Грядет 100-летие Октябрьской революции, а следовательно, и начала кровопролитной Гражданской войны в России, которая, по мнению большинства историков, последовала сразу за организованным большевиками переворотом. Автор книги «Легенды Белого дела» Вячеслав Бондаренко убежден: Гражданская в России официально так и не завершилась и нам необходимо приложить еще много усилий, чтобы по-настоящему разобраться в этом одном из самых сложных и трагических периодов русской истории.

У могилы П. Н. Врангеля. Белград, храм Святой Троицы

— Ваша книга посвящена военачальникам, чья карьера была связана с Добровольческой армией, Вооруженными силами Юга России и Русской армией П. Н. Врангеля. Почему вы остановили свой выбор именно на этом направлении Гражданской войны?

— Выбор достаточно очевиден — само словосочетание «Гражданская война» вызывает у нас, как правило, ассоциации именно с Доном, Украиной, Крымом. Там всё началось в конце 1917-го, там всё закончилось в конце 1920-го. Это и грандиозные тактические успехи Белого движения, и его поражения, и Алексеевская организация, и добровольцы, и Ледяной поход, и поход дроздовцев, и Бредовский поход, и эвакуации — Одесская, Новороссийская и Крымская, и последняя попытка Врангеля… Большинство участников Белого движения воевали именно на юге — просто потому что туда было проще добраться. Да и самые яркие, «звездные» имена собрались именно там. Словом, это целая эпоха, спрессовавшаяся в три года. Не умаляя значения других театров боевых действий Гражданской войны — именно южный театр был главным, в то время как остальные, даже грандиозный по размаху Восточный — по большому счету региональными.

Генерал-лейтенант Сергей Марков

«МОНАРХИЯ КАЗАЛАСЬ УСТАРЕВШЕЙ ФОРМАЛЬНОСТЬЮ, ТОРМОЗИВШЕЙ РАЗВИТИЕ СТРАНЫ»

— Сергей Марков, Михаил Дроздовский, Владимир Май-Маевский, Николай Бредов, Александр Кутепов — вот пятерка героев вашей книги. Могли бы вы максимально коротко и в то же время объемно представить каждого из них. Не только звания и регалии, но и образы, характеры.

— Генерал-лейтенант Марков — очень редко встречающееся в военной среде идеальное сочетание ярких талантов высокообразованного штабиста и «полевого командира». Полковник, а незадолго до смерти генерал-майор Дроздовский — лучший представитель «рядового» русского офицерства, если бы все в 1918-м повели себя так же, как он, судьба России могла сложиться по-другому. Генерал-лейтенант Май-Маевский — глубоко трагическая фигура, военачальник храбрый, одаренный, но сломанный болезнью и возложенной на него ношей. Генерал-лейтенант Бредов — личность абсолютно недооцененная: талантливейший генерал-строевик и одновременно военный дипломат, чего стоят одно только освобождение им Киева в 1919-м (на мой взгляд, это самая блестящая военная операция времен Гражданской войны вообще) и Бредовский поход, спасение десятков тысяч людей. Генерал от инфантерии Кутепов — человек из тех, на которых держалась страна, это было ясно в его судьбе с самого начала и проявлялось чем дальше, тем больше.

Можно подумать, что биографии столь заметных военачальников хорошо изучены, но, увы, это не так, поэтому из «Легенд Белого дела» можно узнать много нового. Например, что по материнской линии генерал Марков — француз, из рода, который переселился в Москву в конце XVIII века, его прадед и дед были известными в Москве книготорговцем и врачом соответственно. Или что Май-Маевский, будучи полковником, сидел в тюрьме за оскорбление командира на словах, а еще раньше получил тяжелую травму при крушении аэростата. В Риге удалось найти интересные сведения о жене Кутепова, она была рижанкой по рождению, а по национальности эстонка. Небольшой, но бесценный архив сохранили живущие в Новосибирске потомки Бредова. В книге впервые сообщается о судьбе генерала после 1944 года, опубликованы уникальные фотографии из этого архива.

Полковник (незадолго до смерти — генерал-майор) Михаил Дроздовский

— «Я никогда в жизни не был поклонником беззакония и произвола, на переворот, естественно, смотрел как на опасную и тяжелую, но неизбежную операцию. Но хирургический нож оказался грязным, смерть — неизбежной, исцеление ушло», — цитируете вы Михаила Дроздовского. А как отнеслись к Февральской революции другие ваши герои? Не пожалели ли они о свержении самодержавия в годы Гражданской?

