Пушкин и его окрестности

 Обзор нескольких новинок  в малой серии ЖЗЛ начну с «нашего всё». Появление небольшой по объему книги о «солнце русской поэзии» сначала удивляет. Как так? Солнце огромно! Оно затмило сиянием своего таланта десятки других русских поэтов и прозаиков, имевших несчастье жить и творить в эпоху Пушкина.

 О Пушкине создана целая пушкиниана. Его биография и многочисленно беллетризована и столь же многочисленно реконструирована, более того разобрана на различные сегменты литературы, театра, живописи, журналистики, цыганства, дуэлянства, донжуанства и т.д. Список можно длить сколь угодно долго.

 Известный филолог, знаток поэзии, профессор МГУ  Владимир Новиков – автор знаменитой биографии  Владимира Высоцкого и дерзкой биографии Блока в ЖЗЛ обратился к фигуре Пушкина, руководствуясь ни много ни мало как  романом в стихах, так  и блистательной прозой поэта, замечательно лаконичной.

 Пушкин никогда не создавал «кирпичей». Его произведения – «легкое дыхание». Его лаконизм продолжится в традиции русской прозы Чехова, Бунина, и ближе к нам Довлатова. Его афористичную образность продлит Гоголь, позднее Булгаков. Книга Новикова о Пушкине – эталон лаконизма в биографическом жанре.

 Чего, к сожалению, не скажешь о другой книге в малой серии ЖЗЛ, герой которой отмечен пушкинским клеймом «злодейства с гением несовместным». Как  вы догадались, речь пойдет об одном из персонажей «маленьких трагедий» Пушкина Антонио Сальери. Всякий среднестатистический россиянин знает, что Сальери отравил Моцарта. По Пушкину. А что  случилось на самом деле?

 Сергей Нечаев, – знаток европейской истории XVIII-XIX веков, автор книг о Наполеоне, Казанове, Д’Артаньяне и прочих исторических личностях,  а также современным им городах и весях, - решил выступить в роли защитника оболганного завистниками «знаменитого композитора». Сразу оговорюсь, возможно, в свое время Сальери был знаменит. Перечень его музыкальных произведений на семи страницах в конце книги должен убедить читателя, что первый капельмейстер венского императорского двора был музыкантом талантливым и, возможно, гениальным, по мнению Сергея Нечаев. А «гений и злодейство – две вещи несовместные».

 Но кто кроме узкого круга консерваторских музыкантов знает музыку Сальери?

 Зато мелодии Моцарта из «Женитьбы Фигаро» прочно вошли в наш культурный обиход. Сергей Нечаев горячо и убежденно доказывает, что Сальери непричастен к  смерти Моцарта, который сам себя непосильным творчеством в гроб вогнал. А всякого рода домыслы о «признаниях» впавшего в старческое безумие Сальери, на которые «купился» Пушкин – это злые козни сальериевых  недоброжелателей. Не станем спорить с уважаемым историком.

 Скажу лишь одно, не будь «Моцарта и Сальери» и бессмертной крылатой пушкинской фразы про несовместность гения и злодейства, вряд ли редакцию ЖЗЛ заинтересовала бы фигура одного из множества композиторов конца XVIII и начала XIX веков, который творил в эпоху Моцарта.

 И еще об одном  персонаже самого знаменитого произведения древнерусской литературы каким-то причудливым образом связанного с фамилией Пушкин.

 Граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин, будучи известным  коллекционером  памятников русских древностей, приобрел на излете XVIII столетия у бывшего архимандрита, упразднённого к тому времени Спасо-Преображенского монастыря в Ярославле рукопись, знакомую всем нам как  «Слово о полку Игореве».  Единственный известный науке средневековый список «Слова» погиб в огне московского пожара 1812 года, что дало повод сомневаться в подлинности произведения. Споры относительно подлинности «Слова» шли и во времена Александра Сергеевича Пушкина, идут они и по сей день. Почему так? 

 В традициях древнерусской литературы, с ее «житиями», «сказаниями», «словами » существовал некий канон, идущий от «Повестей временных лет» и строго придерживающийся описаний деяний знаковых фигур в истории Древней Руси. А кто такой Игорь Святославич? Почему третьестепенный князь, прямо скажем,  фигура  «районного масштаба», становится центральным героем главного шедевра древнерусской литературы?

 Более того, этот незадачливый самый воитель пережил не только свое время и своих куда более знаменитых современников, но стал знаковой фигурой, если и не в русской истории, то уж наверняка в русской культуре. «Слово» положено в основу либретто  оперы Александра Бородина «Князь Игорь». «Слово» вдохновило  знаменитого исторического живописца Виктора Васнецова на создание полотна «После побоища Игоря Святославича с половцами», украшающего «васнецовский зал» в «Третьяковке».

 Историк Сергей Алексеев блестящий знаток истории домонгольской Руси решил познакомить читателя с этим частично мифологическим персонажем.

 Однако, обнаружить биографию нашего героя, равно как и его мир – задача поистине непростая. К 1151 году, когда в семье  новгород-северского князя Святослава Ольговича появляется на свет будущий герой «Слова», автор «Игоря Святославича» успевает изложить нам половину своей более чем трехсотстраничной книги, окончательно запутав читателей сложными междоусобными и родственными распрями Рюриковичей. Все они –Святославичи, Ольговичи, Давыдовичи, Ростиславичи, Всеволодовичи, Мстиславичи, Владимировичи постоянно в походах друг против друга.  На Руси, впрочем, как и на остальной части Европы,  идет бесконечная война всех против всех. Вот в такой обстановке и появляется будущий герой «Слова». Надеешься, что со второй половины своей книги Сергей Алексеев выведет нас на финишную прямую.

  Не тут-то было. Читатели старших поколений должны помнить рисунки-шарады, публиковавшиеся на последней странице газеты «Пионерская правда». Задание несложное:  «найди пионера, (рыболова, охотника и т.д.) в кустах». Нужно лишь очень внимательно вглядеться  рисунок, чтобы обвести карандашом, (фломастеров тогда не было) контуры этого самого «пионера, (рыболова, охотника и т.д.)» спрятанного в кустах.

 То же самое и в тексте очень добротного исторического исследования Сергея Алексеева. Слишком заштрихован деталями времени Игорь Святославич. Найти его в этой чаще сложнейшего военно-политического  контекста эпохи –  задача для читателя почти непосильная. Книга у Сергея Алексеева получилась не столько о князе-лузере, сколько о трагическом противостоянии князей в эпоху децентрализации Киевской Руси, которая сама себя и уничтожила. И в этом смысле книга становится актуальной. Вот только вряд ли ее прочтут в Киеве…