Алексей Варламов — о новой книге серии «ЖЗЛ» о Василии Розанове, гениальных противоречиях и актуальной философии Серебряного века.

Писатель, ректор Литературного института имени Горького Алексей Варламов считает, что о спорных моментах биографии философа Василия Розанова не стоит умалчивать. Консерватор, декадент, патриот, государственник, анархист, клерикал, эротоман — он оказался предтечей современного миросознания, когда взгляды меняются до полной противоположности, а интимные вопросы обсуждаются, как походы в оперу или в кино. О противоречиях, музыке слов и вихре таланта самого искреннего русского мыслителя Алексей Варламов рассказал «Известиям» к выходу новой биографии Василия Розанова в серии «ЖЗЛ».

Василий Розанов, 1910 год

Фото: РИА-Новости

«Enfant terrible русской литературы»

— Розанова почитают как основоположника русской идеи в ее консервативном изводе, порицают как богоборца, прельщаются его «музыкой слов» и никак не могут найти места на полке: Розанова сложно отнести к классической, «профессорской» философии — он сделал из спотыкающейся мысли предмет искусства, эстетического любования. Как вы определяете вашего героя?

— Розанов был человеком, который стирал все границы и условности. Enfant terrible русской литературы, он очень интересен и по-человечески, и как автор. Потому что всё, что c ним и вокруг него происходило, прямиком нес в свои тексты. Без Розанова невозможно представить себе Серебряный век — декадент и консерватор, анархист и государственник, он прожил необыкновенно трудную и яркую жизнь.

Я и любил, и терпеть не мог Розанова, восхищался и возмущался им, но долгое время он оставался для меня второстепенным персонажем, который время от времени появлялся в биографиях других моих героев. Розанов также описан в романе «Мысленный волк», но это скорее набросок, приближение к образу. Я не решался о нем писать, но потом случилась пандемия, возникло свободное время, и я взялся за эту работу. Для себя определил, что будет именно биография, рассказ не о книгах, но о личности, о жизни, плюс попытка ответить самому себе и читателю на наиболее острые, узловые и провокационные моменты в его судьбе.

— Семейная тема была одной из ключевых в творчестве Розанова, при этом его судьба как мужа и отца драматична: фактический развод без официального расторжения брака, неузаконенные отношения со второй женой, незаконнорожденные дети, жизнь которых складывалась трагично. Не усматриваете в этом какой-то усмешки рока?

— Розанов — второй после Льва Толстого многодетный отец в большой русской литературе, и это едва ли не самое важное в нем. Когда он стал заниматься литературой профессионально, то был уже далеко не молодым по меркам того времени человеком, дантовский возраст — 35 лет. Гении Серебряного века начинали, как правило, раньше.

Он входил в русскую литературу с консервативных, монархических, даже, можно сказать, ультраконсервативных и ультрамонархических позиций, его приветствовала и ласкала «русская партия» — считала своим, поддерживала, продвигала. Параллельно с этим развивался сюжет в его личной жизни, связанный с тем, что он расстался с первой женой, возлюбленной Достоевского, инфернальной, как ее принято называть (хотя она была просто очень и очень несчастна) Аполлинарией Прокофьевной Сусловой, а его избранницей стала Варвара Дмитриевна Бутягина, молодая вдова, на которой жениться, однако, он не мог. Тем не менее таинство венчания состоялось, но брак не был официально признан, и дети, которые у них родились, считались незаконнорожденными, не могли унаследовать фамилию отца и носить его отчество.

Розанов пытался с этим бороться, писал письма правящему архиерею, обер-прокурору Синода, вдове Достоевского Анне Григорьевне (которая была по-женски поражена причудливым пересечением их судеб через Суслову и очень ему сочувствовала), всё было без толку. Его это дико взбесило, и тогда совершился его внутренний переворот — разрыв с консерваторами, разочарование в православной церкви и обращение к Ветхому завету и вообще древним религиям.

«Дарвин не заметил того, что у природы блестят глаза»

— Это ведь был бунт именно против новозаветной церкви?

— В древних религиях было другое отношение к семейным вопросам. Отсюда его влечение к еврейству, где такой «дикости», чтоб не признавать детей, быть не могло. Евреи, по Розанову, гибче, шире в семейных отношениях.

— Почему Аполлинария Суслова не давала ему развода?

— Надо понимать, что за этим стоит. Развод в Российской империи в конце XIX века мог состояться по трем причинам: мужская импотенция, безвестное отсутствие одного из супругов в течение пяти лет либо нахождение в тюрьме или на каторге и третье, самое распространенное, — прелюбодеяние. Но тут возникал вопрос, прелюбодеяние с чьей стороны?

Розанов предлагал жене взять вину на себя. Не потому что был подлец, а потому что, опять же по тогдашним законам, тот из супругов, кто был виновен в прелюбодеянии, не мог второй раз вступить в брак. По сути, Василий Васильевич говорил Аполлинарии Прокофьевне, которая была старше его на 16 лет: «Ты уже старая, замуж больше не выйдешь, а у меня жена, дети, ну согласись. Что тебе жалко, убудет, что ли, от тебя? Признайся, что ты мне изменила». А ей, конечно, было обидно, ведь это он ее бросил, да еще приплел молодого еврея Онисима Гольдовского, с которым она якобы согрешила. Она была оскорблена и не хотела идти у него на поводу. По-человечески ее можно понять. Но и его тоже — ведь у него были дети. То была действительно трагическая, неразрешимая ситуация.

