Писатель Алексей Варламов рискнул разобраться в парадоксальной личности писателя Василия Розанова.

– Василий Розанов – мыслитель-парадокс: он юдофоб и юдофил, консерватор и реформатор, христианин и язычник. Оттого втиснуть его в рамки того или иного утверждения невозможно. Однако  люди радикальных правых взглядов видят в Розанове, как, скажем, и в Достоевском, пророка и монархиста, спекулируя на некоторых взглядах философа. Как читаются его тексты человеком эпохи  постмодерна? Когда имя Розанова стало идеологическим символом?

– Сразу же. Ну или почти сразу. Как только он перебрался из провинции в Петербург. Будучи на тот момент активным деятелем и надеждой «русской партии», В.В. принялся выступать в патриотической печати с ультраконсервативных, ультрамонархических позиций и заработал от Владимира Соловьёва прозвище «Иудушка Розанов», с которым, собственно, и вошёл в литературу и в общественную жизнь. А потом  не столько  менял убеждения,  метался и противоречил самому себе, в чём его часто обвиняли,   сколько  вбирал в себя всё, расширялся, делился, как клетка, усложнялся, увеличивался в объёме и в весе, и весь идеологический спектр, вся радуга политических взглядов – от крайнего права до крайнего лева, от суворинского «Нового времени» до «Религиозно-философского общества», – все проклятые вопросы и роковые ответы русской жизни уместились в этом, в общем-то, невзрачном, не очень приятном на вид господине. Ну и конечно, и тогда все  тащили, и сегодня каждый тащит из битком набитого розановского  короба то,  что ему понятнее, ближе, и яростно набрасывается либо игнорирует то, что ему лично враждебно или неприятно. Розанов –   действительно, идеальное поле для спекуляций и манипуляций любого рода. Но  он был сам к этому готов, этого хотел и, если так можно выразиться, вызывал огонь на себя. Он этим жил.

– Кто для вас Розанов и как менялось ваше отношение к нему по мере погружения в тему?

– Мой принцип, когда я пишу биографические книги, – своё отношение к главному герою никак не проявлять, потому что по большому счёту оно никого не должно интересовать. Но раз Вы спрашиваете… Я думаю, что это был в глубине души невероятно измученный, израненный, исстрадавшийся человек, которому самому с собой было трудно. Это началось в раннем детстве в Костроме, когда его гнобил любовник матери, и сопровождало Василия Васильевича всю жизнь. И с ним тоже было трудно.  Мне его жалко ужасно, но ещё жальче его детей, которых он так любил и которые так от него и из-за него страдали.

 – Василий Розанов – пионер полового вопроса и автор скандальной книги «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» – обсуждал с домашними свои тексты? И как незаурядная противоречивая личность философа отозвалась на судьбе его детей и  жены?