— Думаю, что нет, не пожалели. Понимаете, это для нас сейчас ясно, что именно ликвидация монархии в 1917-м стала действительно невероятно важным, знаковым для России рубежом, после которого события приняли совершенно иной оборот. А тогда большинству людей казалось, что просто отменена, убрана некая безнадежно устаревшая формальность, тормозившая развитие страны. Всем им так или иначе было «тесно» в рамках старой России, они слишком хорошо видели все ее недостатки, они «выросли» из нее и поэтому если не ликовали в феврале 1917-го, то уж точно особенного сожаления не испытывали. Опасение, что что-то пойдет не так, разочарование, когда действительно пошло, — да, но не сожаление. В дальнейшей борьбе они, конечно, могли так или иначе использовать монархические лозунги, но это были именно что тактические приемы. Всерьез за восстановление монархии в ее прежнем виде они, конечно, не воевали. Они воевали за некую новую, очистившуюся от всего плохого, современную Россию, а Российскую империю таковой они не считали. Все это могло причудливым образом сочетаться с «личным монархизмом», с ностальгией по ушедшему, с фразами наподобие: «Если бы я знал, что всё это выльется в такие формы, то…»

Другое дело, что на героев моей книги личную ответственность за ликвидацию монархии я не возлагал бы. Это примерно то же самое — прошу прощения за грубую аналогию, но они всегда помогают понять суть, — что возложить на всех граждан СССР ответственность за развал Советского Союза в 1991-м. Да, конечно, кто-то был к этому напрямую причастен, но абсолютное большинство просто проснулось наутро в другой стране, и их мнения никто не спрашивал. Так и в 1917-м: кто интересовался у обычных начальников дивизий и командиров полков, каких были сотни, их мнением по поводу политической обстановки в стране?.. Просто сообщали: государь отрекся, завтра присягаем Временному правительству. Реакции были разные. Кто-то напивался с горя, кто-то подавал в отставку — и, в сущности, эти люди известны пофамильно, их было минимум. Остальные же просто воевали дальше — с надеждой и верой в то, что теперь дела пойдут гораздо лучше, чем прежде. Еще раз — февраль 1917-го подавляющим большинством был воспринят в России как «неизбежная операция» по грандиозному очищению общества, начало какой-то дивной новой жизни. Винить сейчас в этом людей того времени неумно: за свою эйфорию и веру в лучшее они заплатили потом страшную цену, каждый свою.

Генерал-лейтенант Владимир Май-Маевский

НОВАТОРЫ УМЕРЕННЫЕ VS. НОВАТОРЫ РАДИКАЛЬНЫЕ

— Первая мировая война — Февральская революция — революция Октябрьская — война Гражданская. Насколько, по-вашему, неизбежны были звенья этой цепи?

— Ничего неизбежного в истории не существует, существует логика событий. И в этом смысле цепочка абсолютно логична: Февральская революция зародилась в недрах Первой мировой, Октябрьская стала возможна только благодаря Февральской, а Гражданская война была логичным следствием октябрьских событий. Причем логичной война была сразу с двух сторон. Со стороны белых — потому что жизнь изменилась, изменилась кардинальным образом. К власти пришла партия, сразу начавшая глобальную ломку старого. Старое ломало и Временное правительство, но оно не замахивалось на систему: ушла монархия, но осталась структура общества, сохранилась внешняя атрибутика, продолжалась война. А тут — сразу же перемирие с немцами, потом позорный, унизительный мир. Колоссальная реформа в армии, вернее, убийство армии, — отмена чинов, званий, наград, знаков различия. Было упразднено офицерство, которое уже фактически было новым сословием, и сами сословия упразднили — не стало ни дворян, ни мещан, ни крестьян, все равны. Рушилась система управления — ликвидированы министерства, национализированы банки, позже — предприятия. Шло под топор не только старое государство, но и все жизненные принципы. Частная собственность, старые заслуги перед страной, наработанные веками, церковь, культура — всё одним махом, мгновенно признавалось вздором, чепухой.

— И ведь многим это пришлось по вкусу!

