Увидело свет новое, дополненное издание большой посмертной книги великого композитора Георгия Свиридова — «Музыка как судьба». Как и в 2002 году (после выхода первого издания), для многих эта книга сразу стала настольной. В ней, составленной из «Разных записей» (девятнадцати тетрадей), дневниково охватывающей десятилетия, виден непростой внутренний путь художника, словно разгребавшего завалы безбожной русской жизни советского периода, о котором Свиридов с какого-то момента стал говорить, как о времени геноцида русского народа и православия…

В своих записках великий композитор выступает как значительный русский мыслитель, острый публицист. Суждения его пронзительны, резки и глубоки, обусловлены сердечной думой, болью за Россию, русскую жизнь, русскую культуру. Читая Г. В. Свиридова, вспоминаешь и «Окаянные дни» И. А. Бунина, и «Мысли о России» Ф. А. Степуна, и «Опавшие листья» В. В. Розанова. Изданные близкими и исследователями уже по кончине композитора записки эти, по меткому замечанию одного из московских ученых, являют собой «свод глубоких и страстных размышлений о духовной жизни эпохи, и по тону они даже вызывают в памяти пламенное, бескомпромиссное слово протопопа Аввакума».

Книга сразу стала библиографической редкостью, вызвала воистину шквал эмоций, что называется, с «обеих сторон», явившись внятным индикатором непреодоленного векового раскола в русском обществе, резко обострившегося в 1917 году.

Валентин Распутин, развивая самоопределительную реплику Свиридова «воспеть Русь, где Господь дал и велел мне жить, радоваться и мучиться», высказал важную мысль:

«Именно для того чтобы проложить дорогу Гаврилину, озвучить Есенина и Блока, заново прочитать Пушкина, подхватить умолкнувшие песнопения и молитвы, для того чтобы не закрался „пустырь“ в души, и был „отставлен“ Свиридов из XIX в ХХ век».

И — о книге дневников русского гения: «Свиридов как мыслитель, наблюдатель, человек огромной культуры, не только русской, но и мировой, „расшифровал“ для нас так много в искусстве, жизни, в известных личностях, событиях прошедших и текущих, даже в Родине нашей, которую, оказалось, мы знаем мало; так точно сказал он о красоте и таланте, о чистом и святом в художнике и вокруг него и так решительно отделил талант от соблазна, чистый порыв от модного искушения, что великой этой книге великого автора полагалось бы сделаться настольной для всякого, кто еще не предался окончательно чужим богам в понимании прекрасного в искусстве».

Первое издание книги (2002 год)

Второе издание, которого ждали очень многие, состоялось через полтора десятилетия (мемуарная серия «Близкое прошлое»). В промежутке между двумя изданиями был выпущен замечательный сборник «Георгий Свиридов в воспоминаниях современников», вышедший в той же «Молодой гвардии» в 2006 г. с предисловием В. Распутина.

Нынешний том включает и новые, прежде не публиковавшиеся тексты, а также комментарии, подготовленные музыковедом, президентом Национального Свиридовского фонда А. С. Белоненко и ведущим научным сотрудником Института мировой литературы РАН С. А. Субботиным.

Композитор, кандидат искусствоведения Александр Белоненко — племянник Георгия Свиридова и хранитель его наследия

Александр Сергеевич Белоненко, племянник композитора, на вопрос, чем второе издание отличается от первого, ответил в частном письме: «Книга обновлена за счет новых, более обстоятельных комментариев, которые мы поместили теперь в пристраничных сносках, а не в конце книги, что затрудняло чтение. Есть новые тексты двух маленьких тетрадок 1963 г., которые дают возможность проследить за некоторой эволюцией взглядов Георгия Васильевича по музыкальным, да и не только, вопросам, особенно, что касается, например, творчества Д. Д. Шостаковича, а также тетрадь 1984 г. Эта тетрадь восполняет лакуну между записями тетрадей 1982 и 1987 гг. В этой тетради есть, на мой взгляд, любопытные мысли для литераторов (некоторые новые соображения относительно Клюева, Есенина, Маяковского, Блока). Красной нитью в этой тетради проходит мысленный диалог Г. В. с В. В. Кожиновым, чью книгу о русской поэзии Свиридов внимательно читал, и эта книга вся исчиркана вдоль и поперек. Причем он не только соглашался с Кожиновым, но и критиковал некоторые его соображения».

Остановимся кратко на некоторых страницах книги Свиридова, относящихся к дневникам 1984 года.

