Золушка Серебряного века и её расстрелянные принцы
Елена Погорелая с первых строк этой биографической книги (Черубина де Габриак. «Молодая гвардия», ЖЗЛ, 2020 г.) заявляет: «Елизавету Ивановну Дмитриеву мало кто знает. Многие знают Черубину де Габриак». Относительно «многих» знатоков поэзии Черу бины автор явно погорячилась. Многие знают Бориса Акунина (Григория Чхартишвили) и Дарью Донцову (Аграфену Васильеву). Это — литераторы, прочно привязанные к своим псевдонимам. Они сотворили и продолжают творить громадьё своих сочинений на потребу любителями «криминального чтива».
А вот Черубина де Габриак — скорее артефакт Серебряного века, недолгая литературная мистификация, громко нашумевшая в начале прошлого века и позднее прочно забытая. Многие ли помнят об этом? Очень сомнительно.
Из женской лирики Серебряного века мы знаем царственную Ахматову, пережившую всех других «серебряных» поэтов, или Марину Цветаеву с её трагической надломленностью. Что же до «златокудрой Черубины», которую никто не видел, но в которую все тут же влюбились, то разочарование, последовавшее за разоблачением, было столь громким, что повлекло дуэль двух поэтов — Гумилева и Волошина, к счастью, завершенную бескровно. А потому столь же быстро позабытую, как и мистификацию с Черубиной.
А вот жизнь Елизаветы Дмитриевой с некоторым преувеличением можно назвать историей Золушки с трагическим финалом. Иного и быть не могло. Дмитриева была некрасивой хромоножкой (последствие костного туберкулеза), что не могло не отразиться на её психике. Возможно, она страдала раздвоением сознания, что чутко уловила Марина Цветаева в своей статье «Живое о живом», назвав Дмитриеву «некрасивой любимицей богов».
«Некрасивая» это ещё очень щадяще. Сергей Маковский — издатель журнала петербургских символистов «Аполлон», которого магия Черубины просто очаровала, встречу с Дмитриевой описывает в куда более жестокой тональности: «Дверь медленно, как мне показалось, очень медленно растворилась, и в комнату вошла, сильно прихрамывая, невысокая, довольно полная темноволосая женщина с крупной головой, вздутым чрезмерно лбом и каким-то поистине страшным ртом, из которого высовывались клыкообразные зубы. Она была на редкость некрасива. Или это представилось мне так, по сравнению с тем образом красоты, что я выносил за эти месяцы? Стало почти страшно. Сон чудесный канул вдруг в вечность, вступала в свои права неумолимая, чудовищная, стыдная действительность. И сделалось до слёз противно и вместе с тем жаль было до слез её, Черубину…»
После громкого литературного скандала Дмитриева перестаёт писать стихи на целых десять лет. Она ударяется в антропософию, которая была подозрительным оккультно-мистическим учением в царской России. Большевики с антропософским обществом не церемонились. Просто-напросто запретили.
В 1911 году Дмитриева вышла замуж за инженера-мелиоратора Всеволода Васильева и приняла его фамилию. Преданного ей до самой смерти Волю она похоже совсем не любила. Предпочитала «любовные треугольники». В то время «любовь на троих» носила среди столпов Серебряного века едва ли не повальный характер.
Вот только для большинства любовников Дмитриевой-Васильевой эти «треугольники» стали роковыми. Сначала расстреляли Николая Гумилёва, позднее — Бориса Лемана, уже после смерти Елизаветы Васильевой под «красное колесо» угодили её последний сердечный друг Юлиан Шуцкий и свыкшийся с ролью «третьего нелишнего» супруг Всеволод (Воля) Васильев.
Возможно, та же участь быть расстрелянной постигла бы и саму Васильеву (Черубину). Поводов для «исключительной меры наказания» в ходе начавшейся в тридцатые годы «большой чистки» хватало. Здесь и её роль в русском антропософском обществе, и служба в деникинском Осваге. Но в самом конце пока еще «веганских» двадцатых Лиля (Черубина) умерла в ташкентской ссылке от рака печени. Могила её не сохранилась. То ли она была, то ли её не было. Остались только стихи.