– Вот как раз в продолжение предыдущего ответа. Семья была действительно самым важным событием, сокровенным явлением в его жизни. Но тут надо вспомнить некоторые обстоятельства его биографии, с одной стороны, хорошо известные, а с другой – нет. В 1882 году он оканчивает университет и живёт в Брянске  с Аполлинарией Сусловой, бывшей возлюбленной Достоевского и своей первой и единственной законной женой, которая старше него на 16 лет. Детей у них не было и не могло быть по причине ее бесплодия. Плюс ужасные отношения, поскольку Аполлинария сыта по горло одним гением и отказывается верить, что вышла замуж за другого. Скандалы, упрёки, ссоры, а главное – непонимание человека, который в эти годы пишет свой главный философский труд «О понимании». Он сбегает  в Елец (обвинив её впоследствии в том, что это она ему изменила и бросила) и встречает в чудесном городе над рекой Сосной милую, добрую, очень религиозную  молодую вдову,  на которой, однако, не может жениться. При весьма драматических обстоятельствах начинается их роман, а дальше у неё  беременность и выкидыш. Потом они тайно венчаются, рождается девочка и через год умирает. Понятно, какое у незаконной супружеской четы настроение. Рождается ещё одна девочка,  и родители страшно боятся, что она тоже умрет. Их страхи тем обоснованней, что  впоследствии выяснилось: у матери сифилис, передавшийся ей от покойного мужа, и именно дурная болезнь стала причиной смерти первого ребёнка, и не факт, что она же не убьёт следующих. Тем не менее  Розанов и  Варвара Дмитриевна рожают ещё, потом ещё, надеясь, что хоть кто-то из детей выживет,  и  так за шесть лет у них родилось четыре дочери и сын.  Выжили все, ужасная болезнь чудесным образом ослабла, отступила, и вот Розанов – второй после Льва Толстого многодетный отец в истории большой русской литературы. Но проблема заключалась в том, что ни один из детей Василия Васильевича не считался его ребёнком, ни один не носил его фамилию, и это самое больное место его жизни и главный пункт розановского бунта против христианства. А что касается дальнейшей судьбы, то все дети Розанова оказались глубоко несчастны, как если бы на них и в самом деле лежало родовое проклятье. Никто не продлил его род, о чём он так мечтал.        

 – Чем объясняются причины юдофобии и юдофилии Розанова?

– Я бы изменил  в этом вопросе  порядок слов. Всё-таки сначала была юдофилия и только потом юдофобия.   А причина первой как раз в том, что Розанов был уверен: у евреев детей  больше любят, больше о них заботятся, чем у христиан. Там всё мудрее устроено. И вообще он был уверен, что Ветхий завет добрее Нового. С христианством хорошо умирать, а жить лучше по другим правилам и законам. Но при этом он – убеждённый противник еврейской ассимиляции, ибо считает, что именно черта осёдлости уберегает евреев и помогает им сохранить, не потерять свой уникальный облик и образ жизни. А потом происходит усложнение смыслов, и после убийства Столыпина к розановской  юдофилии прибавилась и затмила её юдофобия, о чём он честно написал Гершензону, одному из самых задушевных своих корреспондентов. Но в любом случае и фобия, и филия произрастали из одного корня – из его дикого интереса к евреям, к их быту, их обрядам, традициям, из участия и соучастия в их жизни, из невероятного влечения ко всему еврейскому. Он был ушиблен, болен этой темой всю жизнь.

 – В  1911 году в Киеве был убит Андрей Ющинский – русский подросток. По обвинению в его ритуальном убийстве для извлечения крови (так называемый «кровавый навет») арестовали приказчика завода Менделя Бейлиса. В 1913 году Бейлис был оправдан судом присяжных. Розанов отозвался на дело Бейлиса антисемитскими статьями, в которых называл Андрюшу «мучеником христианским» и утверждал, что «Ющинский убит именно так, как евреи, и одни они в Европе, убивают ритуально свой скот». Как к подобной позиции отнеслась публика?

– Большая часть русской интеллигенции однозначно поддерживала Бейлиса, и соответственно отношение к розановскому «отношению» было резко  отрицательным. Но понимаете, в чём тут дело. Розанов любил эпатировать публику и идти против общественного мнения, а, кроме того, он полагал, что, сочувствуя еврейскому приказчику, либеральная пресса равнодушна к убитому русскому подростку, точно так же как равнодушна она была к пострадавшей во время покушения на Столыпина (ещё до его убийства) дочери премьера. Убийцам, террористам образованная часть общества сострадает, а их жертвам – нет.  И вот это его ужасно возмущало. В нём болело всё русское, так же как притягивало всё еврейское, и при этом всё уходило в крайность, за край. Розанов – никогда не середина, не здравый смысл, не разум, не рассудок, не спокойствие, но всегда – дионисийское опьянение, упоение, экстаз у бездны на краю, всегда запальчивость, раздражённость, непримиримость. Что же касается ритуального характера убийства, то я думаю, что Василию Васильевичу хотелось в это верить. Сознание его было так устроено, что он увлекался страшными сказками. Они одновременно пугали и завораживали его как ребёнка, каким по сути и оставался всю жизнь этот человек, у которого в детстве отняли детство. Ему хотелось, чтобы евреи занимались ритуальными убийствами и в прошлом, и в настоящем, ему верилось, что всё на земле решает кровь, потому что так интереснее, так страшнее, так подлиннее. Это особенно хорошо видно по его переписке с отцом Павлом Флоренским.

