Школа жизни из Дома на набережной

Он никогда не был ни борцом, ни ниспровергателем. Страх, поселившийся в сердце двенадцатилетнего мальчика из Дома на набережной после ареста отца, преследовал его на протяжении отмеренных судьбой сорока трех лет остальной жизни до самой смерти в обычной палате обычной городской больницы  на излете марта 1981 года. 

«Перестройкой» в то застойное время даже близко не брезжило.  Генсек Брежнев доживал  отмеренные ему небом последние 20 месяцев на кремлевском олимпе, но система оставалась прочной. Первая кровь Афгана  еще не просочилась сквозь  бинты советского общества. Империя не верила в грядущую гибель, хотя ее серое вещество – советская интеллигенция была смертельно поражена цинизмом, утратой идеалов,  неверием в светлое будущее и латентным вещизмом, когда негласный социальный статус определялся наличием приличной квартиры, автомобиля «Лада», дубленки, кожаного пиджака и американских джинсов. 
У него все это было. В амплуа маститого спортивного журналиста он объехал едва ли не всю планету. Да и каждая новая его повесть тут же появлялась на страницах престижного в интеллигентских кругах «Нового мира», уже без Твардовского и его соратников, но все еще «приличного» литературного журнала, читатели которого чурались стоящих на охранительных партийных позициях журналов «Октябрь» и «Знамя». 

Писателя, о котором идет речь, звали Юрий Трифонов. Сегодня он как-то незаслуженно подзабыт издателями. Что ж, другие времена – другие нравы.
И тем более отрадно, что в замечательной коллекции «ЖЗЛ» (пусть и в малой серии) вышла книга Семена Экштута «Юрий Трифонов».  Именно этот автор, который пристально занимается антропологией русской интеллигенции, должен был сказать свое слово о писателе. Поскольку Трифонов всей своей «городской /московской прозой» предсказал моральный крах советского «серого вещества», его  последующее  перерождение в постсоветскую «элитную тусовочку», которая и сейчас весьма далека от того, чтобы назваться «мыслящим тростником». 
Семен Экштут написал своеобычную книгу, которая не столько традиционное жизнеописание, сколько реконструкция портрета писателя из  руды его прозы. Анализируя произведения Трифонова, имевшие небывалый успех у читателей, Экштут совершает довольно смелые авторские отступления, призванные проиллюстрировать эволюцию русской интеллигенции, деградацию которой отразил в своих городских повестях писатель, не ведавший своих пророчеств. Не случайно в подзаголовок  этой книги  автор вынес слова «Великая сила недосказанного».
В те времена читатели во всем искали подтекст. В каждой книге, в каждом фильме, даже в газетных публикациях. Одно дело «тамиздат» и «самиздат», где все вещи называются своими именами, и совсем иное –  откровения трифоновских героев, которые перестали жить в ладу с этой странной субстанцией по имени совесть. Грехопадение свершилось. Изгнание из рая уже не за горами.  И все сладкоголосые проповеди о «гласности, перестройке,  ускорении» всего лишь булыжники благих намерений, которыми вымощена дорога в предстоящий обществу ад  постсоветского времени. Потому что единожды предавший…
К чести Юрия Трифонова, он, несмотря на неизжитый с годами страх, оставался верен своему времени и месту. Он не лакировал действительность, чтобы потом отречься от прежних «заблуждений»  и покаяться в содеянных  «грехах». Он просто рассказывал в своих повестях о том, что его волновало и тревожило. Потому что он был одним из тех советских творческих интеллигентов, блеск и нищету которых он четко осознавал. 
Относительно пророчеств Юрия Трифонова  с автором книги можно как соглашаться, так и спорить. Но тем и хороша эта книга, что задевает читательский нерв. Трифонова в бронзе представить почти невозможно, а вот Трифонов в смятении своих персонажей – наверное, самый точный портрет писателя, который, навсегда, останется мальчиком из «Дома на набережной».
Тринадцатилетним мальчиком, написавшим в своем дневнике: «ЖИЗНЬ – страшная вещь, и, в то же время, - лучшая школа».
С этим он и прожил. Достойно. Не подличая. Хотя он никогда не был ни борцом, ни ниспровергателем.