«Литературная газета» — о «Венедикте Ерофееве» Александра Сенкевича.

Энциклопедически образованный, талантливый поэт, учёный (доктор филологических наук, более тридцати лет проработавший в ИМЛИ РАН) Александр Сенкевич, автор интереснейших, выдержавших уже не одно переиздание и выпущенных в этой же серии «ЖЗЛ» романов о Елене Блаватской и Будде, после появления нескольких сразу получивших известность работ о Венедикте Ерофееве не побоялся написать свою.

Книга о Венедикте Ерофееве – многостраничная эпопея, вышедшая из-под пера известного московского писателя, превратилась в летопись его поколения, рождённого в «сороковые, роковые».

Противоречивая, блистательно талантливая личность Венедикта Ерофеева в этом почти восьмисотстраничном томе показана масштабно, честно и, главное, с самых разных точек зрения.

Прослежены подробнейшим образом все источники, дававшие творческий импульс Венедикту Ерофееву и порой зашифрованные в его знаменитых текстах. Подробно описаны и рассмотрены со всех сторон «ангелы» и «бесы», окружавшие Ерофеева и игравшие всевозможные роли в разные периоды его бурной жизни.

Александр Сенкевич особо сосредотачивается на присутствии в личной жизни писателя нескольких женщин, покорённых его обезоруживающим обаянием. На тех, кто, по сути, ускорил его гибель, и на тех, кто пытался спасти любимого человека, окружить достойными ему собеседниками. К последним женщинам Александр Сенкевич относит Наталью Шмелькову, с которой он дружил. Её памяти он посвятил свой монументальный труд.

Но никто из тех, кто прежде писал о Венедикте Ерофееве, не обращался настолько подробно и объёмно, как Александр Сенкевич, к его неопубликованным записным книжкам. К тому же также не менее интересны включённые в книгу трогательные исповеди сына и внучки писателя.

Именно эти записные книжки и исповеди близких людей позволяют автору книги о Венедикте Ерофееве объяснить многое в его непредсказуемых поступках. Последовательное служение литературе подлинной, неподцензурной и желание быть свободным в трагически несвободном советском мире заставляли писателя разрушать привычные и столь ценимые обычными людьми родственные и любовные связи.

Фрагменты из неопубликованных записных книжек и писем, свидетельства сестёр Тамары и Нины показывают все извилины и колдобины трудного жизненного пути писателя, им отвергнутые соблазны, а также великих людей разных эпох, на чьи книги и мысли он опирался в течение всей жизни.

Александр Сенкевич даёт высокую оценку явно недооценённой многими серьёзными критиками пьесе Ерофеева «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», вызывающей и по сегодняшний день споры. Он открывает в этой трагедии не замечавшиеся прежде литературоведами и критиками тайные, эзотерические смыслы. Недаром же Венедикт Ерофеев дружил с другим полуподпольным писателем, Юрием Мамлеевым, до отъезда того на Запад. Сенкевич убедительно доказывает: «Вальпургиева ночь, или Шаги командора» – произведение, по масштабности замысла и глубине философских подтекстов совсем не уступающее всемирно признанной поэме «Москва – Петушки».

Автор романа-исследования (а именно в этом жанре выдержана книга Александра Сенкевича) пытается обнаружить и объяснить читателю глубинные смыслы творчества своего героя.

Именно благодаря им Ерофеев неожиданно становится полноправным участником сегодняшних интеллектуальных диспутов, касающихся культуры советских лет, её отношений с мировой. Это была настоящая драма атеистического мировоззрения, вступившего в разлад с действительным положением вещей. Следствием этого конфликта стало возросшее число самоубийств в самых разных слоях советского общества – явные приметы приближающейся катастрофы. Отсюда возникают, как полагает Александр Сенкевич, трагические коллизии в жизни героев его по сути своей документального романа.

Автор многостраничной книги-исследования приводит интереснейшее свидетельство Ренэ Герра, встречавшегося с нашими эмигрантами разных эпох. Речь идёт о резком отличии первой русской эмиграции от диссидентов, покинувших СССР в 70–80-е годы прошлого века. Мы понимаем: подобно многим писателям тех лет, Ерофеев не мог не думать об эмиграции, которую предпочли некоторые его друзья и приятели. Но отъезд из страны, где он родился, для него самого был неприемлем. Александр Сенкевич убеждён: «Многих из современных писателей, пишущих на русском языке, можно переместить куда угодно, хоть на Луну, а вот его – нет. Слишком уж он земной, слишком уж русский! Нина Васильевна Фролова, сестра Венедикта Васильевича, вспоминала, как её брат отреагировал на предложение посетить Германию. Он сказал: «Чтобы я поехал туда, где каждое дерево пронумеровано? Боже сохрани!»

По мнению Александра Сенкевича, духовные поиски и прозрения Венедикта Ерофеева парадоксальным образом перекликались с буддийскими и даосскими откровениями.

Размышляя о различных жизненных стратегиях, вспоминая свой общий с Ерофеевым круг, Александр Сенкевич убедительно доказывает беспрецедентность творческого пути писателя, стремящегося избежать опробованных решений многочисленных жизненных, житейских, бытовых и творческих проблем.

Вместе с автором книги мы оказываемся на самых разных социальных этажах советского общества: в студенческих общежитиях МГУ и орехово-зуевского педагогического института, в рабочей бытовке, на даче известного математика Бориса Николаевича Делоне и в халупе деревенской жительницы, пьющей учительницы (долгое время – законной жены писателя и матери его единственного сына, тоже Венедикта), и даже – в главном научном литературоведческом центре – Институте мировой литературы Российской академии наук. Именно в нём автор на ходу беседует с директором этого института Георгием Петровичем Бердниковым, называющим писателей зарубежной России (четверо из них, напомню, только в одном 1933 году выдвигались на Нобелевскую премию) «мусором».

И везде читателям открываются царство беспринципной лжи и всеобщая замороченность штампами ложной идеологии, которую презирал и не принимал Венедикт Ерофеев, с юных лет выбравший себе в собеседники великих европейских (и не только) писателей, философов, учёных.

Жизненная драма, которой не могла не завершиться судьба гениального писателя, пытающегося жить в обществе и быть свободным от него, впечатляет как античная трагедия, ибо по масштабу дарования Венедикт Ерофеев, безусловно, превосходил многих своих современников. Читателю книги открывается ещё один мощнейший талант, вступивший в борьбу со своим временем и погибший в момент пришедшей к нему всемирной известности. Мысль Фёдора Тютчева «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые» из стихотворения «Цицерон» можно отнести и к судьбе героя книги Александра Сенкевича. Недаром его сочинение о Венедикте Ерофееве имеет подзаголовок «человек нездешний». Слово «нездешний» взято из другого стихотворения Фёдора Тютчева, посвящённого Е.Н. Анненковой: «Мы видим: с голубого своду // Нездешним светом веет нам, // Другую видим мы природу, //И без заката, без восходу // Другое солнце светит там…» Вот и светило оно нездешним светом нездешнему человеку Венедикту Ерофееву, чтобы ненароком не сбился он с пути, ведущего к храму.

Лола Звонарева, «Литературная газета»