«Ждем, когда выплывет»
В новой биографии легендарного начдива из серии ЖЗЛ историк Павел Аптекарь объясняет, как при помощи фильма братьев Васильевых сложился миф о Чапаеве.
В 2017 году исполнилось 130 лет со дня рождения Василия Ивановича Чапаева — начдива Красной армии, участника Первой мировой и Гражданской войны, который в возрасте 32 лет погиб в бою, но в итоге обрел бессмертие благодаря легендарному фильму братьев Васильевых «Чапаев». О том, как складывалась непростая биография начдива, можно узнать из новой книги историка Павла Аптекаря «Чапаев», недавно выпущенной издательством «Молодая гвардия» в серии «Жизнь замечательных людей». С разрешения автора и издательства КиноПоиск публикует отрывок из книги, объясняющий, как при помощи фильма братьев Васильевых сложился миф о Чапаеве.
От смерти к мифу
Народным героем Чапаев стал спустя более десяти лет после публикации романа ["Чапаев" Дмитрия Фурманова], когда на экраны вышел одноименный фильм.
Планы экранизации появились у Фурманова вскоре после завершения романа — эскизы киносценария, обнаруженные в архиве писателя, датированы 1924 годом. То, что «Чапаев» вышел на экраны не в середине 1920-х, а лишь спустя десять лет после первых авторских набросков, безусловно, к лучшему. Снятый в последние годы эпохи «великого немого» фильм получился бы совсем другим и, вероятно, не пользовался бы всеобщим обожанием публики.
В 1933 году режиссеры «Ленфильма» Сергей Васильев и Георгий Васильев (на самом деле не братья, а однофамильцы) получили сценарий Анны Фурмановой о героическом пути Чапаева и его соратников. Судьба Чапаева заинтересовала режиссеров, но не устроил сценарий, в котором главным героем оказывался комиссар, а не начдив-самородок, и они серьезно переработали материал. В конце 1933 года режиссеры подали заявку на съемку фильма «о руководящей роли партии в эпоху становления Красной армии». Авторам сценария пришлось немало потрудиться, чтобы убедить руководство киностудии снять звуковой, а не немой фильм. Одним из решающих доводов стало стремление ярче отразить батальные сцены и продемонстрировать интонационную глубину диалогов Чапаева с комиссаром и другими героями.
Впрочем, спорами с начальством о звуковом оформлении дело не обошлось. В 1930-е годы кино было «важнейшим из искусств», выполнявшим комплекс государственных задач. Советское кино эмоционально воздействовало на мировоззрение массового зрителя, создавало в нем коллективизм, уверенность в правильности избранного пути и непогрешимости руководства страны. Эмоциональная индоктринация действовала доступным для массового восприятия языком, дополняла инструменты официальной пропаганды (печать, радио и партийно-политические органы) и закрепляла их работу. Общественную и государственную значимость кино 1930-х годов можно сравнить с современным российским телевидением.
Вопрос выхода кинокартины в широкий прокат решался партийно-государственным ареопагом, нередко последнее слово оставалось за первым лицом. Чувство юмора и художественный вкус генерального секретаря могли вернуть на большой экран фильм, забракованный профильными чиновниками и их кураторами.
Но сценарий Васильевых не устроил Иосифа Сталина, который хотел видеть в картине больше романтики и простых человеческих отношений. Образ Анки-пулеметчицы, женщины-бойца, появился в фильме по его предложению. Новый сценарий с любовной линией Сталину понравился больше.
Заявку утвердили, режиссеры приступили к подбору актеров. Бабочкину первоначально предназначалась роль Петьки, но актер продолжал репетировать роль начдива и настолько вжился в образ Чапаева, что после кинопроб его утвердили на главную роль. Роль Петьки перешла к Леониду Кмиту. Исполнителя образа Фурманова нашли в Ленинградском ТЮЗе, где играл внешне напоминавший комиссара Борис Блинов. Певцову с его внешностью дореволюционного интеллигента доверили роль главного противника Чапая, полковника Бороздина, Анкой-пулеметчицей (образ, созданный Васильевыми) стала Варвара Мясникова (послевоенные дети видели ее в роли доброй феи в «Золушке»). Другие заметные роли исполнили Николай Симонов и Борис Чирков (крестьянин, жалующийся Чапаеву на притеснения). В съемках участвовал юный Георгий Жженов, а в одном из самых ярких эпизодов фильма можно увидеть и Георгия Васильева — со стеком и папиросой в зубах в первой шеренге офицерского полка он идет в психическую атаку.
