Портрет гения
Андрей Платонов, самая полная биография которого, принадлежащая Алексею Варламову и выпущенная в известной серии ЖЗЛ, – невообразимая личность русского гения с пылающим мозгом, выбрасывающим протуберанцы взаимоисключающих мыслей.
Прожив 51 год, писатель оставил огромное литературное наследие, полнота которого станет ясна лишь с изданием академического собрания сочинений. Чудовищная энергия, скопившаяся к революции в России, в искусстве нашла выход в Платонове. Биограф утверждает, что прозаик ближе всего подошел к сердцу русского человека в эпоху смуты.
Хорошо помню, как в бывшей библиотеке ДК им 50-летия Октября, что в областном центре, случайно отыскал платоновский томик в начале 70-х, смутно зная этого писателя по чьим-то мемуарам. И каким сладостным и счастливым было чтение этой глубокой и одновременно красочно-кристальной, не похожей ни на что, читанное ранее, прозы. Потом ещё одна книжка нашлась в том же книгохранилище: тогда-то и ужалила повесть Платонова «Епифанские шлюзы», особенно ужасным финалом.
Платонова травили, били всю его жизнь, но он в неполном, конечно, виде, как это ни удивительно, был всегда. Его не требовалось реабилитировать литературно, «попробовали бы игнорировать солнце», как утверждает биограф. Но пятна ляпали с завидным постоянством, подозрения власть имущих, среди которых значится вождь всех времен и народов, отравляли писательскую жизнь, иногда превращая её в невыносимую тяжесть выживания.
Думаю, что от платоновских рукописей, представленных редакторам для издания, у тех переплетались в тугие узлы мозговые извилины, настолько было непривычным его знаменитое литературное косноязычие. Впрочем, от косноязычных, когда атакующий класс в лице своих лучших представителей ринулся в литературу, просто малограмотных стонали все издатели, платоновский же стиль завораживал и, при вмысливании в сказанное писателем, по-настоящему удивлял философской глубиной. Его язык уникален, загадочен, труднопостижим, заставляет работать, прикладывать усилия, трудиться, «потеть душой». «Странноязычие» - определяет биограф. Читая эту прозу, теряешься, устаёшь, постоянно возвращаешься в густоту писательской мысли, плотность которой неимоверного уровня – тонешь сознанием. Может, из-за этого писатель не стал истинно популярным, народным.
Платонов начинал как поэт (сочинял с 10-12 лет), остался даже изданный сборник его поэтических опытов, но таких стихов было много. К чести автора, быстро понял – поэзия не его занятие, перешел на прозу, сразу со своим необычным и первозданным стилем. Он разделил многие заблуждения своего яростного века, у него хорошая доза просто сумасшедшего в публицистике, да и в художественных произведениях тоже. Например, на полном серьёзе рассуждает в 1922 году о физическом искоренении всех буржуа, вычищая собственное сердце от жалости и милосердия.
Но и женщин Платонов желал искоренить: мешают, дескать, сосредоточиться на революции, – это, между прочим, писал черным по белому писатель, ставший чуть позднее самым эротичным и физиологичным в литературе советского периода. Он не может до конца в 20-е годы понять суть, говоря по-современному, секса, для него гласное – отказ от совокуплений в пользу развития мозга и рук, а то, вдруг, любовь – превыше всего. А сам-то родил сына, позднее – дочь, представляю, как пугали эти его размышлизмы, изложенные в письмах, жену. Но и смешили в то же время. Вот, например, его герой «прочтет доклад о браке, совокуплении и любви. …Народу привалило тыщи великие. За самое чувствительное место ухватил Мамученко людей – за яичники».
Платонов в литературе один, он сам это осознавал, ответив на вопрос анкеты: «Каким литературным направлениям сочувствуете или принадлежите?» – «Никаким, имею своё».
Максимализм делал Платонова заведомым одиночкой. Когда коллеги по ремеслу, выполняя указания «руководящей и направляющей», писали о том, что «жить стало лучше, жить стало веселее», он твердил о катастрофе, предчувствие которой терзало писателя, раздражая и навлекая на себя гнев.
Вокруг имени этого писателя клубятся мифы, под многими из которых нет реальных фактов. Если же рассматривать его жизнь как целое, то это была мука, великое страдание и терпение. «Я живу, можно сказать, плохо. Но это ничего: я привык жить плохо. Жив – и ладно». – Отметил Платонов в «Записных книжках» в 41 году. Он, как и его герои, жил среди катастрофы, хаоса, стремился одолеть разорванное в клочья мышление и устроить, если не счастливую, то справедливую жизнь.
Этот философствующий прозаик – хулиган, твердо убежденный в необходимости социализма. Его герои разрушают все идеологические устремления власти, пытаясь докопаться до истины. Потому-то советские чиновники во главе с их главным, можно сказать, испугались платоновского «мощного взрыва красной энергии» в произведениях честного мыслителя, левака по мировоззрению.
Платонов – победитель в литературе, о чем сам не узнал никогда. Подумать только, Фадеев, Симонов, Катаев и прочие, имя им легион, – остались в литистории во многом благодаря тому, что имели отношение к Платонову. Но ведь и сами даже мысли такой не допускали. «…Литература должна заниматься человеком», – высказывание не новое, но автор-то подкрепил глаголемое собственной жизнью и судьбой.
Андрея Платонова начали широко издавать, достали из архивов, в том числе из эфэсбешных доносы агентов НКВД (кстати, очень ценные источники, в которых часто скрываются симпатии к писателю), отыскивают любой листок бумаги, которого касался карандашом писатель – он предпочитал работать этим инструментом: всё печатают, комментируют, осмысливают, изучают. Восьмитомник издает московское «Время», идет работа над полным академическим собранием сочинений, отдельным изданиям нет числа.
Алексей Варламов всё прочёл и постиг, он обильно цитирует платоновское и о нем, но и свои суждения не скрывает, не прячется за фигуру классика, часто резок, в том числе при обсуждении политических вопросов. Он выдвигает гипотезу о раздвоенности личности Платонова, пишущего взаимоисключающее, доказывает свою мысль ссылками на платоновские письма и работы, рассуждая с медицинским уклоном в русле некоторых знаменитостей от медицины. Получается довольно убедительно о платоновском двойничестве и мистицизме.
Ещё один из любопытных варламовских выводов об инстинкте «страсти к литературе» у Платонова, к размышлениям, тёмной воли к творчеству.
Биограф по-настоящему любит своего героя, он ему сочувствует, впрочем, не избегает в цитатах платоновской нецензурной лексики, но все-таки в письмах, хотя и редко, допускает купюры, щадит своего героя-гения.
В месяц выхода биографии Варламов побывал в Кемерове, отвечал, в числе прочего, и на вопросы о Платонове, много рассуждал, четко обосновывал свою позицию.
После прочтения книги «Андрей Платонов» для меня безусловен вывод: в лице Алексея Варламова русская литература, которую ныне только ленивый не костерит, имеет серьезного, большого писателя.