Разведчик высочайшего полета. Старший офицер Службы внешней разведки о великом Киме Филби

Беседе не состояться, если бы не надвигающееся событие: 1 января 2012 года у советского разведчика, англичанина Кима Филби - 100-летие. К юбилею в молодогвардейской серии "ЖЗЛ" и приурочен выход моей книги "Ким Филби". А пока - короткий отрывок из разговора с собеседником, он может быть и полковником или, если хотите, и генералом, имя которого по-прежнему под грифом "секретно".

Этот человек совсем не из тех, кто вот так возьмет и выложит все, что знает о Киме Филби. Но в каждом слове моего нового знакомого - до недавнего времени руководителя одного из управлений Службы Внешней разведки - столько пиетета к Филби, что помимо всего прочего невольно задумываешься, каким Ким был высокопрофессиональным разведчиком и как он умел завоевывать расположение людей.

Собеседнику кажется, что он не рассказал "ничего особенного". У меня впечатление совсем иное: он показал характер немолодого, уже стареющего Филби, отсекая, словно скульптор, все ненужное, напридуманное, незначащее. Суть такова: и в Москве Ким Филби, где он провел 25 лет, начиная с бегства из Бейрута в 1963-м и до самой своей смерти в 1988 году, оставался все той же глыбой, скалой из твердой породы, о которую вдребезги разбивалось наносное, сугубо житейское, особой роли в судьбе разведчика Филби не игравшее.

Попробую привести небольшую часть нашей не короткой беседы. Это все же не интервью, не вырвавшаяся откровенность, а профессиональная оценка, которую один профессионал дает другому - Киму Филби.

- Может быть, начнем с ваших первых встреч c Филби, первых впечатлений?

- Я не думаю, что это может иметь значение для оценки его личности как явления. Потому что мы приходили, уходили, сменялись в силу служебных причин. До меня с ним был другой человек, тоже проработал год с небольшим. Потом пришла ему, как это у нас принято, пора уезжать. Понимаю, если бы вы задали вопрос о первых впечатлениях Джорджу Блейку (легендарный разведчик - авт.) Он тоже личность, и тогда это сопоставление могло бы быть значимым. К слову, мне посчастливилось участвовать в работе одновременно с Кимом Филби и Джорджем Блейком.

- Вы часто с ними виделись?

- Не сказать, что часто. Главным образом по важным событиям: юбилеи и праздники нашей Службы, какие-то даты у Кима и Джорджа. Организация их поездок по стране, участие в решении разных вопросов, в том числе и бытовых. Период моей работы с ними совпал с достаточно интересным периодом в жизни нашего государства и, соответственно, Кима и Джорджа. Перестройка, гласность, они коснулась и нашей сферы деятельности. Тогда руководство Комитета и Первого Главного управления (предтеча Службы внешней разведки - авт.) пошло на некоторое приподнимание завесы таинственности вокруг этих людей, на выпуск их в эфир. Ким предложил идею относительно того, чтобы дать интервью Филиппу Найтли.

- Британскому журналисту, написавшему массу книг о разведке. Но Филби мало что рассказал Найтли. Почти ничего.

- А я ту московскую беседу оцениваю по-другому.

- И как же?

- Как подведение итогов своей жизни. Недавно еще раз перечитал интервью - уже с нынешних позиций. Я все-таки считаю, что Филби не то, что бы предвидел такой скорый уход. Нет. Однако нашел возможным через Филиппа Найтли изложить основные итоги собственной жизни в личной интерпретации, донести их в том числе и до английского читателя, слушателя. Показал смысл всей своей жизни и цели, которых он добивался и добился.

Мы придавали достаточно серьезное значение встрече с Найтли: было важно показать, что люди, с нашей разведкой работавшие, живы, сохраняют свое видение развития ситуации в мире, принципы, позиции. Ким был как раз тем человеком, который в наибольшей степени мог и смог это сделать. Его я в хорошем смысле слова квалифицирую для себя аристократом во всех смыслах: аристократом духа, жизненного настроя, интеллекта, отношения к людям, привычек. И, конечно, аристократом в нашей профессии - разведчиком высочайшего полета.

- А потому все достаточно прямые вопросы, которые задавал ему многоопытный Найтли, Филби умело обошел.

- Извините, тот для него, для Филби, был инструментом, если хотите - каналом доведения нужной Киму информации. Ведь Филби и журналист, и разведчик, и крупный руководитель. А насчет интервью припоминаю нечто любопытное. У нас была задача, чтобы Найтли не догадался, где живет Филби. Что вы удивляетесь? Откуда мы знаем, какие могут быть последствия. У нас-то своя забота и серьезная: обеспечить его безопасность.

