"Русская планета" о биографии "Жданов" Алексея Волынца

Жданов получал в день 400 граммов хлеба
 

Автор первой русскоязычной биографии Андрея Жданова пытается ответить на вопрос: нужно ли было сдавать Ленинград вермахту

О фигуре Сталина до сих пор принято говорить прежде всего эмоционально. Кажется, что в России просто никогда не наступит время, когда период 1920—1930-х годов станет объектом спокойного обсуждения историков.

В такой ситуации остается только обращать внимание на факты и заполнять белые пятна истории. Вышедшая в издательстве «Молодая гвардия» книга Алексея Волынца (постоянного автора «Русской планеты»), посвященная жизни Андрея Жданова, отлично служит этой цели. Один из важнейших партийных идеологов 1930-х годов, организатор обороны Ленинграда, радетель советской философии, но одновременно и жесточайший партийный цензор, насаждавший своими действиями канон социалистического реализма времен «высокого сталинизма», — Волынец пытается максимально подробно представить фигуру одного из крупнейших большевиков сталинской поры.
«Русская планета» с разрешения издательства «Молодая гвардия» публикует фрагмент биографии Жданова, посвященный обороне Ленинграда:

Здесь мы подходим еще к одному «разоблачительному» мифу, бьющему по Жданову, — Ленинграду якобы было лучше капитулировать и не переживать ужасов голодной блокады. Некоторым современным гражданам действительно близки призывы «расслабиться и получать удовольствие». Но к чему тогда могло привести следование такому совету?
Для начала приведем несколько цитат, свидетельствующих о вполне деловых планах на будущее города наших добрых германских и финских соседей. Франц Гальдер, начальник Генерального штаба командования сухопутных войск Германии, 8 июля 1941 года пишет в своем дневнике: «Непоколебимо решение фюрера сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое в противном случае мы потом будем вынуждены кормить в течение зимы». Его подчиненный Альфред Йодль, начальник оперативного отдела командования сухопутных войск, 7 октября 1941 года сообщает генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу: «Капитуляция Ленинграда, а позже и Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником… Нельзя кормить их население за счет германской родины».

Вот уже сам Гитлер 16 сентября 1941 года вещает в беседе с бригаденфюрером СС Отто Абецом, немецким послом в занятом германскими войсками Париже: «Ядовитое гнездо Петербург, из которого так долго азиатский яд источалcя в Балтийское море, должен исчезнуть с лица земли… Азиаты и большевики должны быть изгнаны из Европы, период 250-летнего азиатства должен быть закончен». Автор этой цитаты куда более романтичен, чем солдафоны Гальдер и Йодль. Вот отрывок еще из одной директивы от 23 сентября 1941 года «Die Zukunft der Stadt Petersburg»: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования того большого населенного пункта… Финляндия точно так же заявила о своей незаинтересованности в дальнейшем существовании города непосредственно у ее новой границы».

Здесь все без фантазий — 11 сентября 1941 года президент Финляндии Ристо Хейкки Рюти заявил немецкому посланнику: «Ленинград надо ликвидировать, как крупный город». Позднее товарищ Жданов прямо в Финляндии посадит господина Рюти как военного преступника на десять лет, в том числе и за эти слова. После смерти Жданова подельник Гитлера по блокаде Рюти будет тут же амнистирован.

Может быть, все эти людоедские цитаты всего лишь просто слова, громко сказанные в разгар войны? Давайте взглянем на конкретные дела.

Никакой крупный город, тем более мегаполис, не может существовать без систематического снабжения хотя бы продовольствием (не говоря уже об иных видах снабжения — топливом, электричеством и т. п.). Даже если не проводить целенаправленного геноцида, а просто разрушить системы такого снабжения и не заниматься их восстановлением, то любой крупный город будет обречен на вымирание в течение года-двух. И чем крупнее город, чем выше концентрация населения, тем трагичнее его судьба.
Достаточно посмотреть на ситуацию с населением трех крупнейших по численности городов СССР, захваченных немцами в 1941 году. В Киеве к началу войны было около миллиона жителей, в конце 1943 года — менее 200 тысяч. В Харькове за три года оккупации от примерно 800 тысяч человек осталось 190 тысяч. В Минске к лету 1944 года население города сократилось более чем в пять раз и составило около 50 тысяч человек (270 тысяч в 1941 году).