«Чапаев» отличался от многих картин, посвященных Гражданской войне, редким для советского кинематографа уважительным отражением противоположной стороны. Белые Васильевых — это не ограниченные самодуры, желающие повесить и расстрелять побольше рабочих и красноармейцев и спотыкающиеся в первом равном бою. Илларион Певцов создал образ жестокого, но тонкого и глубоко переживающего драму войны старорежимного офицера, для которого победа революции и большевиков означает крах не только карьеры, но и устоев его жизни.
Чапаеву и его соратникам приходится сталкиваться на поле боя не только с мобилизованными крестьянами, легко переходящими на сторону, к которой «клонится счастье боевое». Им приходится сражаться и с убежденными противниками, готовыми, как и чапаевцы, умереть на поле боя во имя своей идеи. Сам Чапаев в фильме отмечает доблесть и боевые достоинства каппелевцев. Такое отношение к противнику через пять лет отразит Константин Симонов в своих халхин-гольских стихах «Да, враг был храбр, тем больше наша слава». Но в середине 1930-х годов, после того как вождь сказал, что «врага надо не изучать, а бить», такое отношение многим казалось по меньшей мере рискованным.
Опасаясь, что партийные кураторы потребуют изменить «мрачные» и «пораженческие» эпизоды, Васильевы сняли три варианта финала картины. Кроме классического, где Чапаев тонет в Урале, они предложили сцену парадного марша чапаевцев по освобожденному Лбищенску, в которой Чапаев говорит раненым Петьке и Анке: «Счастливые, говорю, вы с Петькой. Молодые. Вся жизнь впереди» (заметим, это говорит человек, которому в 1919 году исполнилось 32 года). Третий вариант снимался в яблоневом саду на родине Сталина в Гори. Петька по сюжету командует дивизией Красной армии, а Анка играет с детьми под закадровый голос Чапаева: «Вот поженитесь, работать вместе будете. Война кончится, великолепная будет жизнь. Знаешь, какая жизнь? Помирать не надо!»
Но в итоге было решено, что трагическая гибель — это яркая точка, которая не терпит продолжений. Красивые варианты киновоскрешения Чапаева остались в истории кинематографа. Альтернативная версия концовки легендарного фильма оказалась востребованной в начале Великой Отечественной войны. В ней Чапаеву удается уйти от преследования белых и их пуль. Герой переплывает Урал и обращается к красноармейцам и командирам с призывом смело сражаться с нацистами и отправляется на фронт.
«Красиво идут, черти!»
Во время первого просмотра «Чапаева» с участием высокопоставленных партийных и государственных работников в конце лета 1934 года тогдашний руководитель советского кино Борис Шумяцкий вышел из зала, не пожав режиссерам руки и не сказав им ни слова. Вероятно, он опасался, что фильм вслед за пьесой «Дни Турбиных» обвинят в реабилитации и даже восхвалении белогвардейцев и примут соответствующие оргвыводы. Есть легенда, что «Чапаева» спасла реакция членов ЦК — красных конников, председателя Реввоенсовета Климента Ворошилова и командарма Семена Буденного, которые отреагировали на сцену психической атаки словами: «Красиво идут, черти!»
Решающим был день 4 ноября 1934 года, когда «Чапаева» показали Сталину, Вячеславу Молотову, Ворошилову и председателю Центрального исполнительного комитета Авелю Енукидзе. «Я волновался отчаянно за оценку всей картины в целом. Мне хотелось пригласить на этот просмотр режиссеров, но, не видя активно положительного отношения к картине, я не рисковал сразу ставить этот вопрос. <…> Начиная с первой сцены „А как думает комиссар“ стала складываться положительная оценка. <…> Когда лента заканчивалась, И. В. поднялся и, обращаясь ко мне, заявил: „Вас можно поздравить с удачей. Здорово, умно и тактично сделано. Хорош и Чапаев, и Фурманов, и Петька. Фильм будет иметь большое воспитательное значение. Он хороший подарок к празднику“. При представлении И. В. и другие хвалили работу как блестящую, правдивую и талантливую. <… > С. Васильев на это ответил благодарностью, заявив, что они, делая ленту, сильно волновались… Теперь рады, что их усилия не прошли даром», — писал после высочайшего просмотра Шумяцкий.