Василий Розанов с Варварой Бутягиной и Е.Е. Левицкой, начальницей гимназии, где учились дети Розановых, 1910 год

Фото: Викичтение

— Параллельно с этими событиями у Розанова возникает мощная эротическая тема, которая входит в его творчество, она как бы довесок к его бунту. В каких произведениях это заметно более всего?

— В «Людях лунного света», в «Опавших листьях», в письмах, статьях, везде. Розанов считал, что еще одно уязвимое место христианства заключается в том, что эта религия игнорирует вопросы пола, вынося их за скобки как нечто низкое, недостойное. Для него же физическая любовь, эрос — самое важное, что есть в жизни человека, но говорить об этом в обществе почему-то не принято, неприлично. А он считал, что эти вещи надо обязательно обсуждать.

Дарвин не заметил того, что у природы блестят глаза, написал как-то Розанов, и этот блеск в глазах всего живого, который наш философ связывал с темой пола, вещь для него важнейшая, но дальше он довел ее до крайности. Считал, например, совершенно нормальным подойти к незнакомой женщине на приеме или в гостях, поинтересоваться ее семейным положением, а если она замужем, задать вопросы про ее интимную жизнь.

Ну если вы можете спросить: «Часто ли вы ходите в театр?», то так же естественно поинтересоваться: «Как часто у вас бывает это с мужем?» И отсюда же, кстати, его неприятие института монашества. Он так и писал: женщина без детей — грешница. Вот канон Розанова. Но трагизм его семейной ситуации заключался в том, что ни у одной из его четырех дочерей и у сына не было своих детей. Род Розанова на его чадах пресекся. А одна из дочерей по иронии судьбы в молодости ушла в монастырь.
«Он не ведал стыда, как не ведают его дети»

— Розанов любил себе противоречить?

— Очень. А когда его на этом ловили, пожимал плечами и говорил: «По прямой летают только вороны, небесные светила движутся по параболе». Он прекрасно знал все свои противоречия и в каком-то смысле гордился ими, щеголял, козырял. Мог печататься одновременно в консервативной и либеральной газетах, говорить одно и тут же себя опровергать. Для него это было нормально, но людей, конечно, раздражало. Его называли бесстыжим, беспринципным, безыдейным двурушником и провокатором. Но такой он был.

 

Василий Розанов с дочерью Верой, 1911 год

Фото: ВикиЧтение

— Наживал себе врагов?

— До определенного момента ему многое прощали, потому что была в этом человеке какая-то наивность, невинность. Он не ведал стыда, как не ведают его дети. В это же время начинается его сближение с декадентами. В Петербурге тогда гремели Мережковский, Гиппиус, Философов, Бердяев, Вячеслав Иванов, Сологуб. И Розанова просто вносит в этот круг. Они видят друг друга как рыбак рыбака: этот талантлив, и те талантливы, да и темы их интересуют одни и те же. Вместе проводят религиозно-философские собрания, издают философский журнал «Вопросы жизни», где у Розанова была рубрика «В своем углу».

Первая кошка между ними пробежала после поражения революции 1905 года. Розанов сначала революцию принял — весело, движуха какая-то, но потом разочаровался и прямо об этом написал. Как, впрочем, некоторое время спустя «разочаровался» он и в евреях, обвинив их в убийстве подростка Андрея Ющинского (знаменитое «дело Бейлиса»), и стал нападать на них так же яростно и безоглядно, как когда-то возвеличивал.

После того как была опубликована его скандальная книга «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови», на автора наложили санкции и изгнали из того самого философского общества, которое он основал. Всё это не помешало ему после 1917 года перед евреями покаяться и объявить, что русская революция, в результате которой «Русь слиняла в два дня, самое большее в три», есть не что иное как победа Ветхого Завета над Новым. Впрочем, перед самой смертью он примирился со всеми, с кем ссорился, и умер как христианин, чтобы быть после этого надолго в родной стране забытым и снова вернуться. И всё это тоже очень и очень по-розановски.

— Можно ли сказать, что Розанов предвосхитил современный публицистический и даже блогерский канон, расцвет которого мы видели во времена ЖЖ — говорить обо всем, менять взгляды, улавливать самые «заряженные» темы?

— Безусловно. Розанов нес в себе — и, может быть, в этом тоже секрет его популярности, — инстинкты толпы. Розанов — это «русское подсознательное», он улавливал всё, что в народе бродит, то, в чем, может быть, люди не всегда готовы себе признаться. Для него не существовало ни преград, ни барьеров, ни табу. Это вихрь такой, что-то очень разрушительное, откровенное и при этом дико талантливое. Такое впечатление, что у него были гениальные пальцы, и когда он прикасался к ручке и бумаге и начинал писать, его текст колдовским образом оживал. Даже враги, даже те, кто его ненавидели, признавали его стиль, музыку слова.

Дарья Ефремова, «Известия»