Мендель Бейлис

 – Жизнь Василия Розанова неотделима от православия, однако отношения с церковью у него складывались сложно. Почему?

– Отчасти мы уже об этом говорили. Розанов не мог простить церкви непризнания его второго брака и рождённых в этом браке детей. А кроме того, увлечённый идеей пола, темой эроса, он полагал, что христианство  лицемерно замалчивает важнейшую часть человеческой жизни. Оно  бесполо, оно бесплодно, оно культивирует монашество, а для Розанова пол – сердцевина жизни, центр мироздания, вокруг которого всё вращается. В то же время мы можем найти в «Опавших листьях» множество замечательных высказываний за Церковь, о Церкви, и всё это тоже очень по-розановски. На всякое «нет» у В.В. всегда найдётся «да» и наоборот, чего бы это ни касалось. А потому любое однозначное определение личности Розанова и его мировоззрения будет неполным.

– Как представители церкви относились к языческим оммажам философа и его трактовкам полового вопроса?

– Ну разумеется, по большей части негативно вплоть до идеи отлучить его от Церкви, о чём писал, например, Иоанн Кронштадтский. Но вместе с тем некоторые из них (например, епископ Никон Рождественский) прекрасно видели сильные стороны его дарования и,  желая использовать Розанова в своих целях, пытались одно время перетащить его на свою сторону, как, впрочем, пытались сделать нечто похожее  и либералы, и декаденты, и Максим Горький. Только ни у кого это не вышло.  Василь Василич – как Колобок – спел всем свою песенку и ото всех убежал.

 – Как Розанов встретил революцию?

– Февральскую поначалу хорошо, но длилось это «хорошо» очень недолго, а к Октябрьской  отношение было резко отрицательное. Другое дело, что это не превратило его ни в оппозиционера, ни в борца с режимом. Скорее, наоборот. Ради спасения себя и своей семьи, ради возвращения привычного образа жизни с «творожком и молочком» он был готов пойти на сделку с евреями, коих искренне считал главными бенефициарами русской революции. Особенно после гибели журналиста Михаила Осиповича Меньшикова, чью судьбу он не хотел повторить. Да и сама революция была в его глазах гибелью исторической России и поражением христианства. Отрок Израиль победил Христа, писал Розанов Гершензону, а незадолго до смерти объявил о том, что готов перейти в иудаизм. Конечно, в этих словах было немало эпатажа, но не только. Там была ещё страшная личная обида на Спасителя, Который, по мнению Розанова, не смог или не захотел спасти Россию.

– Судьба Розанова не просто трагична, а страшна: неприкаянное голодное детство и старость  в  голоде, холоде, болезни и после смерти сына. Критики Розанова злословили, что он перед смертью «окунулся в банальное православие» и примазался к Церкви. В чём причина этих нападок и насколько они справедливы?