Несмотря на высокую оценку фильма, правка «Чапаева» первыми лицами государства продолжалась и после его выхода на экран. 20 декабря 1934 года во время шестнадцатого (!) просмотра ленты Сталин и Ворошилов попросили вырезать часть реплики главного героя, где тот говорит, что если подучится, то сможет командовать в «мировом масштабе», и ограничить его притязания фронтом. Слаженная и вдохновенная работа режиссеров и актеров помогла создать яркое произведение искусства, признанный шедевр, который вслед за «Броненосцем „Потемкин“» стал одной из визитных карточек советского кино.
Многие эпизоды стали классикой не только отечественного, но и мирового кинематографа. В первую очередь это психическая атака каппелевцев, контратака чапаевцев, которых ведет вперед начдив на лихом коне, и гибель главного героя. Лаконичный (вчетверо короче расстрела на лестнице в «Потемкине») и выразительный эпизод вошел в учебники киноискусства, так же как и два других эпизода — когда Чапаев с помощью картошки и чугунка разъясняет комиссару, где должен быть командир в различные моменты сражения, и когда руководит боем на тачанке, с которой разит врага из пулемета его верный адъютант.
Первый показ «Чапаева» 7 ноября 1934 года положил начало триумфальному шествию фильма по всему Советскому Союзу. Не обошлось без мелких шероховатостей. Через три дня после премьеры, 10 ноября, критик Хрисанф Херсонский написал в «Известиях»: «В фильме очень неуверенно, неполно и поверхностно показан Фурманов — представитель партии, воспитывавшей Чапаевых…» В тот же день во время очередного кинопросмотра в Кремле Шумяцкий назвал слова критика «загибом».
С ним согласились руководители партии и государства. «Ох уж эти критики. Такие вещи пишутся неспроста. Они дезориентируют. Люди нашли очень правильные краски для создания образа комиссара. А их тянут в другую сторону», — заметил Сталин. В присутствии Шумяцкого он переговорил с главным редактором «Правды» Львом Мехлисом и пообещал, что уже 12 ноября в главной газете страны появится статья с «правильной ориентировкой».
Через несколько дней мнение журналистов о картине резко изменилось: «Всем, всем, всем нужно посмотреть эту картину». Вскоре, 21 ноября, высказалась и «Правда»: «„Чапаева“ посмотрит вся страна». В декабре 1934 года Сталин во время очередного просмотра отметил, что все кинематографисты должны подтягиваться к таким фильмам, как «Чапаев», учиться у его авторов мастерству и вкусу.
Сталин и другие советские лидеры требовали от Шумяцкого изготовить максимально возможное число копий, чтобы показать их по всей стране. Когда вожди узнали, что звуковой вариант «Чапаева» невозможно показать во многих клубах и кинотеатрах из-за отсутствия нужной аппаратуры, они потребовали ускорить ее производство и закупку за рубежом. Кроме того, начальнику управления кино поручили создать немой вариант лучшего, по мнению Сталина и его окружения, советского фильма.
«Мы идем смотреть „Чапаева“»
Но горожане и жители деревни до отказа заполняли кинотеатры и клубы без всяких указаний свыше. До конца 1930-х годов фильм посмотрели, по разным оценкам, от 45 до 60 миллионов человек. Кинопросмотры превращались в демонстрации. Кинохроника запечатлела кадры, на которых колонны зрителей шли в клубы и кинотеатры под транспарантами «Мы идем смотреть „Чапаева“».
В ленинградском кинотеатре «Сатурн» его ежедневно демонстрировали два года подряд. Школьники и студенты экономили на завтраках и мороженом, чтобы еще раз посмотреть любимый фильм и похвастаться перед друзьями, что обогнали их по числу просмотров. Не отставали от детей и взрослые. По свидетельству Шумяцкого, главный кинозритель (и кинокритик) страны Иосиф Сталин к марту 1936 года, то есть меньше чем за полтора года, посмотрел его 38 раз.