Лишь часть населения крупных городов в условиях оккупации сумела самостоятельно прокормиться по деревням «натуральным хозяйством». Значительная часть городских жителей в отсутствие блокады в течение двух-трех лет оккупации умерла от недоедания, а также вызванных им и военной разрухой болезней. Соотношение умерших и выживших в этих городах не менее страшно, чем в осажденном голодающем Ленинграде. При этом заметим, что Минск был в то время относительно небольшим городом, а почти миллионные Киев и Харьков находятся на территории черноземной Украины с достаточно развитым и щедрым сельским хозяйством.

Теперь представим, что оккупирован трехмиллионный Ленинград, расположенный на северо-западе России в зоне проблемного земледелия, где и без блокады, просто в условиях войны и немецкой власти на оккупированных территориях царили голод с массовой смертностью. Это Париж мог быть объявлен открытым городом, немцы милостиво разрешили побежденным французам сохранить свои муниципальные и государственные структуры, богатые колонии и даже армию (только эта армия дисциплинированно передала немцам все тяжелые и осадные орудия, которые три года использовались для артобстрела блокадного Ленинграда). В России такой «либерализм» Гитлером не предусматривался.

С учетом приведенного выше понятно, что никакой разумной альтернативы у стойкой обороны второй столицы не было — захват или капитуляция неминуемо влекли еще большие человеческие жертвы. Это не говоря уже о политических и военных последствиях падения Ленинграда — слом фронта на всем северо-западе России, от Мурманска до Москвы, что делало поражение нашей страны в той войне практически неизбежным.

Отсюда и проистекала необходимость обороны города «любой ценой». Отсюда — и находящаяся вне морали мирного времени система распределения пайков в осажденном голодающем городе, действовавшая иерархия норм снабжения. Логика тотальной войны была безжалостной — без иерархии норм снабжения, если бы ключевые для обороны города лица (высшее руководство, командование, летчики и т. п.) умирали от голода, неизбежным итогом стали бы развал Ленинградского фронта и гибель в оккупации подавляющего большинства городского населения.
Показательный рассказ о Жданове в военном Ленинграде оставил Гаррисон Солсбери, шеф московского бюро «Нью-Йорк таймс». В феврале 1944 года этот хваткий и дотошный американский журналист прибыл в только что освобожденный от блокады Ленинград. Как представитель союзника по антигитлеровской коалиции, он посетил Смольный и иные городские объекты. Свою работу о блокаде Солсбери писал уже в 1960-е годы в США, и его книгу уж точно невозможно заподозрить в советской цензуре и пропаганде.

По словам американского журналиста, большую часть времени Жданов работал в своем кабинете в Смольном на третьем этаже: «Здесь он работал час за часом, день за днем. От бесконечного курева обострилась давняя болезнь — астма, он хрипел, кашлял… Глубоко запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо морщинами, которые резко обострялись, когда он работал ночи напролет. Он редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости… В Смольном была кухня и столовая, но почти всегда Жданов ел только в своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел по обыкновению вместе с одним-двумя главными своими помощниками… Напряжение зачастую сказывалось на Жданове и других руководителях. Эти люди, и гражданские и военные, обычно работали по 18, 20 и 22 часа в сутки, спать большинству из них удавалось урывками, положив голову на стол или наскоро вздремнув в кабинете. Питались они несколько лучше остального населения. Жданов и его сподвижники, так же как и фронтовые командиры, получали военный паек: 400, не более, граммов хлеба, миску мясного или рыбного супа и по возможности немного каши. К чаю давали один-два куска сахара… Никто из высших военных или партийных руководителей не стал жертвой дистрофии. Но их физические силы были истощены. Нервы расшатаны, большинство из них страдали хроническими заболеваниями сердца или сосудистой системы. У Жданова вскоре, как и у других, проявились признаки усталости, изнеможения, нервного истощения».

За три года блокады Жданов, не прекращая изнурительной работы, перенес на ногах два инфаркта. Его одутловатое лицо больного человека через десятилетия даст повод сытым разоблачителям, не вставая с теплых диванов, шутить и лгать о чревоугодии Жданова во время блокады.

Волынец А. Жданов — М.: Молодая гвардия, 2013.