— Конечно, огромное количество людей принимало эти новации на ура, решив воспользоваться хаосом в своих интересах или активно в нем участвуя — по убеждениям или в составе толпы. Но так же естественно, что большое количество людей было этим возмущено, возмущено до такой степени, что взялось за оружие. К нему они были привычны, ведь три года шла колоссальная война, в ней в России участвовали 16 миллионов человек, и культура войны, культура насилия пропитывали общество. Вообще лучше всего чувства людей, защищавших Белую идею, можно опять-таки представить на аналогии. Я всегда говорю об этом, когда выступаю перед офицерами; представьте, что к вам ни с того ни с сего подходят на улице, плюют в лицо вам и вашей жене, рвут с формы погоны, а с груди — ордена и объявляют, что отныне вы — никто и звать вас никак. Что вы будете делать в ответ? Кланяться и благодарить? Смиритесь, промолчите, сделаете вид, что ничего не было? Попытаетесь понять мотивы тех, кто это сделал? Или скорее схватитесь за оружие, чтобы защитить себя и честь мундира?.. Ответы на самом деле неочевидны — если срабатывает «стокгольмский синдром», можно и мотивы попытаться понять, — но в большинстве всё-таки предсказуемы.

Генерал-лейтенант Николай Бредов

— Назовите самый примитивный миф о Гражданской в России.

— Это, конечно, миф о том, что это была война богатых с бедными, дворян с недворянами, элиты с народом. Это байка даже не для школьников, а для детского сада. Ну вот Корнилов, у него личных вещей в начале 1918 года было — полотенце, две пары белья, расческа. И нам говорят, что он воевал за свои фабрики и заводы? Или Алексеев, сын выслужившего офицерские погоны солдата… В 1917 году из 100 офицеров 90 были вчерашними крестьянами, мещанами, мелкими чиновниками, учителями. Люди до сих пор не могут взять в толк, как получилось так, что они, сами будучи «родом из народа», пошли «против народа». Но дело в том, что это не была война элиты против масс, это была борьба традиционалистов с новаторами, вернее, даже так — новаторов умеренных и новаторов радикальных. Борьба за разные ценности, где «богатство» и «бедность» воюющих и их происхождение роли не играли. Причем борьба, в которую, кроме идейных борцов, естественно, были втянуты тысячи, миллионы людей, у которых, возможно, вообще не было никаких убеждений, а только желание как-то уцелеть и спасти семью.

Гражданская война необыкновенно разнообразна, это вселенная, и представить ее в виде примитивной формулы «Вот убежденные красные — а против них убежденные белые» невозможно. Вот в начале 1918-го идут белые офицеры-добровольцы по Дону — а против них красная артбатарея, и на ней тоже офицеры, причем в погонах!.. Сколько народу сначала воевали у красных, потом у белых и наоборот (а многие прошли еще и через национальные армии — украинские, польскую, прибалтийские); самый потрясающий пример — Аполлон Яковлевич Крузе, который в 1920-м был генерал-майором у Колчака, а во время Великой Отечественной — генерал-лейтенантом, его 24-й Братиславский корпус освобождал Словакию.

Генерал от инфантерии Александр Кутепов

«НА СКЛАДАХ У ВРАНГЕЛЯ БЫЛО — В СРАВНЕНИИ С ЛЕНИНЫМ — СЛИШКОМ МАЛО ТОВАРА»

— Наверняка немало было и тех, кто в междоусобице не участвовал вовсе.

— Да, даже из числа профессионалов. Допустим, приходит штабс-капитан с фронта после трех лет войны, раненый, дома — жена с маленьким ребенком, делать он ничего не умеет, есть нечего. И тут предложение: бросай семью, и поезжай с риском для жизни на Дон, где, по слухам, кажется, Корнилов собирает армию против большевиков. Опять воевать? За личные интересы Корнилова?.. Зачем?.. Да и большевики мне ничего плохого вроде пока не сделали. И семья есть, и жить как-то надо… И такая логика была у сотен тысяч. Неудивительно, что первые добровольцы — это в большинстве очень молодые люди, мальчишки, бессемейные, романтически настроенные прапорщики-подпоручики выпуска 1917-го, у которых не прошел еще азарт вооруженной борьбы, которые были глубоко оскорблены унижением и крахом Родины. Они и гибли в первую очередь.