– Нападки редко бывают справедливы. А вообще его очень  многие  не любили, не прощали, видели в его поступках корысть, подлость, низость, и надо признать, что он давал для этого повод. Был слишком заметен, неосторожен, несдержан, занимал чересчур много места, раздражал окружающих провокационными высказываниями, невоспитанностью, дурными привычками, бесцеремонными манерами, бестактными вопросами, непоследовательностью. Троцкий называл его «червеобразным», а Алексей Фёдорович Лосев говорил о том, что Розанов сделал для гибели России больше, чем Ленин. Но мне кажется, что ключевая проблема его личности заключалась в том, что он был слишком, чересчур талантлив и в каком-то смысле не справлялся со своим даром. Страдал от него, как царь Мидас. Но вот что касается  «примазался к Церкви»… Да нет, скорее он обрёл в ней спасение и последний приют.  Один из самых близких друзей Розанова Сергей Николаевич Дурылин нашёл очень точные слова: «Розанов выбрал в христианстве самое верное: он умер как христианин». Во-первых, заметим, как это перекликается с розановскими былыми претензиями к христианству, с которым плохо жить, но хорошо умирать; а во-вторых, умирая как благочестивый христианин, попросив у всех прощения, он не отрёкся ни от одной своей антихристианской книги, ни от одной идеи. Он забрал с собой всё.   

 – Кто читал Розанова? И насколько он интересен сегодня?

– Он был невероятно популярен при жизни как возмутитель спокойствия, провокатор, этакий «анфан террибль» русской литературы, но в советское время его фактически объявили вне закона. Формально не запрещали, однако книги его не издавались, и я хорошо помню, как на лекциях по литературе на филологическом факультете МГУ нам не говорили о нём ни слова. Я просто не знал, что был такой человек, хотя как возможно рассказать про Серебряный век, минуя Розанова, до сих пор не могу понять. Впрочем, одним из самых великолепных его читателей в поздние советские времена оказался Венедикт Ерофеев, опубликовавший в самиздатовском журнале «Вече» эссе «Василий Розанов глазами эксцентрика», и это лучшее и самое точное из сказанного о нашем герое. Вторая волна известности пришла к Розанову во времена гласности, когда его заново открывали, им увлекались, поражались, спорили, и он сделался на свой манер очень модным. А сейчас В.В. мало-помалу превратился просто в одного из писателей Серебряного века. Объект научных изысканий, герой статей, монографий, диссертаций и даже целой энциклопедии. О его творчестве написано очень много, но мне интереснее всего его личность, его отношения с ближними и с дальними, с редкими друзьями и многочисленными недругами. Многие архивные материалы были опубликованы не так давно. И что меня в них больше всего поразило – так это его письма (особенно переписка с Флоренским), а также неопубликованные при его жизни фрагменты «Апокалипсиса нашего времени». Интересно это всё очень, страшно, жутко, но боюсь, сейчас пошла такая жизнь, что всем стало не до Розанова. Хотя… Прочитайте его публицистическую книгу «Война 1914 года и русское возрождение» – насколько же она актуальна!

– Какую роль отец Павел Флоренский сыграл в судьбе и творчестве Розанова?
 

Павел Флоренский

– Из всех розановских знакомых Флоренский был наиболее соответствующей его масштабу фигурой. Их переписка продолжалась почти десять лет и читается как интеллектуальный триллер. Обсуждалось всё – темы пола, семьи, содомии, монашества, Церкви, нумизматика, педагогика, конечно же, еврейский вопрос – и с гораздо большей степенью откровенности и свободы, чем даже в самых смелых розановских статьях. Флоренский, некогда пришедший к Розанову как ученик, постепенно превратился в его учителя, в наставника, духовника, с которым Василий Васильевич делился самыми интимными подробностями своей жизни и жизни своей семьи. Именно благодаря Флоренскому Розанов оказался в семнадцатом году в Сергиевом Посаде, где прожил последние полтора года жизни и был похоронен в Черниговском скиту рядом с могилой своего учителя Константина Леонтьева. Наконец, именно отцу Павлу принадлежит одно из самых интересных образных сравнений Розанова. Он говорил, что В.В. похож на медузу, которая играет и переливается красками, находясь в воде, но стоит её вытащить, как превращается в кусок слизи. Сказано очень точно, вопрос лишь в том: а надо ли вытаскивать медузу из воды?

Мария Башмакова,  C—Т—О—Л