Стихия стиха и стихия чувства
Книга о том, как любовь поэта перевоплощается в творчество
Недавно в серии ЖЗЛ вышла книга Анны Сергеевой-Клятис «Заложники любви». Стремление автора проследить роль любви, этого всепоглощающего чувства, в появлении стихов неизбежно вызывает у рецензента один простой и неисчерпаемый вопрос: как вообще взаимно соотносятся биография и творчество того или иного автора? Попытка «вывести» поэзию из совокупности эмпирических фактов заведомо вульгарна, попытка абстрагировать поэзию от жизни уводит в мертвую рассудочность и чуть ли не в подмену поэзии риторикой (наукой о правильном построении текста). А между тем никто не может раз и навсегда установить оптимальное процентное соотношение авторской биографии и авторской фантазии, ибо очевидно, что творчество живет не статистическими величинами, а принципом, согласно которому факт жизни становится (или не становится) фактом искусства.
Как любовь переплавляется в поэзию? Сергеева-Клятис не просто описывает эмпирические истории (пересказывать которые нет смысла, о них можно прочитать в книге); Клятис говорит о двух могущественных стихиях — поэзии и любви. Любовь, по мысли автора, фактически приносится в жертву поэзии, нередко личные чувства, которые испытывает служитель Аполлона, сгорают на огне творчества и также нередко становятся губительными для объектов любви (как же трагически двусмысленно здесь слово «объект»!). Любовь поэта порой становится фатально губительной, как показывают судьбы Фета, Тютчева и других поэтов, о которых пишет Клятис. Если же поэзия не становится по отношению к любви разрушительной силой, любовь подпитывает поэзию и в этом смысле все равно остается жертвенной. Это происходит тогда, когда поэт, по Пастернаку, почти приравнивается к богу неприкаянному; божество неизбежно требует жертв и вообще бывает житейски непредсказуемо.
Является ли трагическая идея жертвы единственно возможной в поле любви и поэзии? Говоря об опасной стихийности любви и поэзии — об их притягательно-разрушительных огнях, — Анна Сергеева-Клятис обнаруживает женский взгляд на природу любви и творчества. Стихийно-синкретическому пониманию двух роковых сил, женскому космосу Клятис может быть априори противопоставлен мужской космос, мужской ум, который устроен несколько иначе и воспринимает поэзию и любовь несколько иначе. Мужской взгляд на поэзию и любовь (если его вообще можно универсально реконструировать) был бы преимущественно категориальным: любовь — факт жизни (который в принципе доступен эстетическим или нравственным оценкам), тогда как поэзия не есть жизнь как таковая, она уже вторичное отображение жизни. Она условный мир. И значит, в мужском ментальном поле способен возникнуть вопрос о том, какая любовь вдохновляет поэта, а какая уводит его в круг скучных житейских обязанностей, засушивает сердце.
У Анны Сергеевой-Клятис, напротив, любовь и поэзия сосуществуют и вступают в противоборство на одной шкале смыслов. Сергеева-Клятис воспринимает любовные коллизии Пушкина или Пастернака, Фета или Тютчева как составляющие жизненного сценария поэта, а эротическое поведение поэта — например, Цветаевой — Клятис толкует одновременно как творческое поведение поэта. (В мужском понимании творческое усилие способно переиначивать жизнь и любовь, внося в жизнь нечто абсолютно новое.)
Тем интереснее случаи любви и поэзии, когда мужской и женский взгляд на означенные явления совпадают. По-своему продолжая пушкинского «Онегина», где некоторые персонажи (Ленский, Татьяна) с губительными для себя последствиями черпают любовь из книжных источников, Сергеева-Клятис пишет о поэтах, которые немножко как бы подгоняют жизнь под литературу. Так, в книге Клятис описана своего рода любовная интрига: поэт Батюшков, к всеобщей неожиданности, отвергает Анну Фурман, с которой был фактически помолвлен. (Оставаясь в параметрах женского взгляда, Клятис недву¬¬смысленно утверждает, что Батюшков разрушил свою жизнь.) Расследуя причины любовной катастрофы с почти детективной хваткой, Сергеева-Клятис заключает, что Батюшков хорошо мотивировал — обставил — свой скандальный отказ жениться, однако — остроумно замечает Клятис — чем аргументы Батюшкова внешне логичнее, тем глубже иррационально разрушительная подоплека поступка Батюшкова. Он отказался жениться, находясь под влиянием романтической экзальтации Жуковского, считает Клятис. По ее логике и Лермонтов невольно мучил любимую, как бы навязывая ей трагизм байроновского толка… Примером стремления подчинить жизнь поэзии в книге Клятис является и Блок, который творчески обожествлял Любовь Менделееву и поэтому не жил с ней как с земной женщиной (что было катастрофой для семьи Блока).
Личностная стихия, которая подчас опасна (или непосильна) для любимых, явлена Анной Клятис также на примерах Пастернака и Цветаевой. Тонко и проникновенно показаны в книге любовные коллизии, в которых любящая сторона ведет себя деликатно, обходительно и даже по-своему альтруистично, но предательски раздваивается между семейным долгом и зовом сердца (Тютчев и Денисьева, Пунин и Ахматова). На примерах Тютчева или Пунина Анна Клятис показывает, как субъект неузаконенной любви способен сочетать в себе великодушие и слабоволие, быть невольным мучителем для собственной семьи.
Особняком в книге стоят любовные истории, которые не подпадают под книжный или даже личностный архетип. К исключительным историям любви в книге относятся взаимоотношения Пушкина и Анны Керн, проникнутые галантной легкостью и неземной грустью, однако скользящие на грани простого усадебного флирта…
Взгляд Анны Сергеевой-Клятис на природу любви и поэзии является глубоким, выстраданным, убедительно мотивированным, но едва ли единственно возможным. Однако тут речь скорее не о недостатках книги (таковых не обнаружено), а о неисчерпаемости избранного автором предмета.
Анна Сергеева-Клятис. Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов. — М., Молодая гвардия. Серия «Жизнь замечательных людей», 2019.