Главка «Активная бездарность как производное Зла»: «Из бездарности человека, занимающегося художественным творчеством, и из сознания этой бездарности, того, что он бессилен пополнить сокровищницу мира своими деяниями и трудами, проистекает подчас испепеляющая ненависть интеллигента к культуре и даже миру. Заметьте, — простой человек, рабочий, например, имеющий дело с созиданием, вряд ли когда говорил и говорит о всемирном разрушении и т. д. Это — дело так называемых «интеллигентных» людей. Анархисты — Бакунин, Кропоткин, Равашоль, фашист Маринетти, нигилисты Маяковский и А. Белый… Даже Махно — не мужик и не рабочий — учитель! Особенно много «разрушителей» было и есть в творческой среде.

Искусство вообще несет колоссальную ответственность за умонастроения общества. Так называемый «авангардизм», богато субсидируемый, умело направляемый и железно руководимый, много сделал для ужесточения людских душ, он подготовил моральную почву для появления атомной бомбы, заранее оправдал ее применение.

Авангардизм — органическое самовыявление Зла, бездарности, неспособности создания прекрасного. Это — псевдоискусство, которое внушает нам, что мир безобразен, и разрушение и даже утрата его — естественны и закономерны. Идея людей, направляющих подобное «искусство», — организация гигантской кровавой бани для всего человечества. Сами они пытаются этой бани избежать. Для этого у сверхвладык есть много возможностей".

Разве скажешь, что эта запись от 1 февраля 1984 г. — не про сегодняшний день, не на нынешнюю именно что злобу дня, в самую зеницу этой злобы?

Непривычно и нелицеприятно Свиридов, порой, говорит и об общепризнанных гениях в области культуры и искусства.

«Врубель — умозрительно декоративные композиции. Его гений заключен в его безумии, уничтожившем первоначальный рационализм замысла (рациональную задумку) и дававшем выход бессознательному…».

Чудесно сказано и о глубоко любимом им Блоке, на стихи которого композитор создал немало вокальных сочинений: «Он самым высоким образом оценил „Хованщину“ (впервые тогда поставленную, назвав ее той тропинкой, над которой летит дыхание Святого Духа)…».

Или вот это, очень важное, на мой взгляд, от 4 февраля того же года: «Культура русского стиха, начиная с Пушкина и его современников, шла рука об руку с культурой русского романса, которую начали создавать Глинка, Алябьев, Варламов, Гурилев, Верстовский. Чайковский писал на слова Апухтина, А. К. Толстого, К.Р., Фета, Случевского, Мея … (дальше перечисляется большой ряд создателей русских романсов).< …> Романс — явление неоднородное, следует разделять в нем образцы высокого, классического искусства, бытовой романс, лакейскую песню („Всю то я вселенную проехал…“), цыганское пение (с хором), „жестокий“ романс (песня городских низов) и т. д.».

В год столетия «революции» мы въяве видим подтверждение правоты нашего великого прозорливца, терминологически четко выраженной, — как для адски «европеизирующейся» Украины, так и для России: «Симфония — искусство буржуазного индивидуализма (говорю это, разумеется, без какого-либо желания „опорочить“ великое) особенно активно стало выдвигаться у нас после Революции, в связи с общей идеей „европеизации“, „германизации“ русской культуры и идеологии, которая отождествлялась с самодержавием и православием. Этот процесс активно продолжается и теперь».

При этом про великого музыканта эпохи, титана русского симфонизма Свиридов находит и такие слова: «Жизнь Шостаковича — это жизнь борца. <…> Я хотел бы, прежде всего, сказать о его непреклонном мужестве, вызывающем глубочайшее уважение. Мягкий, уступчивый, нерешительный подчас в бытовых делах — этот человек в главном своем, в сокровенной сущности своей был тверд, как кремень. Его целеустремленность была ни с чем несравнима.

В размышлениях «О рекламе» Свиридов выдает такое суждение: «„Салон“ приобрел размах общегосударственный». И общемировой, добавим мы. А уж если посмотреть наши телеканалы!..

24 января мыслитель записал: «Ложь вошла в сознание людей как правда. Вот в чем ужас!».

Сказано очень вдумчиво и, по сути, верно, и может быть воспринято как трезвое продолжение посылов Вернадского и Циолковского: «Так называемое Завоевание Космоса есть всего лишь один из новых способов завоевания Земли. Пока — не более того».

