обличают автографы под проскрипционными списками. Впрочем: «Молотов никогда не относил себя к инициаторам политики репрессий и отрицал, что когда-либо выступал за ужесточение наказаний».
Вообще он никогда не поступался принципами. Так, он не предал многолетнюю дружбу с отцом народов — Кобу он оплакивал искренне, ведь был обязан ему слишком многим, даже жизнью. «Особую ответственность несет за это Сталин. Не могут снять с себя ответственности за эти репрессии и ближайшие соратники Сталина — члены
Никонов с задачей справился — не разрывая семейных уз, он собирал материалы о Молотове с всеядностью ученого-исследователя, которому одинаково важны подсудные анекдоты, лагерные байки и машинописные воспоминания. Проведена добросовестная работа по сбору источников, автор проштудировал все доступные публикации по теме, препарировал нон-фикшн народов мира, выдергивая из пухлых бестселлеров, академических трактатов и журнальных статей самые лакомые куски про Молотова и пустив в конце мощного байопика титры из ссылок.
В заключение автор делится невеселыми раздумьями: «Порой мне приходила мысль — какой бы греховной она ни была: хорошо, что дед не дожил до крушения всего, чему он посвятил свою жизнь. Сначала — Варшавского договора и социалистической системы. Затем — сверхдержавы, убитой в Беловежской пуще, — Советского Союза. А затем — и до утери его остатками — Российской Федерации — статуса великой державы».