«Год литературы» – о книге «Астрид Линдгрен».

Заголовок этой публикации – характеристика, данная автором книги героине Линдгрен – Пеппи Длинныйчулок, и из труда Биргит Данкерт в конце концов следует, что самая известная в мире детская писательница похожа на свою знаменитую героиню. Бесстрашием, жизненной неуемностью, принципиальной убежденностью в правильности своих поступков. Вот только Астрид не доставала свои книги из воздуха, как Пеппи золото из своего неисчерпаемого саквояжа. Успех и известность не свалились на Линдгрен с неба, ее литература – результат многолетних литературных экспериментов и наблюдений за тем, что и кого она видела вокруг себя. Но ее жизнь – это не только литература, но и борьба за права детей и воспитание без насилия, а еще и критика шведского налогообложения. И работа в разведке во время войны: перлюстрируя письма, Астрид прочла их тысячи и узнала, что делает война с простыми людьми. О сказочной – и не очень – жизни которых она после войны писала.

Личность Линдгрен более сложная и разноплановая, чем можно судить по той ее жизни, которая была открыта для общественности, но Биргит Данкерт со своей задачей оценить эту сложность и объяснить ее нам, кажется, справляется.

…«Пеппи Длинныйчулок» — не первая книга, опубликованная Астрид Линдгрен, но она по праву считается ярким началом ее творческой деятельности. Писательница, а впоследствии ее дочь Карин Нюман любили рассказывать историю ее возникновения. Поэтому нам известно, что Астрид Линдгрен работала над этим персонажем с 1941 года, когда ее семилетняя дочь заболела воспалением легких и лежала в кровати, требуя историй о Пеппи. 28 марта 1944 года Астрид Линдгрен поскользнулась на обледенелой дорожке в парке Васы, повредила ногу и использовала предписанный покой для сведения имевшихся текстов в одно произведение.

Следует помнить, при каких внешних обстоятельствах оно возникло. Вторая мировая война достигла своего разрушительного апогея. Астрид Линдгрен работала в Службе государственной безопасности Швеции. Ларс находился в сложном периоде взросления. Особенно несчастливой Астрид Линдгрен делала то обстоятельство, что у ее мужа начался роман с одной женщиной. Дочь Карин вспоминает: «Личная жизнь в то время оказалась сложной, так как у моего отца началась любовная история, временная, но ведь он увлекся другой. По сравнению с мамой он был несколько наивным. Он доставил ей много хлопот».

К концу апреля 1944 года рукопись была полностью готова. 21 мая 1944 года она подарила ее дочери на день рождения, перепечатав на машинке и снабдив титульным листом. За месяц до этого, 27 апреля 1944 года, она отправила рукопись в издательство «Бонниер» вместе с сопроводительным письмом:

«С позволения отправляю Вам в приложении рукопись детской книги в уверенности, что Вы в скором времени вернете ее мне. Пеппи Длинныйчулок, как Вы сможете убедиться, если соблаговолите прочитать рукопись, — маленький “сверхчеловек” в детском обличье, поселившийся в совершенно нормальном окружении. Благодаря своей неестественной силе и прочим обстоятельствам она абсолютно независима от взрослых и проживает собственную жизнь так, как ей нравится. При столкновениях с взрослыми людьми последнее слово всегда остается за ней.

У Бертрана Рассела (“О воспитании, особенно в раннем возрасте”, стр. 85) я прочитала о том, что в детстве преобладает желание стать взрослым, вернее — стремление к власти. Нормальный ребенок в своих фантазиях желает власти. Не знаю, прав ли Бертран Рассел. Судя по просто нездоровой популярности, которую Пеппи Длинныйчулок снискала за два года у моих собственных детей и их друзей того же возраста, склоняюсь поверить в это. Конечно, я не столь самонадеянна, чтобы полагать, раз несколько детей охотно позволяют рассказывать о подвигах Пеппи, то из этих историй получится читаемая печатная книга, если я перенесу их на бумагу. Чтобы убедиться, как обстоит с ней дело, передаю рукопись Вам, как компетентному лицу, и могу лишь надеяться, что Вы не обратитесь в ведомство по делам детей. На всякий случай мне следует, вероятно, указать на то, что мои собственные, невероятно воспитанные, ангелоподобные дети ни в коей мере не пострадали из-за поведения Пеппи. Они тут же поняли, что Пеппи — единичный случай, с которого нормальные дети не должны брать пример. С глубоким уважением, Астрид Линдгрен».

Странное письмо, странный тон! Отправительница одновременно нерешительна и самоуверенна, ссылается на теорию в защиту книги, на то, что текст уже читался детям, упражняется в скромности и вызывающе шутит. Составительница письма словно боится, что адресат не распознает талант отправительницы. Так и произошло. Бонниер отклонил рукопись в письме от 5 сентября 1944 года, после напоминания самой Астрид Линдгрен от 9 августа 1944 года. Возможность публикации «Пеппи Длинныйчулок» появилась лишь год спустя...