- Вы думаете, что даже в центре Москвы, где жил Филби...

- Подход был такой: исключить возможность получения каких бы-то ни было конкретных сведений о Филби. Ким жил поблизости от улицы Горького, теперь это Тверская. Но чтобы завести Найтли к Киму, мы его долго кружили по городу, чтобы у Найтли сложилось впечатление, что Филби проживает где-то далеко от центра Москвы. Так и получилось: подвезли, раз и в подъезд, на лифте подняли. Мы даже хотели номер дома убрать. Да, об этом тоже приходилось думать. Хотя, казалось бы, у нас в Москве, в столице.

- Интервью с Найтли - это, конечно, очередная успешная операция Филби. Но ведь говорят, были у него и слабые стороны, тяжелые пристрастия. Или они больше из области мифов?

- Не хочу сравнивать Филби в этом отношении с кем-то другим. У каждого есть свои сильные и слабые стороны. Но его аристократизм присутствует во всем. Проходит по всей жизни - и по происхождению, и по воспитанию, и по образованию и по всему тому, что произошло в дальнейшем, в последующей жизни здесь, у нас. В последние годы жизни Филби, конечно, воспрянул. Перестройка, действительно подъем и в настроении, и в жизни. У человека в достаточно зрелом возрасте появилась востребованность. Активный период: интервью, подготовка информационных материалов, переиздание книги.

- Знаете, если о работе, то меня очень удивил один пассаж из книги Филби "Я шел своим путем". В 1977-м году, выступая перед руководящим составом Первого главного управления, он в какой-то миг ошарашил слушателей, сказав, что проник в штаб-квартиру восьмой по счету спецслужбы. То была, конечно, шутка, однако по залу пронесся гул замешательства. Публика потом быстро разобралась - британский юмор. А я был поражен другим. Филби в Москве с 1963-го, а первый раз в здании разведки лишь 14 лет спустя. Неужели раньше никогда не бывал в штаб-квартире?

- Да, понимаю, о чем вы хотите спросить. Остались еще люди, которые работали с ним много раньше моего. Они в большей степени осведомлены о том периоде жизни - до этого, мне незнакомого, которым он, вероятно, был не полностью удовлетворен.

- Я даже его снимок с Калугиным видел. Тем самым, что теперь в США.

- А почему нет? Калугин был начальником управления, с Филби встречался, как потом встречались и последующие начальники этого же управления. Здесь уже организационная сторона жизни Филби, наша помощь, если хотите, более специфический термин - кураторство. И это совсем не значит, что он кого-то выбирал или для него подбирали сотрудников, обязательно раньше работавших в Англии или по Англии.

- Разве отбирали не по этому, английскому, признаку?

- Нет. Я, например, в Англии был только в рамках обеспечения государственного визита и уже в 2000-е годы. Вообще я "немец" по профилю, если можно так сказать. Никакого прямого отношения к британским делам не имел.

- Почему тогда к Филби отправили все-таки вас? Может, молодой? Или время подошло или как? Рассчитывали, что вы каким-то образом сойдетесь?

- Насчет того, сойдетесь - не сойдетесь, наверное, да, смотрело руководство. Такие моменты тоже учитывались. Но, думаю, что здесь все-таки и фактор случайности, стечения обстоятельств. Не такой я уж был молодой, за 40. А Киму - за 75. Никогда он не демонстрировал, что у него есть проблемы, не требовал повышенного внимания к своей личности. Никогда не просил ничего лично для себя. В то же время такого ничего в Москве не было, чтобы ему надо было стоически переносить какие-то сложности, трудности.

- Вы приходили, он вас встречал сам?

- Я звонил, он открывал дверь: Александр, заходите. По-хозяйски так, гостеприимно приглашал. Провожал в комнату, спрашивал, что будете - чай или кофе? Потом обсуждали тот вопрос, с которым я приходил. Со стороны руководства мне не было инструктажа: скажи Филби, чтобы он сделал так. Априори исходили из того, что он сам знает, как хорошо и правильно сделать. Доверялось на его усмотрение. Уже упомянутое интервью Найтли не редактировалось.

- Он по-прежнему работал на разведку?

