«Приходится все доставать, выбивать и требовать»
Вот уже несколько недель книга москвоведа, лауреата Горьковской литературной премии и премии «Сорок сороков», финалиста премии «Просветитель» Александра Васькина «Повседневная жизнь москвичей при Хрущеве и Брежневе» уверенно занимает первые строчки в рейтингах продаж. И это, согласитесь, странно, потому как нет там ни больших любовей, ни кровавых убийств, ни прочего беллетристического, а есть лишь рассказ, точнее, рассказы, о том, как — плохо ли, хорошо ли, но уж точно не скучно — существовали самые разные люди, называющие себя зыбким словом «москвичи», при Никите Сергеевиче и Леониде Ильиче.
О том, какова был их повседневная жизнь, а также о многом другом, МОСЛЕНТА и поговорила с Васькиным. Но для начала мы решили определиться с терминами.
— Что вы вкладываете в понятие «повседневная жизнь»?
Для меня это то, чем и как живут люди: как работают, как отдыхают, что пьют и едят, что смотрят и читают, что слушают по радио. То есть то, что занимает их с утра до вечера.
Моя книга — это попытка показать все составляющие не служебной, а самой обычной жизни нескольких поколений совершенно разных людей — простых работяг, чиновников, художников и писателей, тех, кто ютился в жутких условиях, и тех, кто шиковал в прекрасных квартирах.
В результате, у меня набралось такое количество материала, что пришлось сокращать некоторые главы от заботы о читателе: иначе бы он просто утонул в объеме информации. Это грозило выпадением целых тем, но я нашел выход: некоторые из них я вплетал в повествование косвенно. К примеру, у меня нет отдельной главы о диссидентах. Зато я рассказываю о том, как и кто в Москве слушал «Радио «Свободу», как в 1968 году несколько смельчаков вышли на Красную площадь, как читали самиздат, как увольняли неугодных людей.
— Почему вы описываете именно этот период? Ну, Брежнева вы, в силу своего возраста, застали, это понятно. А Хрущев?
Эпохи правления Никиты Сергеевича и Леонида Ильича неразрывны, потому что перетекают одна в другую. Взять хрущевскую «оттепель». Как она замечательно начиналась! Фестиваль молодежи и студентов, реабилитация репрессированных при Сталине, возвращение людей из лагерей обратно в Москву, возвращение им жилплощадей, отобранных при аресте, Гагарин летит в космос, в столице проходят всевозможные выставки. И вдруг — в стране начинаются продовольственные трудности. Очевидцы рассказывали мне, что даже в Москве выстроились очереди за хлебом!
Можно было бы на этом книгу и закончить, но ведь интересно: а что там было дальше? Почему большинство людей остались совершенно равнодушными к снятию Хрущева? Почему московские таксисты, являющиеся одними из главных выразителей общественного мнения, не стеснялись называть его «дурачком»? Почему фигура Брежнева долгое время вызывала восторг? Ведь сейчас мало кто помнит, что после воцарения Леонида Ильича в столице снова стало получше, прекратилось постоянное реформирование и так далее, а очереди, если и остались, то стояли совсем за другим: не за хлебом, как раньше, а за машинами, чешским хрусталем и китайскими термосами, потому что у москвичей уже появились кое-какие деньги. К слову, все это было не ширпотребом, а имело такое качество, что многими купленными в ту эпоху вещами мы пользуемся до сих пор, да и внуки наши этим пользоваться будут. Все выглядело кондово, но оказалось на века. За таким и постоять не жалко.
Именно тогда, при Брежневе, и возник в Москве, да и во всей стране, культ иностранных вещей. Иностранные шмотки — пусть даже китайские — москвичи пытались урвать любой ценой.
— Откуда, если не секрет, вы брали информацию для книги?
Я читал множество дневников. Изучал газеты и журналы того времени — очень много информации дал мне, например, журнал «Крокодил». И, конечно, я говорил с большим количество людей, в памяти которых сохранилось множество интересных подробностей о том времени — таких, которые не прочтешь ни в одной книжке. Штука же вот в чем: очень мало кто из стариков возьмет на себя смелость писать собственную биографию. Это — с одной стороны. С другой — их дети и внуки, как правило, не стремятся задавать им вопросы. Вот и получается, что бесценные свидетельство об эпохе остаются не востребованными. Но потребность-то высказаться, поделиться воспоминаниями никуда не делась! И когда я вдруг начинал с этими пожилыми москвичами разговаривать, они, чувствуя интерес к себе, тут же с радостью делились всем, что знают и помнят, рассказывали о вещах, о которых я даже не задумывался.
— Что из услышанного произвело наибольшее впечатление?
Меня шокировало многое. Например, как люди из области ездили в Москву за продуктами. Ведь столица тогда снабжалась по первой категории, чего нельзя было сказать уже о Подмосковье. Да и то, изобилие в магазинах было только в центре города, а, скажем, в Медведково и Бирюлево ряда продуктов было не достать. Многие приезжали в столицу за мясом, сахаром, колбасой.
Или вот такое явление, как «несуны». С работы «несли» все! И это считалось едва ли не доблестью. Взял что-то на предприятии? Значит, умеешь жить! Одна сотрудница мясокомбината рассказывала мне о том, как она и ее коллеги выносили продукты. Десяток яиц она засовывала себе в специальную накладку на грудь, а куски мяса привязывала к поясу и к ногам. А эти поразительные еженедельные поездки на дачу, продолжающиеся у некоторых москвичей до сих пор! Чего стоит один только вывоз рассады, до этого трепетно выращиваемой на подоконниках. Такого нет ни в одной стране!