Запись «О большом и малом чувстве Родины» следует привести целиком: «В наши дни (кажется, с руки Твардовского) распространилось малое, «местническое» чувство Родины, как чего-нибудь приятного, симпатичного, милого сердцу: две-три березы на косогоре, калитка, палисадник, баян вдалеке, сирень в городском саду, деревенская околица и пр. Все это, разумеется, очень симптоматично, но совершенно ничтожно.

Понятие Родины — очень объемно, оно — всеобъемлюще, грандиозно. Оно включает не только все, чем ты живешь, но и самый воздух, которым человек дышит, его прошлое, нынешнее и грядущее, где суждено жить и нам (как и людям прошедших поколений) своими потомками, своими делами, хорошими и дурными.

Родина — это совсем не только симпатичное и приятное, но и горькое, и больное, а иногда и ненавистное. Все есть в этом понятии, в твоем чувстве к ней, без которого жизнь почему-то теряет смысл. Во всяком случае, для меня <…>, а между тем многие люди (русские) живут совсем без Родины, видимо, она составляла лишь малую часть их жизни, и, потеряв ее, они мало потеряли".

* * *

Егор Холмогоров в статье «Творить по-русски», опубликованной по выходе нового издания, говоря, что язык Свиридова сочен и образен, подмечает: для этого гения культура — не пространство личностного самовыражения, а великое служение национальному духу. Публицист приводит дневниковое высказывание композитора, актуальность которого вызовет у многих радостное удивление: «Я русский человек! И дело с концом. Что еще можно сказать? Я не россиянин. Потому что россиянином может быть и папуас. Во мне течет русская кровь. Я не считаю, что я лучше других, более замечательный. Hо вот я такой как есть — русский человек. И этим горжусь… Надо гордиться, что мы — русские люди!».

Читайте также: «Творить по-русски».

Публицист подчеркивает, что свиридовский отказ от умствования вовсе не означает отсутствие осмысления, и поражается тому, насколько и цельно, и продуманно философское мировоззрение Свиридова, «мало того — богословское», которому подчинена его эстетика. «Прежде всего, это стопроцентное православие, глубокая и искренняя, сознательная вера в Бога, — настаивает Е. Холмогоров. — Западная музыка — музыка смерти, она не идет дальше распятия, русская музыка устремлена к Воскресению, замечает композитор. … Самые острые и болезненные рассуждения маэстро, где его талант достигает великой публицистической силы, связаны именно с отчуждением русского человека от родной культуры, произошедшим в ХХ веке под влиянием революции, безбожной диктатуры, под крылом которой размножились космополитические легионы». И цитирует Г. Свиридова: «Эти люди ведут себя в России, как в завоеванной стране, распоряжаясь нашим национальным достоянием, как своей собственностью, частью его разрушая и уничтожая несметные ценности».

Книга нашего русского гения «Музыка как судьба» — в самом деле, хоть и пронизана болью и потому нелегка для восприятия, все же обязательна к прочтению.

В 2006 году в серии «Близкое прошлое» вышла книга «Георгий Свиридов в воспоминаниях современников» с предисловием Валентина Распутина

Вот, к примеру, запись из тетради 1991 г. — суждение о большевиках, истязавших народ России: «Они посадили его, этот народ, на железную цепь, бесконечно унижая его, третируя, истребляя его святыни, его веру Православную, его культуру, а главное — сам этот народ, который служил своей безликой массой своим палачам и тиранам, кровью своею питая их чудовищную, беспощадную власть. Падение России — как смерть Христа, убитого римлянами и евреями на наших глазах. Теперь эти собаки делят его тело и одежды. Кроят карту мира».

Строго? Но еще Патриарх Московский и всея Руси Алексий II заметил: «Свиридов — такой художник, который заслужил право высказывать свои мысли».

Ценный материал для понимания душевного состояния великого композитора мы находим в его сравнении своей судьбы с жизнью первых христиан в древнеримских катакомбах, посреди языческого бесчестья. Запись сделана накануне августовских событий 1991 г.:

«Это не жизнь, а „Ночь на Лысой горе“ — шабаш зла, лжи, вероломства и всяческой низости. Все это происходит на фоне кровопускания, кровопролития пока еще скромных масштабов, но имеющий глаза, да видит: в любой момент может политься большая кровь, за этим дело не станет!».

В 1993 г. за кровью дело не стало. Но за истекшее двадцатилетие эти полярности в русском обществе, похоже, лишь возросли. Внешне мы вроде бы видим восстанавливающиеся и новостроящиеся храмы, отсутствие гонений на веру, но свидетельствует ли это о подлинном духовном возрождении? Особенно если вглядеться — что же происходит в культуре, на телевидении, в печатных СМИ, на эстраде.