- Да. Проводил брифинги для сотрудников, отправлявшихся на работу в Англию и англоязычные страны. Были группы - человека по три. Он очень серьезно относился к этой работе. Готовился, писал для себя материалы, которые использовал в процессе учебы. Внимательно следил за событиями во всем мире и особенно в своем регионе. Считал это своим вкладом в подготовку молодых разведчиков.

- Хотя прошло уже сколько лет после приезда в Москву. И сколько поменялось и там, и тут.

- Тем не менее, это было если не смыслом жизни, то составляло определенную ее часть - профессиональную. Пусть не часто, но приходили к нему раз в неделю ученики. И давайте вспомним, сколько ему было лет: середина 1980-х - уже за 70. А учеба продолжалась.

- Филби прилично говорил по-русски?

- Не очень. Мог какие-то вещи говорить, но не настолько, чтобы свободно вести разговоры, общаться в городе.

- "Общаться в городе" - у вас невольно прорываются специфические термины.

- А вы как хотели?

- Читал он только на английском?

- В общем-то, да. Хотя просматривал какие-то вещи и на русском. Короче, сказать, чтобы свободно владел русским, нет, нельзя.

- И на работе с вашими ребятами, молодой порослью - все беседы по-английски?

- Для этого они к нему и приходили.

- Вам общение с ним что-нибудь дало?

- Еще как. Когда я с ним начинал работать, был уже достаточно сложившимся оперативным работником, отработал две загранкомандировки. Но считал и считаю, что от каждого человека всегда найдется что взять. Это - тоже учеба. Ким всем своим поведением, отношением к людям демонстрировал, что такое человеческое достоинство, умение себя поставить и провести свою линию. Сделать это тонко, деликатно, никого не унижая и в то же время четко и понятно. Это мне пригодилось в последующей жизни.

- А какие-то профессиональные советы получали?

- У Филби задачи никогда такой не стояло: обучать своих кураторов.

- Не помните, с вашими сотрудниками, кроме тех молодых ребят, которых готовил к поездке в Англию, Филби как-то общался?

- Нет. Такого, чтобы он приезжал в Службу, по подразделениям ходил, нет. Это и не принято. Общение носило в основном, скорее церемониальный характер. Знаете, это судьба. Все в той или иной степени повторившие путь Филби и его коллег, на нее обречены. Но жил он в Москве нашей, здешней жизнью. Все политические события внимательно отслеживал. Вот вам фрагмент, нашедший отражение в интервью Найтли: если бы со мной посоветовались, то я бы никогда не рекомендовал вводить войска в Афганистан.

- По тем временам очень смелое заявление.

- И о чем оно говорит? О том, что он постоянно следил за обстановкой, за внешнеполитическими шагами, за действиями Советского Союза. Читая "Таймс" и решая кроссворды, он жил здесь, с нами, а не создавал для себя свою собственную маленькую Англию, не замыкался. Но, давайте откровенно, тут была и иная рутинная сторона. Судьба всех таких людей, сменивших сторону баррикад, раз и навсегда предопределяется таким шагом. Как правило, от них получают все, что можно, а потом говорят: получи полмиллиона или сколько, и иди, живи, как хочешь". Здесь все зависит от того, что лежало в основе смены сторон. Если деньги или какие-то личные причины, то исход такой. В случае Кима, друзей его по Кембриджу - иное дело. Они-то все были идейными. Вот что главное. Даже от пенсии, пожалованных еще в военные годы, когда все они трудились в Англии, отказались. Хотя потом, в Москве, получали они неплохое обеспечение. Впрочем, все это очень относительно. Но для сравнения можно сказать: содержание Кима было значительно выше пенсии советского генерала.

- Меня впечатлила вычитанная где-то шутка Филби, что бОльшую часть своей жизни, он был связан с СССР: жил здесь или работал в интересах нашей страны.

- Ким 25 лет, с 1963-го, прожил в Москве. Поэтому, когда мы говорим о его профессиональной и оперативной востребованности, то к этому надо подходить с пониманием. Сколько же всего за эти 25 лет поменялось. И с точки зрения методологии, и организации работы и психологии. Тут одно за другое цепляется. В 1930-е годы, когда он начинал работать с нами, разведка велась совсем по-другому. Не сказать, чтобы была проще, но она была иной с точки зрения оперативной составляющей. Посылали друг другу сообщения с зашифрованными словами... Поэтому, когда наступили 1980-е годы, то, конечно, все стало иначе. Но было много положительного и в те годы. Вы бы посмотрели лаконичные доклады резидентов в 1930-е. И, конечно, нельзя забывать о политическом чутье Кима, его постоянном стремлении и умении быть в курсе текущих событий в мире.