У многих были и личные мотивы. Месть за бессудно убитую семью, допустим. У одного из офицеров из отряда Дроздовского крестьяне убили бабушку и мать — засунули им в горло серебряные ложечки и таким образом задушили. У другого — заперли мать на втором этаже горящей усадьбы, а сами стали с вилами под окном и с хохотом кричали: прыгай, княгинюшка, а мы поймаем!.. Что должны были чувствовать сыновья этих матерей? Принять Советскую власть после этого?

Офицеры Дроздовского полка в эмиграции

— Красный террор был намного страшнее белого, не так ли?

— Приведу пример. Когда в украинский Глухов 1 марта 1918-го пришел красный отряд, в городе перебили всю интеллигенцию, 500 человек. Даже гимназистов вырезали, причем их искали по вмятинке на лбу — от обруча фуражки. Зачем? Комиссар отряда сказал, что из этих детей вырастут будущие буржуи. Вот и всё. Об ужасе, который творился на крымских курортах в январе 1918-го, до сих пор вслух говорить страшно. Когда рассказывают про белый террор, я всегда прошу привести хотя бы один пример того, когда белый отряд, войдя в город, вырезал там, допустим, всех рабочих и всех крестьян, по классовому признаку. Такого не было и быть не могло — потому что у белых не было классового сознания и они позиционировали себя как поборники законности, а не беззакония. Они восстанавливали, не рушили. А если казнили — то за конкретные преступления. Могли жестоко расправиться с пленными, но опять-таки — в ответ на действия красных. Вот берут красные Таганрог — и 50 офицеров и юнкеров бросают живыми в доменную печь. Станичного священника за кишки волокут по улице. Захватили в плен конный разъезд — и всех закопали в землю живыми. Как после этого должны реагировать белые? Прощать, подставлять левую щеку, разбираться в мотивах?..

Тайны из красного террора не делали. «Железный поток» Серафимовича все проходили в школе. Достаточно его раскрыть: «Разыскали дом станичного атамана. От чердака до подвала все обыскали, — нет его. Убежал. Тогда стали кричать:

— Колы нэ вылизишь, дитэй сгубим!

Атаман не вылез.

Стали рубить детей. Атаманша на коленях волочилась с разметавшимися косами, неотдираемо хватаясь за их ноги. Один укоризненно сказал:

— Чого ж кричишь, як ризаная? От у мене аккурат як твоя дочка, трехлетка… В щебень закапалы там, у горах, — та я же не кричав.

Срубил девочку, потом развалил череп хохотавшей матери". И это не что-то из ряда вон выходящее — обыденность, даже по стилю автора видно.

Прототипы главных героев фильма «Адъютант его превосходительства» (1970): командующий Добровольческой армией генерал В. З. Май-Маевский (первый слева) и его адъютант капитан Павел Макаров (второй справа). 1919 год

Масса жестокости была и бессмысленной. Когда Муравьев в январе 1918-го подошел к Киеву, то приказал неделю обстреливать город артиллерией. 15 тысяч снарядов, неделю, с семи утра до десяти вечера, по жилым домам и храмам. Когда Киев запросил перемирия, Муравьев приказал использовать отравляющие газы… Зачем? Муравьев ответил: «Мы могли остановить гнев мести, однако мы не сделали этого, потому что наш лозунг — быть беспощадными!»

Но, несмотря на отдельные срывы в абсурд, в целом Гражданская война была абсолютно логична со стороны новых хозяев России. Они оперировали совершенно иной системой ценностей, чем их противники, и для них вполне предсказуемо было то, что те начнут сопротивляться с оружием в руках. Предсказуема была и жесткая реакция на это сопротивление: подавить, уничтожить. Не договориться, не инсталлировать как-то в новую страну, а просто добить, как представителей ушедшего старого мира, как носителей упраздненных ценностей, мешающих строить будущее. Их не жалко, нет цели как-то сохранить их, использовать — зачем, это балласт, от него надо просто избавиться.

«Свадьба в Малиновке» (1969). Появление Чечеля в образе белого офицера — один из самых ярких эпизодов фильма

— Задам вам извечный вопрос: могли ли белые победить?