Когда читаешь у Свиридова «Россия — это колония», то вздрагиваешь, поскольку возразить и сегодня, по сути, нечего. Мы находимся под игом и гнетом транснациональных корпораций, расчленивших нашу империю, в ее советской редакции, и выкачивающих недра и ресурсы глобалистским насосом, а также осуществляющих, с целью более уверенного порабощения, гигантское растление русских душ.

Свиридов провидчески писал в 1991 г.: «Мы переживаем эпоху третьей мировой войны, которая уже почти заканчивается и прошла на наших глазах. Страна уничтожена, разгрызена на части. Все малые (а отчасти и большие) народы получают условную „независимость“, безоружные, нищие, малообразованные. Остатки бывшей России будут управляться со стороны — людьми, хорошо нам известными. Русский народ перестает существовать как целое, как нация. <…> Как быстро все произошло. С какой быстротой оказалась завоевана „Великая“ держава. Чудны дела твои, Господи. Начальные деятели перестройки, заработавшие миллионы и миллиарды на этом страшном деле, частично переселились в Америку. Подготовка тотальной войны велась здорово: всеми средствами массовой информации, дипломатией и прочим. Угодили в „крысоловку“».

И тем не менее — надежда: «Христос Воскресе! Смотрел по телевизору выступление перед Заутреней Патриарха — грустное, но спокойное, потом водружение Святого Креста на купол Казанского собора… Боже, неужели это не фарс, а подлинное Возрождение, медленное, трудное очищение от Зла?!».

* * *

Книга Г. В. Свиридова «Музыка как судьба» приходит ко мне если не мистическим образом, то как послание. Первое издание — было подарено ее научным редактором, на обороте титульного листа оставившим волнующую надпись: «Станиславу Минакову, чьи стихи были памятны великому автору этой книги. С. Субботин. Москва, 22 марта 2003 г.». Новое издание передал мне в подарок из свиридовского Курска лучший, на мой взгляд, исполнитель вокальных произведений Свиридова, солист европейских оперных театров москвич Владимир Байков. С благодарностью думаю об этих людях, читая Свиридова: «Русская культура всечеловечна, обращена ко всем людям земли, выполняя самую насущную свою задачу — питать душу своего народа, возвышая эту душу, охраняя ее от растления, от всего низменного».

В книге Свиридова есть и такие философские строки: «Ни простота, ни сложность сами по себе не представляют ценности. Однако же говорят «Божественная простота», и я никогда не слышал, чтобы говорили «Божественная сложность».

Сложность есть понятие человеческое, для Бога же мир прост. Простота является как следствие неожиданного озарения, откровения, наития, внезапного проникновения в истину. Но никто теперь не хочет быть простым, боясь прослыть «примитивным»".

Или такое вот суждение: «Слово и музыка, литература и музыка, музыкальное произведение может существовать только тогда, когда оно добавляет нечто к стихам или литературному сочинению. Иждивенчество: комиксы — вульгарный вкус и тон. <…> Неточная, очень неожиданная и оригинальная рифма, которую теперь во множестве употребляют современные поэты, от какового употребления она становится либо заезженной, либо вычурной. <…> Задача композитора совсем не в том, чтобы приписать мелодию, ноты к словам поэта. Здесь должно быть создано органичное соединение слова с музыкой. В сущности, идеалом сочетания слова и музыки служит народная песня».

Печально, что 100-летний юбилей композитора прошел в декабре 2015-го практически незамеченным СМИ. Это вам не сплетни обсуждать в ток-шоу на центральных телеканалах и не «праздновать» полувековые юбилеи поп-звезд, по три-четыре дня подряд заливая центральные телеканалы «контентом» попсы. Тут — огромные зрительские рейтинги. А слушать Свиридова — большой труд души. М. Залесская в статье «Пророк в своем отечестве» («Российская газета») с горечью напоминает, что в наших столицах до сих пор нет ни музея, ни памятника великому Свиридову, нет даже мемориальной доски, увековечивающей его память.

Читайте также: «Литературная газета» — о втором издании книги «Музыка как судьба»

У русского композитора Георгия Свиридова были свои «сто лет одиночества», видимо, присущие любому гению. Оттого он писал: «В своей профессиональной среде я — пария, чужой человек».

И все же через два десятилетия по кончине наш русский гений приближается к нам, за что отдельное спасибо издателям.

Станислав Минаков

«СТОЛЕТИЕ» — информационно-аналитическое издание фонда исторической перспективы