…«Пеппи Длинныйчулок» — детская книга столетия — вышла в ноябре 1945 года с иллюстрациями Ингрид Ванг Нюман (1916—1959). Тут же появились обеспокоенные критические отзывы в газетах и на радио. Одна из известнейших в настоящее время героинь мировой литературы, вызвавшая крайне противоречивые суждения, предстала перед читателями в следующем виде: «...Она выглядела так: волосы цвета морковки, заплетенные в две тугие косички, торчали в разные стороны. Нос, походивший на крошечную картофелину, сплошь усеян веснушками. Под носом — огромный рот с белоснежными зубами. Платье на ней довольно странное. Пеппи сшила его сама. Оно великолепного синего цвета; но ткани не хватило, и Пеппи вшила в него красные лоскутки. ...На длинных тонких ногах чулки — один черный, другой полосатый. И вдобавок на ногах гигантские черные туфли в два раза больше ступни. Их купил ей папа в Южной Америке на вырост, и Пеппи ни за что не соглашалась надевать другие».

Эта картина — психограмма, намек на дальнейшее развитие сюжета, жизненная программа персонажа и одновременно отношение автора к своей героине. Энергичная, непобедимая, не такая как все, самостоятельная маленькая личность, чей внешний вид ассоциируется с хорошей едой и хорошим настроением, пожившая в других странах, безмерно любящая отца, обладающая особой логикой и уверенностью в необходимости всегда оставаться верной себе, — такой предстает она перед нами. Что за этим следует — лишь вариации, подтверждения первого эффектного появления. Образ навсегда остается в памяти.

В первых трех книгах — «Пеппи Длинныйчулок» (1945), «Пеппи отправляется в путь» (1946) и «Пеппи в стране Веселии» (1948) — Астрид Линдгрен рассказывает истории о сильной Пеппи, которая живет вместе с лошадью Дядюшкой и мартышкой Господином Нильсоном в старой вилле на краю маленького городка. Мама Пеппи умерла, отец — капитан и вождь племени — пребывает в дальних странах.

Пеппи наделена нечеловеческой силой, обладает неограниченными финансовыми средствами благодаря чемодану, набитому золотом. Ее образ жизни, приводимые ею аргументы противоречат всяческим ожиданиям и кажутся на первый взгляд абсурдными. Из-за собственных умозаключений она постоянно попадает в сложные ситуации с окружением, но читатель с трудом может противостоять им. Так же обстоит дело и с послушными детьми — братом Томми и сестрой Анникой, живущими с родителями в доме по соседству. У Пеппи они столкнулись со свободной, непринужденной и веселой жизнью, полюбили ее и с радостью стали в ней участвовать.

Окружающим жителям Пеппи Длинныйчулок кажется невоспитанным ребенком, действующим на нервы. Детям же — как литературным персонажам, так и читателям — воплощением детских мечтаний о власти и всемогуществе. В первой книге Пеппи — полная благих намерений — ввязывается в спор с агрессивными ребятами, полицейскими, администрацией школы, директором цирка, ворами и благородными дамами. Одновременно она устраивает занимательные игры, организует экскурсии и веселые праздники и даже спасает двух малышей.

Акция спасения — одна из самых пугающих и одновременно потрясающих сцен в трилогии «Пеппи»:

«На Рыночной площади перед высоким домом собралась толпа людей, и полиция пыталась их разогнать, чтобы дать проехать пожарной команде. Из окон “небоскреба” вырывались языки пламени, и дым с искрами окутал пожарных. Но они мужественно боролись с огнем... На самом верху дома, под крышей, была комната. У окна, открытого детской рукой, стояли два мальчугана и звали на помощь... Посреди толпы сидела Пеппи на своей лошади. С интересом взирала она на пожарную машину, размышляя, не купить ли себе такую. Она ей так понравилась, потому что красная, да и мчится с ревом по улицам. Потом взглянула на трещащий огонь — как же красиво, когда на тебя падают искры. Наконец она заметила двух мальчиков в комнате на мансарде. К ее удивлению, им огонь, похоже, казался не слишком забавным. Это выходило за рамки ее понимания, и тогда она спросила людей, стоящих рядом:

“Почему дети кричат?”

Вначале ей в ответ раздались лишь всхлипывания, но наконец толстый господин сказал: “Да что ты говоришь? Ты разве не заорешь, если окажешься наверху и не сможешь пробраться вниз?”

“Я никогда не ору, — ответила Пеппи. — Но если они во что бы то ни стало хотят спуститься вниз, почему им никто не поможет?”»

