Русско-французский связной
Вторая и лучшая биография Сергея Дягилева в серии ЖЗЛ
Олег Брезгин. Сергей Дягилев. М.: Молодая гвардия, 2016.
В серии «Жизнь замечательных людей» вышла очередная биография Сергея Дягилева — человека, чьи открытия для искусства ХХ века значили не меньше, чем открытия Эйнштейна для науки. Наконец-то — достойная внимания.
Русское искусствоведение не успело разобраться с Дягилевым: с близкого расстояния он казался то шарлатаном, то кудесником. А меньше, чем через десять лет после первого «Русского сезона» и русское кончилось — началось советское. А для советского Дягилева не существовало. От революции ему не пришлось бежать — уже Первая мировая закрыла для него границу, и Дягилев остался на западной стороне: остаток его жизни был связан с Европой. Имя вновь всплыло только в 70-е, первой осмыслить сделанное Дягилевым попыталась историк балета Вера Красовская (попытка благородная, хотя и поверхностная: аналитика не была сильной стороной Красовской), затем вышел двухтомник «Дягилев и русское искусство»: Дягилева «разрешили», и это стало одной из множества идеологических трещин — Советский Союз медленно, но верно издыхал. А потом издох. И прорвало. Вышла переведенная серия зарубежных мемуаров о русском балете в Европе, при Дягилеве. Впервые было произнесено «богатое слово «гомосексуализм», так много определивший в «кружке Дягилева», в подборе его сотрудников. В Перми, родном городе Дягилева, провели первый фестиваль его имени: земляки научились им гордиться. Словом, случилось много всего. Но лучшая аналитика о Дягилеве была напечатана не в академических трудах или там сборниках Института искусствознания, а в газете «Коммерсант» к юбилею героя: Павел Гершензон (за балет), Ольга Манулкина (за музыку) и Кира Долинина (искусство) сумели сформулировать, что же такого сделал Дягилев — не танцовщик, не хореограф, не композитор, не музыкант, не художник, не дизайнер — для искусства всего ХХ века. Качество этой аналитики не превзойдено до сих пор. Хотя постсоветская «дягилевиана» распухла уже чуть ли не до размеров ленинской саги. В Перми вокруг Дягилева расцвела целая индустрия, как вокруг Микки Мауса. Собственно, Олег Брезгин — автор новенькой книжки, одна из ключевых фигур этого пермского движения. Апостол Дягилева, его жрец, а теперь вот — его биограф. И можно сказать, на сегодняшний момент в России — его лучший биограф.
В ЖЗЛ биография Дягилева выходила всего несколько лет назад. Почему издали новую, понятно с первых же страниц той, прежней: это такое неудобоваримое дамское писание, сладкий серый клей. Книга же Брезгина читается с увлечением. Брезгин, можно сказать с уверенностью, прочитал с карандашом всё (с той же уверенностью, правда, можно предположить, что читает исследователь, увы, только по-русски — что для биографа Дягилева все-таки минус: самая активная часть жизни героя прошла за границей). Он мастер выковыривать изюм из чужих мемуаров и писем: цитаты выразительные, сочные, он ими отлично дирижирует, он их режиссирует. Слышишь голоса, видишь людей, понимаешь их отношения. Даром что сам биограф уклоняется от собственных оценок и выводов. Очень хороша вся русская часть — увлекательная, стремительная, выразительная. Получается очень убедительная картина русской жизни накануне революции — диковатой, безумной, коррумпированной, заболоченной бездарными Великими князьями, их фаворитами и фаворитками, все насквозь пролгались, проворовались, запутались в интригах, но понимаешь, что только на такой гниющей почве и мог взойти этот экзотический цветок — Сергей Дягилев. С одной стороны — плоть от плоти не слишком богатого, но культурного, интеллигентного русского дворянства, с другой — все-таки авантюрист и игрок, человек вне системы. В этой части книга Брезгина вот уж действительно про жизнь, и жизнь замечательную.
Как только связь с Россией обрубается, русскоязычные источники усыхают и рассчитывать можно только на то, что было переведено и опубликовано здесь, повествование заметно скучнеет. Тихо бубнит от сезона к сезону, от премьеры к премьере. Искусствоведчески это отнюдь не блестящая проза для того, чтобы закручивать сюжет вокруг спектаклей. Другой оси у повествования нет. А жаль. Хоть бы кто, наконец, рассказал, как по-настоящему жил «Русский балет Дягилева»: крупнейший балетный работодатель Европы до самой смерти Дягилева. Как по-настоящему выкручивался Сергей Павлович из года в год — чтобы одновременно и туфли дырявые, и коллекция русских книг в Венеции. Как вообще платили в «Русском балете»? И кто его смотрел? Сюжет «искусство и деньги» в случае Дягилева сильно недооценен.
Очень кстати в книге были бы и ссылки. Брезгин цитирует щедро. А сносок на источники — ни одной. Кто в данном случае навалял — исследователь ли или ЖЗЛ (зачем, мол, массовому читателю сноски?) — не понятно, но книгу это портит основательно: как научный труд она попросту лишена ценности. Впрочем, если вы и есть тот самый интеллигентный массовый читатель (а стесняться тут нечего), то не пожалеете о покупке этой книги ни одной минуты.