— Со всей определенностью отвечу, что нет. Причин много, главные из них — отсутствие единой и четкой программы будущего, невозможность объединить разрозненные военные силы и отсутствие крупных политических величин (единственное исключение — Врангель, но поскольку любая политика — это по большому счету искусство торговли, у него, образно говоря, было слишком мало товара на складах в сравнении с Лениным). И, конечно, незаинтересованность остального мира в существовании политически оформленного и стабильного альтернативного русского государства. «Белый отряд» был обреченным с самого начала. Но смысл его был не в победе, а в самом факте вооруженного сопротивления тому, с чем не было сил мириться, т. е. в борьбе за поруганную честь.

СТАРАЯ ОТЦОВСКАЯ БУДЕНОВКА ИЛИ ДРОЗДОВСКАЯ ФУРАЖКА

— Революция и Гражданская война привели как бы к созданию двух Россий — постмонархической, советской (потом — постсоветской) и монархической, но существующей отдельным странным миром в эмиграции. Вы называете этот раскол национальной катастрофой. Как вам кажется, когда нам удастся — и удастся ли вообще — преодолеть ее последствия?

— Насчет «монархического» мира в эмиграции — я бы так не обобщал, единства там добиться не удалось, русские эмигранты и сейчас стоят на крайне разнообразных политических позициях. Но трещина, которая прошла через нашу общую Родину в 1917—1920 годах, действительно существует по-прежнему; она, может, уже не так «болит», как раньше, заслонена позднейшими событиями, какие-то фрагменты удалось склеить, залатать или просто забыть, но стоит тронуть тему — и старая боль мгновенно выходит на поверхность.

История знает множество Гражданских войн, последствия которых успешно удалось преодолеть. В США это сейчас предмет для красочных исторических реконструкций, и хотя между Севером и Югом сохраняется некий антагонизм, все понимают — это скорее культурная традиция. В России же сложно представить себе «отвлеченную» историческую реконструкцию, допустим, боя за Курск в 1919 году — и зрители, и участники непременно будут воевать «всерьез», с огнем в глазах, а страсти затем выплеснутся в многочасовую дискуссию, хорошо если не в драку. Причина в том, что наша Гражданская война — это не война «русских с русскими» (употребляю это слово в широком смысле), это война, условно говоря, «советских с русскими», причем перед победителями не было задачи интегрировать побежденных в свою систему, как в США, где процесс реконструкции Юга занял 13 лет. Побежденных либо уничтожили, либо маргинализировали и к концу 1930-х сделали вид, что проблема в целом решена. Но на самом деле ведь Белое движение не было разгромлено! Потому что не было ни перемирия, ни мира, ни капитуляции — ничего. Врангель благополучно эвакуировал из Крыма огромную армию, и эта армия, ее атрибутика, идеология — они никуда не делись. Т. е. на десятилетия вперед победившие заложили мину замедленного действия — идею реванша для побежденных, это стало очевидно во время Второй мировой войны. И эта идея — «Ледяной поход продолжается», — живет и поныне, пусть и в иных формах. Всерьез эту проблему для России и постсоветских стран не анализировали — сначала считали, что ее просто нет, потом — что она несерьезна, а сейчас ее просто замалчивают, «чтобы не будить страсти». Между тем в по-настоящему историческом событии никаких страстей уже нет, будить нечего, интерес оно вызывает только у специалистов и публики на реконструкциях. Так что в этом смысле наша Гражданская война не то что не преодолена, не стала историческим событием — она даже не заканчивалась официально. Конечно, для современной России и других постсоветских стран это неприятный факт, работающий на разъединение наций. Но ведь с неприятными фактами нужно разбираться тоже — изучать, анализировать, искать возможности решения проблемы, а не делать вид, что все в порядке и «не надо ворошить».

«Новые приключения неуловимых» (1968). Поручик Перов (Владимир Ивашов) поет романс «Русское поле»

— Неслучайно вы пишете, что нам было бы крайне вредно повторить нечто подобное испанскому «Пакту забвения» (1977), который запрещает пересмотр итогов Гражданской войны в этой стране (1936—1939).

— Да, пакт забвения основан на том, что стороны услышали друг друга, поняли и примирились. И те, и другие — испанцы, их цель — благо Испании; разные только средства. Русская Гражданская война велась на других основах, поэтому заключать такой пакт просто невозможно, последствия войны не преодолены, по сути, как я говорил, — она продолжается, хотя и латентно. Поэтому любые официальные попытки механического «национального примирения» пока будут, увы, обречены на провал. Это как в семье: муж и жена могут всерьез разойтись по весомому, принципиальному вопросу — например, нужно ли заводить детей?.. Кто-то «проиграет», кто-то «выиграет», и формально они могут «помириться», сделать вид, что забыли об этом, жить дальше, но впоследствии — возможно, через годы — эта тема обязательно всплывет и вполне может взорвать семью изнутри, потому что она не была по-настоящему решена и закрыта. Так и здесь.