Впрочем, вождь и учитель выделял «Чапаева» не только числом просмотров. Этот фильм был единственным, который Сталин отдельно упомянул в декабрьской статье, посвященной пятнадцатилетию советского кино. Его режиссеры Георгий и Сергей Васильевы стали первыми кинематографистами, удостоенными ордена Ленина. Весной 1936 года, когда советские газеты восторгались вышедшим на экраны новым фильмом о Гражданской войне «Мы из Кронштадта», Сталин заметил: «Картина сильная, хорошая, но не „Чапаев“». И назвал последний «лучшим фильмом».
Любовь к фильму и его главным героям породила не только умело выстроенная драматургия, но и образ самого Чапаева. В отличие от прежних историко-революционных фильмов, в которых главные герои выглядят великими и монументальными, далекими от простых людей, драматургия «Чапаева» выстроена совсем по-иному: авторы сценария общаются с героями и сюжетом не снизу вверх, а на равных, яркие и в то же время бесхитростные персонажи, их действия и переживания близки миллионам людей.
Один из режиссеров, Сергей Васильев, отмечал: «Если зритель не подражает нашему герою, картина теряет свою ценность… Когда действуют Петька или Чапаев, зритель чувствует их близкими самому себе, чувствует в них таких же людей, как он сам, как каждый сидящий в зале, как людей, имеющих качества, которых еще не имеешь и которые все-таки можно иметь». Даже исключительное мужество в бою не ставит их выше зрительного зала. Как писал один из кинокритиков, кажется, что после окончания сеанса можно подойти если не к главному герою, то к Петьке или Еланю и попросить у них закурить.
Еще один секрет успеха — яркая и нестандартная манера представления героев. Они говорят простым и выразительным языком, который легко и с удовольствием воспринимает зритель. В «Чапаеве» много комедийных сцен: Гражданская война с ее смертями, кровью, болезнями, голодом предстает едва ли не карнавалом. Яркая утопия оказалась востребованной в повседневной советской жизни. Это было частью работы власти и государства с исторической памятью. Кинематограф был призван формировать мировоззрение советских людей, особенно молодежи. Образы бесшабашных и одновременно преданных советской власти Чапаева и его соратников были идеальными в этой конструкции.
«Ждем, когда выплывет»
Ставший киноклассикой сразу после выхода на экраны фильм начал второй этап превращения нашего героя в национальный миф, близкий каждому советскому гражданину. Режиссеры и актеры создали кинематографический шедевр. «Чапаев» — один из уникальных эпизодов в истории отечественного и мирового киноискусства, когда партийно-государственный заказ совпал с массовым запросом на фигуру народного героя.
Через несколько лет, в годы Большого террора, когда из истории беспощадно вычищали имена потенциальных конкурентов Чапаева по Гражданской войне, чьи боевые заслуги и личная храбрость не уступали чапаевским (Василия Блюхера, Ивана Каширина, Епифана Ковтюха, Ивана Кожанова, Александра Павлова, Витовта Путны, Ивана Раудмеца и других начдивов и комбригов), «Чапаев» стал одним из инструментов исторической политики, формирования удобного для партии и государства образа прошлого. Яркий образ начдива на лихом коне позволял вытеснить из истории Гражданской войны десятки и сотни красных командиров, ставших за считанные месяцы врагами народа и шпионами иностранных разведок. Среди них, кстати, оказался и преемник Чапаева на посту начальника 25-й дивизии Иван Кутяков.
Сценаристы фильма и его высочайшие редакторы намекали зрителям: правильный, пусть и необразованный и с загогулинами характера лидер, умеющий расставить повсюду своих людей, важнее регулярной и систематической организации даже в такой сложной и ответственной сфере, как военное дело. Он способен своим талантом переиграть профессионала и победить вопреки правилам и законам. Народу подсказывали наилучшее устройство государства и общества — найти достаточно самородков, способных обеспечить успех в любой сфере.
«Чапаев» оказал воздействие на умы не только в Советском Союзе. В 1936 году, после демонстрации кинофильма в Испании, в 13-й интербригаде сформировали 49-й батальон, на знамени которого было написано: «Чапаев». Среди бойцов батальона был бывший белый офицер, воевавший против Чапаева в Гражданской войне, Владимир Глиноедский.