Понимаете, меня заботит не столько частная жизнь, сколько иное. Вспомнились его ордена. И если оценивать в сегодняшних исторических критериях Кимом Филби сделанное, то его личный вклад в Победу в Великой Отечественной над гитлеровской Германией огромен. Информация его была бесценной. Я начал про его вклад в дело Победы над фашистской Германией. Когда я вошел в материалы, посмотрел внимательно его дело, то возникло ощущение несправедливости. Как же так, он столько сделал и не Герой Советского Союза? Почему? Начал я доводить эту идею до руководства. Сверху объяснили, что время не то - 1987-й, может быть, Горбачев не хотел осложнений с англичанами. Так что поддержки эта идея не получила. И вдруг приходит от Крючкова документ, в свою очередь поступивший из приемной Яснова, тогда председателя президиума Верховного Совета РСФСР. И к нему: "Владимир Александрович, (это Крючкову) прошу рассмотреть приложенное письмо". В нем три харьковских студента пишут, как же так, такой выдающийся человек, внес великий вклад в дело Победы, и не Герой? Незадолго перед этим как раз прошло по телевидению интервью Филби с Генрихом Боровиком, и ребята, видимо, посмотрев передачу, пишут письмо, но почему-то Яснову. Но это и не важно кому. Важно, что они поняли и пишут. А уж коли пошло обращение о присвоении таким путем, то поступила команда - готовить представление. Мы начали готовить документы. Но Филби в мае 1988-го не стало.

- То же самое, почти слово в слово, только, конечно, без Боровика и Яснова, мне рассказывали про другого великого разведчика - Абеля-Фишера: хотели, начали, не успели.

- Н-да, и посмертно тоже, как-то так не получилось.

- Почему? Ведь присвоили же посмертно нескольким атомным разведчикам Героя России - Лоне Коэн, Яцкову, Квасникову.

- Да, тем более в 2012-м - столетие Филби. Вполне достойный повод.

- Вы провожали Филби в его последний путь. Все действительно случилось как-то внезапно? По крайней мере, английские и французские газеты писали о неожиданной кончине.

- Так и было - тайны никакой нет. Филби лежал на обследовании у нас в госпитале. Вот вам тоже жизненный урок. Палата люкс, все как положено, он один. А у него уже дома случались потери сознания и такое же - в госпитале. Потерял сознание, упал и все... Если бы был в палате кто-то второй, тут же вызвал бы доктора. Причем, не сказать, чтобы был он до того в каком-то тяжелом состоянии. Нет, проходил обычные процедуры. Все шло нормально. Он говорил, что полежит еще несколько дней и выпишется, возвратится. Руфина Ивановна у него была, потом признавалась, что было у нее какое-то ощущение, сжимало сердце, и она хотела остаться. Ким сказал, нет, нет, поезжай, отправил ее. А на утро звонок - Ким ушел из жизни.

Могила на Новокунцевском кладбище. Холм, возвышение, сосны и обелиск. Успокоился он в Москве, практически по его завещанию.

- Знаете, после разговора с вами я еще больше укрепился во мнении: все основное Кимом Филби было сделано там, далеко отсюда.

- Конечно. Он - разведчик. И его разведывательное дело было сделано до ухода из Бейрута. Даже в Бейруте, по-прежнему работая, в меру сил нам помогая, он был, как мы говорим, практически в законсервированном состоянии. Конечно, оставался рядом с политикой, был журналистом, еще где-то и чего-то... Но сравните со Штатами, когда в 1949 - 1951 он работал представителем СИС. Но потом его вызвали в Лондон, выразили ему недоверие. К тому времени основная часть его работы уже была совершена.

- Это судьба разведчика - сделать два, может быть, три дела?

- Можно вообще сделать одно дело. Ведь многие дела в разведке сделаны, они зарезультированы, они заархивированы - и все. И никто не знает об этом.

- У Филби полтора десятка лет такого горения, такой отдачи и таких подвигов - и потом тоже, конечно, не доживание, не угасание, но уже другая, совсем иная жизнь.

- Вы поднимаете очень интересный философский пласт. Это важная задача - показать, что, во-первых, даже в такой очень специфической сфере есть место и горению, и решению высших задач. Что касается Кима Филби, есть еще один аспект: ему никто, в том числе и на Западе не может предъявить претензии, что он работал за деньги. Такой ореол чистоты, романтизма в отношении к стране, на которую десятилетиями работал, в которую верил ...