Шестидесятники: Литературные портреты
Под одной обложкой собраны самые разные писатели и поэты — начинания от Александра Галича, Владимира Высоцкого, Новеллы Матвеевой, Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского до братьев Стругацких, Юлиана Семенова, Юрия Нагибина и Венедикта Ерофеева.
Книга начинается с подробного вступления — «Феномен шестидесятничества», в котором Быков определяет как временные рамки этого поколения (рожденные с 1918 по 1940 годы), так и другие характеристики этого явления — как преимущественно урбанистическое явление, оптимизм и ориентированность на легальное сотрудничество с советской властью. Но в творчестве каждого из героев книги выделено именно «свое» (хотя все и неравноценны и по-разному воспринимаются). Так герои Галича — это люди красивого жеста, Евтушенко произвел форменную революцию в русской рифме — по словам Вознесенского, рифма Евтушенко была рассчитана на акустику площадей.
В главе, посвященной Вознесенскому отдается должное тому, что в его многих стихах — радость обновления, в том числе связанной с пафосом советской поэзии рубежа 1950−60-х годов.
Рассматривая прозу Стругацких, Быков подчеркивает, что их любимыми героями были сильные люди с экстремальным опытом. «Военный опыт выковал великолепную генерацию, в каком-то смысле создал поколение сверхлюдей, это было и остаётся бесспорным. Вопрос в цене этого опыта, его издержках и альтернативах ему. Поисками этих альтернатив Стругацкие озабочены с самого начала. Но как-то всё выходит, что эти альтернативы хуже.
Как-то выходит, что теория воспитания даёт сбои, что в идиллическом мире Полдня поселяется Комкон-2, что человека по-прежнему формирует боевой опыт, пусть даже это война на том же Саракше или на Гиганде. Самое страшное противоречие художественной Вселенной Стругацких заключается в том, что хороших людей по-прежнему формирует только война; что именно война является основным занятием этих хороших людей; что больше их взять неоткуда".
Одна из самых интересных глав посвящена Венедикту Ерофееву и его поэме «Москва-Петушки», сразу ставшей абсолютным хитом самиздата. Почему эта непростая книга привлекла к себе народное внимание? Дело не только в искусстве питья и свободного времяпровождения, самобытности (вне советской власти и вне антисоветской тенденции того времени), и то, что она написана как высокая пародия. Ведь «Москва — Петушки» — не просто собирательные образы. Быков разбирает пять языковых слоев поэмы: библейский, русской классики, советской литературы, газетно-телевизионной политической лексики, и фольклорный.
«…это Странствие Хитреца, вечный сюжет мировой литературы, обеспечивающий любому автору шедевр, вырастание на три головы. Одиссею нельзя написать плохо. Фельетонист Гашек, пародист Сервантес, хороший, но не более, новеллист Джойс — все прыгнули в гении, осваивая этот жанр.
Есть у него некоторые устойчивые черты, которые перечислим.
Во-первых, Одиссей никогда не может достичь цели своего странствия — или эта цель окажется неокончательной: за время его отсутствия мир изменился необратимо. Пока идешь, цель смещается, а сам ты тоже превращаешься, и в результате Итака отдаляется куда-то в вечность. Прийти на нее можно, но застать прежней нельзя: «Мой лук согнули чужаки, мой луг скосили мужики».
Веничка не может достичь Петушков, потому что ни одна одиссея не кончается благополучным возвращением; может вернуться Сэм, но не Бильбо и не Фродо. Конечная цель их странствия совсем иная. Тот, кто столько всего видел и сделал, не может вернуться домой — он туда не влезет. Величайшие одиссеи — «Мертвые души» и «Похождения бравого солдата Швейка» — остались незаконченными именно потому, что герою некуда возвращаться: за время их странствия мир успел перемениться. Петушки недостижимы, как рай.
Во-вторых, Одиссей стремится к сыну — Телемаху — или, по крайней мере, к родне; Блум находит Стивена, и Чичиков — наиболее вероятный финал — тоже обрел бы кого-то из своих, а может, как знать, и незаконного отпрыска. Веничка тоже стремится к мальчику, знающему букву «Ю», и без этого мальчика поэма была бы далеко не так мучительна и пронзительна.
В-третьих, одиссея описывает географию и главный транспорт того мира и той эпохи, в которую живет и творит автор. Главный транспорт греков — корабль, главная среда — море. Главная среда советской России — Подмосковье, вся страна, от Москвы до Петушков, есть, в сущности, одно огромное грязное Подмосковье, в котором всегда осень. Главный транспорт России — электричка. Когда человек входит в подмосковную или какую хотите электричку (они все одинаковы, и ездят в них одинаковые люди, которые одинаково пахнут), он сразу попадает в пространство «Москвы — Петушков»…