А страсть к ремонту совершенно всего! Любой человек, живший в Москве в советское время, помнят эти бесконечные пункты ремонта авторучек, самоваров, телевизоров, мебели, лыж. Весь город был в этих вывесках. Такое в принципе было невозможно в западном обществе, где все сломанное выбрасывалось. Все это безумно интересно! И, главное, что востребовано. Потому что, как мне кажется, пришла пора ностальгии именно по хрущевско-брежневской эпохе. Она, как говорится, в тренде, что видно по тому, как это время эксплуатируется, скажем, создателями сериалов типа «Оттепели» и «Таинственной страсти». Хотя, я вообще считаю, что ностальгия по тем годам стартовала сразу же, как закончился Советский Союз, а, вместе с ним, стабильность.
— Какова была ваша цель? Вы фиксировали эпоху или же создавали о ней очередной миф?
Мифов хватает и без меня. Про них вы заметили очень точно, потому что те, кому сейчас двадцать или чуть больше лет, подвергаются посредством и газет, и телевидения очень интересной «обработке». Многие из них понятия не имеют о том, как жили в Москве при Хрущеве и Брежневе, но при этом идеализируют это время. Они почему-то думают, что тогда все было легче. Сейчас-то как? «Как потопаешь, так и полопаешь». То есть работы в Москве полно, устраивайся и зарабатывай. Но многим этого не хочется, вот они и мечтают о возврате в те времена, когда, якобы, все в магазинах стоило копейки, когда был мир во всем мире и так далее… Между тем, у меня есть отчет КГБ о настроении иностранных туристов, приехавших в Москву в 1967 году. Так вот, они были поражены уровнем разложения советской молодежи, этих пионеров, которые атаковали приезжих на Красной площади и около гостиниц. Один, в обмен на шмотки, предложил даже отдать медаль «За оборону Москвы»! Вы можете себе это представить? Подчеркну: это — еще не брежневские 80-е!
Конечно, очень хочется верить, что в те времена все было хорошо. Это свойство человеческой натуры — не помнить негатива. Но надо помнить, что было разное. И в своей книге я как раз стараюсь показать все стороны жизни москвичей.
— В чем, на ваш взгляд, основное отличие москвича и провинциала?
Уровень жизни москвичей всегда был намного выше, чем в провинции. На многих домах висел призыв: «Превратим Москву в образцовый коммунистический город!» И это не могло не отразиться на ее жителях: они чувствовали свое особое положение. «Не родись красивой, а родись с квартирой!» — это же как раз о москвичках, брак с которыми считался большой удачей, потому что гарантировал столичную прописку. Вышла замуж за москвича? Все, считай, что жизнь устроена. Москвичи были особой кастой, проникнуть в которую было невероятно сложно. Попробуйте-ка, приобретите тут жилплощадь в те времена!
Ну, и, конечно, нельзя не сказать о метаморфозе, случившейся с характером москвичей. Я читал воспоминания Габриэля Гарсии Маркеса, побывавшего на Фестивале молодежи и студентов в Москве в 1957 году. Так вот: он был потрясен добротой горожан, которые едва ли ни силком пытались затащить гостей к себе в квартиры и угостить их. Удивительное радушие! Счастье от того, что в Москву приехало столько народа! Странно в это поверить сегодня, да? Все изменилось. А почему? Потому что в столицу для работы на заводах стало приезжать очень много тех, кого называли словом «лимитчики». Потому что Москва стала расширяться за счет присоединения к ней деревень, застраиваемых однотипными унылыми панельными многоэтажками. Тут-то и возникло выражение, что мол, город не резиновый! И еще учителя начали в школах грозить: «Будешь плохо учиться, пойдешь на завод работать!» Все это, в итоге, и сформировало нынешнюю неприязнь москвичей к приезжим.
— То есть не москвичи меняли жизнь, а жизнь меняла москвичей?
Конечно! Город разрастался, жилья и продуктов на всех не хватало, «понаехавшие» раздражали. Какое уж тут гостеприимство! А сегодня все это только усугубилось, поэтому москвичи старых времен и нынешние, люди совершенно разные. Они даже говорят на разных языках! От хрущевско-брежневского столичного слэнга до нас дошли лишь названия отдельных мест: «Пушка» — Пушкинская площадь, «Патрики» — Патриаршие пруды, «Маяк» — площадь Маяковского, «Щелчок» — район Щелковской. Только по этим словам, передающимся «по наследству», сейчас и можно узнать коренного москвича.
— Можно ли попытаться как-то охарактеризовать повседневную жизнь москвичей в описываемый вами период?
Главной ее особенностью было отсутствие выбора. За москвичей решали все — где им работать, где жить, во что одеваться и что читать — и они к этому привыкли. Второй момент: люди не могли не работать, потому что иначе им грозила статья «тунеядство». Ограничения были со всех сторон! Людям приходилось все доставать, выбивать, таскать, требовать. Это стало едва ли не стилем жизни и сформировало определенный стиль поведения. Не то, чтобы это было так уж плохо, потому что все это рождало «свободу вопреки», всех этих поэтов-шестидесятников, бардов. Но стоит понимать: все было иначе, чем сейчас.
Забавно представить, что было бы, если бы москвич из описываемой в моей книге эпохи попал в современную Москву, и наоборот. Кто из них испытал бы больший шок? Думаю, что все же тот «старый» москвич. И первое, от чего он обалдеет, эта как раз нынешняя свобода в повседневной жизни. Ему будет абсолютно непонятно, как это можно — обниматься и целоваться на улице. Как можно ходить на такие спектакли? Смотреть такие фильмы? Есть еду, которую он даже представить себе не может? Так разводиться? Так менять работу. Говорить о таком во всеуслышание?
Все же нынешнее время сильно отличается от того. Но уверен: спросите сегодня любого москвича преклонного возраста, был ли он свободен тогда. Он скажет: «Да!» И это вполне объяснимо и закономерно.