Загадка — Распутин
В серии «Жизнь замечательных людей» вышла первая биография Валентина Распутина, написанная писателем и журналистом Андреем Румянцевым.
О первых биографиях таких огромных личностей, какой являлся Валентин Распутин, всегда трудно судить. Они — первые, их не с чем сравнивать. К тому же я не уверен, что будет написана еще одна. Мы научились быстро забывать своих писателей — даже совсем недавнего прошлого.
Впрочем, книга Андрея Румянцева вполне достойно отражает весь путь Валентина Распутина. В ней много биографического материала, она охватывает все его творчество. Тем более что Распутин ведь совсем не много прозы написал, в отличие от других своих ровесников в писательском цеху. Он, в общем-то, был минималистом. Небольшие повести, рассказы, очерки… Но мало кто из его ровесников может гордиться такой «частотой» шедевров в общем объеме написанного. Вот смотрите: «Уроки французского», «Живи и помни», «Последний срок», «Прощание с Матёрой». Это уже, безусловно, классика. Не поспоришь.
Книга Андрея Румянцева лично меня заставила еще раз задуматься над феноменом личности и прозы Валентина Распутина. Распутин — классический пример писателя, которого нужно не просто читать, а разгадывать. Он при всей вроде бы «душевности» очень закрытый писатель. Он и в жизни оставлял такое впечатление (наверное, не для друзей). Он явно больше думал, чем говорил, что вообще характерно для людей из русского народа, где краснобаев, может быть, и любят, но не уважают. Еще Лев Толстой выговаривал молодому Горькому: что это мужики у вас говорят так много и умно, так в жизни не бывает! Русский мужик он больше молчит, больше слушает. И свою думку думает.
Вот и образ Валентина Распутина в моем представлении всегда какой-то задумчивый. Обратим внимание: он вошел в литературу в то время, когда рушились иллюзии шестидесятников. Разгромлен «Новый мир» Твардовского, наступила эра «брежневщины», или так называемого «застоя». В феврале 1974 года выслали Солженицына, и тема Сталина в СССР была закрыта. А в октябре-ноябре в «Нашем современнике» появляется публикация «Живи и помни» — самого неожиданного произведения не только Валентина Распутина, но, наверное, всей русской прозы о Великой Отечественной войне. Эта повесть о дезертире не могла бы появиться раньше или позже. Но тут, мне кажется, ее просто проморгала наша цензура, еще недавно увлеченная великими битвами на разных фронтах. Распутин ведь не воспел дезертира… Он просто высказался с другой стороны, откуда никто этого высказывания не ожидал. Мне кажется, что вообще «Живи и помни» — это не столько повесть о войне, сколько продолжение «Уроков французского». Там мальчик хочет сбежать из райцентра обратно в родную деревню, где ужасающая бедность и нет никаких перспектив, но все такое родное, теплое, понятное детскому сознанию. А здесь Гуськов, сам не понимая, что он делает, бежит даже не с фронта, а из госпиталя и тоже в родную деревню. Мальчик-то не сбежал, испугался, остановился в последний момент. А Гуськов сбежал и выпал из истории. Ни сказок о нем не напишут, ни песен о нем не споют. Но почему-то остается ощущение, что именно он совершил какой-то очень сильный поступок, что именно такой поступок и есть самое сильное высказывание о войне.
Я не утверждаю, что мое понимание этой повести самое правильное. Я только утверждаю, что прозу Распутина нужно не просто читать, а разгадывать. Одна из самых ранних его вещей — «Деньги для Марии». О чем она? У продавщицы недостача, ее, очевидно, посадят, но добрый ревизор согласен подождать пять дней, в течение которых муж Марии Кузьма должен найти тысячу рублей. И он идет «по миру». Кто-то помогает, кто-то — нет. Главная надежда — брат Кузьмы. Даст или нет? «Молись, Мария!»
Читаю биографию Валентина Распутина. Его отец Григорий Никитич прошел всю войну, был ранен, вернулся победителем. Через два года заснул на пароходе с сумкой казенных денег (совсем невеликих), а сумку «срезали». Отправили на семь лет в лагеря. Давайте все-таки не забывать это «государственное» время, когда первым преступником становилась жертва. Но это уж очень простое объяснение. В той же биографии я читаю воспоминания Распутина о жизни в его родной деревне Аталанка: «…вся деревня жила одним миром. Слово „колхоз“ было понятием не хозяйственным, а семейственным, так и говорили: колхозом спасаемся. Колхозишко был бедный, надсаженный войной, истрепанный нуждой; горе гуляло почти по всем избам. Но умудрялся как-то колхоз самым бедным помогать, и с голоду у нас, слава Богу, не помирали». И тогда понимаешь, что «Деньги для Марии» — вещь тоже сложная, многогранная. Это тоже подход к теме с какой-то другой, неожиданной стороны. Можно, конечно, просто сказать: ах, какое ужасное время, когда бедную женщину за небольшую недостачу, которая за целый год накопилась, в лагеря упекут. Но времена, как известно, не выбирают. А вот люди-то, люди? Бедность страшная! Горе гуляет по всем избам. Но спасти Марию можно только всем миром. Ну, или «колхозом»… Какая, в сущности, разница?
Так и почти любая повесть или рассказ Распутина — это всегда загадка, задача со многими неизвестными. Во всей поздней русской советской литературе, пожалуй, не было писателя более трепетно-осторожного в распутывании мотивов человеческого поведения. Эти мотивы уходят такими глубокими корнями в историю народа, и далекую, и близкую, да и просто — в природу человеческую, и Божественную, и животную, что и читать Распутина надо осторожно и внимательно, с заведомым почтением к этой глубине…
А если этого в душе нет, то и вовсе читать не надо.