Как, на каких основах можно примирить Ленина и Врангеля? Что у них общего? Что оба русские (происхождение как Ленина, так и Врангеля вынесем за скобки)? Да, но если для Врангеля это огромная ценность, то для Ленина — нет. Что оба желали блага своей стране?.. Но они понимали это «благо» настолько по-разному, что любые попытки найти общий знаменатель обречены на провал. Ну ладно, допустим, политики всегда могут о чем-то договориться, пусть и тактически. Но готовы ли к примирению сторонники Ленина и Врангеля?.. Почитайте комментарии в интернете к любой статье на эту тему, и поймете: у тысяч людей, образно говоря, в шкафу по-прежнему лежат старая отцовская буденовка или дроздовская фуражка, и они даже не особенно пыльные.

В последнее время делается множество попыток механически соединить реалии советской России и Белого движения на современном фоне с общим лейтмотивом «В гражданских войнах нет героев, есть только жертвы». Мотив понятен, но эти наивные действия могут вызвать только грустную улыбку. Хотя не удивлюсь, если в 2018-м мы увидим какой-нибудь «Краснознаменный орденов Ленина и Октябрьской Революции отдельный гвардейский Корниловско-Марковский полк».

За Россию: Великую, Единую, Неделимую

— В продолжение разговора приведу еще одну цитату из Дроздовского: «Немцы — наши враги; мы их ненавидим, хотя и уважаем». Как складывались взаимоотношения с немецкими и австро-венгерскими оккупационными войсками у белых офицеров и солдат после подписания большевиками сепаратного Брестского мира? И как — с украинскими националистами?

— Брестский мир, который большевики рассматривали как один из многочисленных временных (и даже не особенно важных) компромиссов, на который пришлось пойти ради удержания власти, для представителей старой России стал катастрофой и национальным унижением — и неудивительно, что в 1918 году любое общение с германскими и австро-венгерскими военнослужащими для тех, кто сталкивался с ними, было глубокой травмой. Большинство белых по-прежнему рассматривали Германию как противника, а начальный этап Гражданской войны — как своего рода продолжение Первой мировой, и именно поэтому неоднократно заверяли в своей верности страны Антанты: они просто были верны союзническим обязательствам 1914—1917 годов. Были и те, кто, исходя из тактических интересов, шел на контакты с немцами (Краснов), но, как правило, их поведение осуждалось. Конструктивным оказалось только русско-германское сотрудничество в Прибалтике, но это тема отдельного разговора.

Что же до украинского проекта, то его националистическая версия (УНР) была для белых безоговорочно неприемлема, а версию Скоропадского (Украинская Держава, апрель—ноябрь 1918-го) они рассматривали как возможного союзника, так как это квазигосударство в потенции было частью России (Скоропадский и завершил свою деятельность тем, что подписал акт о вхождении Украины в состав России на правах субъекта федерации). В 1919-м и 1920-м были идеи тактического союза с украинцами, но они оказались нежизнеспособными в силу разных причин, в первую очередь — в силу того, что для белых была непоколебима идея Великой, Единой и Неделимой России. От этой идеи несколько отошел Врангель, но это был опять-таки тактический ход, привязанный к реалиям 1920 года.

«К БЕЛОМУ ОФИЦЕРСТВУ КРАСНЫЕ ЧУВСТВОВАЛИ ПРИТЯЖЕНИЕ»

— Упоминая многосерийный фильм Е. И. Ташкова «Адъютант его превосходительства» (1970), который давно уже считается классикой отечественного кинематографа, вы пишете, что «традиция изображать белое офицерство интеллигентным и в целом достойным уважения <…> была свойственна советскому кино всегда». Интересно, как можно объяснить такую идеологическую щедрость?