Как и многие другие легендарные герои Гражданской войны, Чапаев стал «пароходом и человеком»: перед войной его именем были названы несколько гражданских судов и канонерская лодка. В годы Великой Отечественной войны именем Чапаева были названы сотни партизанских отрядов и бригад. После Великой Отечественной войны именем легендарного начдива назвали крейсер.
Фильм дал мощный толчок развитию чапаевского и околочапаевского фольклора, особенно в Поволжье и на Урале, который часто напоминает народные предания о Емельяне Пугачеве. Это обусловлено географическим фактором: оба действовали на этой территории и массовым восприятием героев как борцов против господ за неведомые народное счастье и волю. В народных сказах их герой оказывается неуязвимым богатырем и волшебником, способным найти выход из любой ситуации. В одном из них Чапаев идет в атаку, белые ведут ожесточенный огонь по красному командиру, но Чапаев невозмутимо идет вперед. Сражение, разумеется, завершается разгромом врага, а начдив «после боя шинель вытряхнул, из нее все пули, в него попавшие, высыпались». В другой красной былине белым удается захватить Чапаева в плен, но наш герой и здесь обманывает противника: «Попросил у белых воды напиться, ему принесли ковш, он в него нырнул и исчез».
Советские дети играли в Чапаева, так же как американские в ковбоев и индейцев, а дореволюционные российские — в казаков и разбойников. Всенародная любовь к Чапаеву и фильму не угасала многие годы. Американские социологи указывали на любопытный феномен: даже эмигранты третьей волны, покинувшие СССР в послевоенные годы и не испытывавшие симпатий к советской власти и ее героям, тем не менее любили смотреть «Чапаева».
Исследователи биографии Чапаева, его участия в Первой мировой и Гражданской войне в советские годы так или иначе пытались поддерживать миф о непобедимом командире, оставляя в стороне частную жизнь героя. В последние годы советской власти Чапаев оказался в тени внимания историков и публицистов. Авторов больше интересовали ранее неизвестные и малоизученные фигуры белых лидеров и военачальников, вождей повстанческих крестьянских и национальных движений, а также репрессированных до Большого террора красных командиров, часть которых (Борис Думенко, Филипп Миронов и другие) была реабилитирована только во второй половине 1980-х годов.
Впрочем, исследователи Белого движения, особенно уральского казачества, уделяют немало внимания личности Чапаева. Они обвиняют его и бойцов дивизии в крайней жестокости по отношению к пленным, издевательствах над мирным населением, насилии над женщинами и уничтожении станиц и хуторов. «За месяц пребывания красных в Лбищенске были ограблены все дома, отнят урожай, изнасилованы женщины, особенно состоявшие в родстве с офицерами. После боя в расправах особенно активное участие приняли казаки Лбищенского полка и солдаты Поздняковского», — пишет Николай Фокин. «Белые» историки утверждают, что противник одерживал победы над уральцами исключительно благодаря превосходству в живой силе, технической оснащенности и лучшему обеспечению боеприпасами. «Борьба против уральского казачества была наполнена поражениями большевиков, несмотря на колоссальное их превосходство как в техническом, так и в количественном отношении», — пишет, например, Сергей Балмасов, опираясь на свидетельства уцелевших уральцев.
Исторического героя, храброго солдата, искусного командира и неординарного человека Василия Чапаева сначала превратили в пропагандистский миф, который благодаря мастерству художников и точному попаданию в настроения большинства стал народной легендой. Она, в свою очередь, по мере деидеологизации и растущего общественного и политического пофигизма эволюционировала в один из самых широких и масштабных циклов отечественного анекдота. Эти анекдоты — яркий результат того, как народная ирония противостояла долгому и надрывному официальному пафосу, дополняя выдуманный пропагандой образ героя очеловечивающими его реальными и вымышленными деталями и чертами. Низкий жанр анекдота скорее подтверждает, чем отрицает всенародную любовь к его главному герою, это своего рода новая реализация мифологии.
Как утверждают фольклористы, первый анекдот появился еще в 1930-е годы, когда многие зрители много раз ходили смотреть фильм. На вопрос «зачем?» следовал парадоксальный ответ: «Ждем, когда выплывет».