У орденских знамен Святого Николая офицерских стрелковых генерала Дроздовского полков. Нью-Йорк, Знаменский синодальный собор

— Мне кажется, очень хорошо на этот вопрос ответил один из безымянных персонажей фильма «Чапаев»; в сцене каппелевской психической атаки один из красноармейцев в цепи говорит другому: «Красиво идут…» — «Интеллигенция…» — с оттенком уважения отвечает тот. В эти две реплики всё и укладывается: они враги, но в чем-то мы хотим быть похожими на них. Офицерство белых армий (и, шире, «царское» офицерство) для победителей, как ни странно, всегда было, несмотря на всю его враждебность, тайным идеалом и своеобразным «двойником», связь с которым советское офицерство чувствовало на каком-то странном уровне — это было притяжение и одновременно отторжение, и чем дальше уходила Гражданская, тем меньше было отторжение и больше — притяжение. Один мой знакомый полковник запаса рассказал, как в 1976-м он и еще двое молодых лейтенантов, хорошо выпив в ресторане, вдруг не сговариваясь встали и на людях запели «Боже, Царя храни» — при том что были комсомольцами, выходцами из самых что ни на есть обычных семей. Почему, зачем они это сделали, откуда знали слова — толком и сами объяснить не могли. Еще интереснее, что никакого скандала не случилось — люди вокруг среагировали нормально, а офицерам ничего особенного за это не было — ну, отчитал замполит, и всё. Советское кино как раз и донесло до нас это тайное уважение к белым: и в образе капитана Кольцова, и в потрясающей сцене из «Тихого Дона» 1957 года («Смотри, как умеют умирать русские офицеры!»), и в психической атаке в «Чапаеве», и в сцене из «Красной площади», где белый офицер отказывается переходить на сторону красных, и в «Днях Турбиных», и в «Хождении по мукам», и в фильме «Служили два товарища», и в сцене из «Новых приключений неуловимых», где Владимир Ивашов поет под гитару «Русское поле». Таких примеров десятки.

— Знаю, что герои вашей книги нашли свое воплощение и в кино (не только Владимир Май-Маевский в вышеназванном фильме «Адъютант его превосходительства»), и в художественной литературе…

— Да, Владимир Зенонович Ковалевский — наверное, наиболее известное воплощение образа «белого генерала» в советском кино и художественной литературе (потому что роман «Адъютант его превосходительства» тоже пользовался большим успехом). Кстати, в продолжениях книжной серии о приключениях разведчика Кольцова действуют реальные персонажи — Деникин, Слащов, Врангель, и двое последних написаны очень убедительно.

В советское время эта тема, конечно, и не поощрялась, и у самих авторов не возникало мысли о том, что можно что-нибудь написать об этом. Вернее, появлялись время от времени произведения в жанре, как я называю, чекистского романа, например «Белые тени» Ивана Дорды или «Мертвая зыбь» Льва Никулина, но сейчас их читать невозможно даже не по причине идеологической начинки (с этой точки зрения они как раз любопытны), а из-за жуткого «суконного» языка. К сожалению, и постсоветская биографическая проза о белых военачальниках тоже скорее неудачна, хотя сам факт ее появления отраден; яркий пример — роман В. П. Рынкевича «Мираж» о Кутепове. Исключения — прекрасные книги Сергея Владимировича Карпенко «Врангель в Крыму» и «Последний главком», но их высокое качество неудивительно, эти романы написаны одни из крупнейших в России специалистов по Белому движению.

Читайте также: Вячеслав Бондаренко: «История моей дружбы с „Молодой гвардией“ — почти мистическая»

Что же касается образов белых военачальников в советском кино, то это отдельная интересная тема, которая началась еще в 1930-х. Мне вполне симпатичны, к примеру, образы Кутепова в «Операции „Трест“», Врангеля в «Маршале революции» и «Берегах в тумане», Корнилова и Маркова в «Хождении по мукам». А вот постсоветское кино к этой теме потеряло интерес — то есть фильмов о Гражданской войне множество, а фильмов, где действуют реальные исторические персонажи высокого уровня, мало. Да, были «Конь белый», «Гибель империи», но ничего больше как-то не вспоминается, нет попыток снять байопики, допустим, о Корнилове или Кутепове. Причины этого опять-таки понятны — «не надо ворошить», а вдруг зрителю понравится логика действий персонажа?.. На этом фоне «Адмиралъ» выглядит странным исключением, но ведь это, по большому счету, фильм о любви, а не о Колчаке.

«ОЧЕРКА О ДЕНИКИНЕ В МОЕЙ НОВОЙ КНИГЕ НЕ БУДЕТ»

— Жизнь Кутепова, который был своего рода воплощением всего русского офицерства начала ХХ столетия, похожа на увлекательный, трагический детективный роман, и не удивительно, что, в отличие от других героев вашей книги, он много раз оказывался в центре внимания историков, писателей. А каким предстает субъективно ваш Кутепов? Что нового открыли вы в его личности и жизненных перипетиях?

— Есть люди, недостатки которых очевидны, но, тем не менее, эти люди вызывают глубокое уважение, потому что, во-первых, достоинств у них гораздо больше, а во-вторых, высок сам смысл их существования. Кутепов именно таков. У него было множество хулителей еще при жизни — «недалекий, солдафон, вешатель, а в эмиграции подставился под провокацию». Но такой шлейф всегда сопровождает людей, выдающихся из общего ряда. А Кутепов был не просто выдающимся, но идеальным русским офицером. Политиком, конспиратором — неважным, человеком — разным, а офицером — идеальным.

Читайте также: Вячеслав Бондаренко: «Мой интерес к Первой мировой начался с семейного снимка». Вселенная ЖЗЛ. 2013. № 3(10). — С. 6.

Для меня было очень интересно поведение Кутепова в апреле 1920 года, когда он был нацелен на лидерство в Белом движении и зондировал почву на этот счет. Но у него тогда не хватило возможностей, что называется, «продавить ситуацию». Можно сказать, что «откол» Кутепова от Врангеля в начале 1920-х был своеобразным реваншем за тот упущенный шанс, он словно демонстрировал Врангелю, что может, умеет действовать самостоятельно. После открытия правды о «Тресте» уже Врангель решил доказать Кутепову, что сам сможет наладить «активную работу» в СССР — и именно это решение, на мой взгляд, стало для него роковым, привело к гибели.

Ну и конечно, смерть Кутепова — потрясающая, страшная, таинственная… Наверное, для любого исследователя Белого дела раскрытие загадки его гибели было бы делом чести. Но, увы, пока закрыты архивы, мы можем ограничиваться лишь реконструкцией событий и предположениями.

— В детстве вас покорила жэзээловская книга «Герои 1812 года» (1987). Она вдохновила вас на создание сборника «Герои Первой мировой». Вслед за «Легендами Белого дела» готовится и другой ваш сборник — «Белые», где будут представлены военачальники первого ряда. Расскажите, кто именно. И, получается, вам теперь интереснее работать именно в формате сборников?

— В книгу «Белые», помимо вышеперечисленных, войдут также очерки о людях, которые руководили Белым движением на юге России, — М. В. Алексееве, Л. Г. Корнилове, П. Н. Врангеле. О двух первых я уже писал (об Алексееве — очерк в «Героях Первой мировой», о Корнилове — очерк там же и отдельная книга), к Врангелю обратился впервые, хотя, естественно, интересовался им давно. В этом ряду не хватает Деникина, но это будет всё же книга о тех людях, которые ушли в самом начале Белого движения, на его подъеме или же прожили в эмиграции недолго (Врангель, Кутепов). Антон Иванович же умер в 1947-м и его деятельность в эмиграции — тема отдельного большого исследования, в «ЖЗЛ» она хорошо раскрыта в книге Г. М. Ипполитова «Деникин».

Что же касается сборников, то для «ЖЗЛ» это в прошлом привычный формат: «Герои Гражданской войны», несколько томов «Полководцев и военачальников Великой Отечественной войны», «Советские полководцы и военачальники», «Чекисты», «Великие русские люди», «Герои Шипки», те же «Герои 1812 года»… Я всегда любил этот формат, и очень рад, что он возвращается, востребован у читателя (судя по спросу на «Героев Первой мировой»). Наша история невероятно богата, но ведь далеко не каждый исторический персонаж «тянет» на отдельную книгу, даже тонкую. Допустим, погиб человек в 25 лет, след оставил яркий, но книгу ему не посвятишь, а вот очерк — вполне. Сборник как раз и дает нам возможность одновременно познакомиться сразу с несколькими персонажами и увидеть через их судьбы целую эпоху. Так что вполне возможно, что и дальше продолжу работу для «ЖЗЛ» именно в формате сборника.

Сергей Коростелев