Пеппи приходит на выручку, подвергая свою жизнь опасности. Когда спасение удалось, происходит следующее: «Теперь Пеппи осталась одна наверху дерева. Она быстро побежала по доске, а люди с замиранием смотрели снизу, не понимая, что она задумала. Пеппи танцевала на узкой доске туда-сюда. Поднимала красиво руки и пела своим хриплым голосом, почти не слышным людям внизу на Рыночной площади:

Горит огонь, Горит так ярко, Горит он в тысяче венков. Горит тебе, Горит он мне, Горит он в нашем танце!

Она пела, кружась всё быстрее и быстрее, и многие на Рыночной площади закрыли от ужаса глаза, думая, что Пеппи свалится вниз и разобьется. Из окна мансарды вырывались огромные языки пламени, и на их фоне четко виднелась Пеппи. Она подняла руки к вечернему небу, и когда сноп искр обрушился на нее, громко воскликнула:

“Какой веселый, веселый, веселый огонь!”

И прыгнула на веревку.

“Э-ге-гей!” — закричала она, с быстротой молнии спускаясь на землю.

Четырехкратное ‘Ура̓ во славу Пеппи Длинныйчулок! Да здравствует Пеппи!” — провозгласил брандмейстер.

“Ура, ура, ура, ура!” — прокричали все.

Но чей-то голос прозвучал пять раз. И этот голос принадлежал Пеппи».

Понятно, что настороженные читатели посчитали некоторые сюжеты крайне опасными, усматривая связь между любовью Пеппи к огню и пироманией. В критике «Пеппи Длинныйчулок» высказывались опасения подобного рода. Особенно неистовствовал профессор педагогики и литературный критик Йон Ландквист (1881—1974), осудивший присуждение «Пеппи Длинныйчулок» премии издательства «Рабен и Шёгрен» за лучшую книгу для детей 1945 года. Процитируем его мнение, высказанное в «Афтонбладет» 18 августа 1946 года, как пример многочисленных негативных откликов со стороны международных литературных экспертов тех лет:

«Я купил детскую книгу под названием “Пеппи Длинныйчулок” Астрид Линдгрен, потому что услышал о присуждении ей премии и начал читать своей дочери. Прочитав на выбор отрывки из нескольких глав — в надежде обнаружить что-нибудь получше, чем начало, я капитулировал ввиду нагромождения глупостей и прекратил чтение к облегчению как собственному, так и своего ребенка, потому что мы оба не могли понять, что же в этой книге веселого.

...Один пример. Двое детей заперты на верхнем этаже горящего дома. Замечательная Пеппи взбирается на дерево, пропихивает доску в окно и спасает обоих. Хорошо и прекрасно. Но в конце она, встав на доску, танцует и поет: “Горит огонь, горит тебе, горит он мне” и т.д. Распевать песню, связанную с огненной стихией, — поистине великолепный образчик дурновкусия. Писательница достигает в этом месте двух вещей: с одной стороны, искажает опасность пожара, при котором двое детей чуть не сгорели, с другой — искажает впечатление от вообще-то красивой песни, так как огонь, который горит для тебя и для меня, — не физически разрушительный пожар. Какой смысл в том, чтобы исполнять пародийно песню перед лицом опасного огня? Дети, конечно, не понимают, чего они избежали. Пример типичен для поведения дилетанта без фантазии, верящего, что эффектно и выразительно выстраивает эпизод, когда бросает — словно краску — первую ассоциацию, пришедшую ему в голову».

Читатели и эксперты детской литературы постоянно задавались вопросом, является ли «Сильный Адольф» карикатурой на Адольфа Гитлера:

«Дамы и господа! Зейчас вы увидеть лючшее чудо всех времен, зильнейшего человека на сфете, зильного Адольфа, которофо пока никто не побеждать. ...И на манеж вышел огромный детина в трико телесного цвета и со шкурой леопарда вокруг бедер. Он поклонился публике, выглядя при этом чрезвычайно довольным». Конечно, вступив с ним в борьбу, Пеппи легко победила силача: «Когда Сильный Адольф в третий раз бросился на нее, Пеппи подняла его вверх и пронесла на вытянутых руках вдоль манежа. Потом снова положила на ковер и прижала ногой. “Ну, старичок, пожалуй, пора заканчивать, — сказала она. — Веселей, чем сейчас, всё равно уже не будет”».

Астрид Линдгрен оставила вопрос, действительно ли она подразумевала под «Сильным Адольфом» Гитлера, без ответа. Ей было важнее, чтобы в Пеппи увидели личность, способную на равных противостоять диктатуре силы. Конечно, читатели, особенно немецкие, связывали с именем «Адольф» диктатора. Но лишь в последующих изданиях подчеркивалось — в том числе из-за изображения с усами — сходство с Гитлером, и складывается впечатление, будто эту связь хотели специально создать, а не изобразить то, что было в тексте.

В «Пеппи Длинныйчулок» есть сюжет, в котором сталкиваются пристрастие Астрид Линдгрен к абсурду и нелюбовь к определенному типу женщин. Много о себе воображающие женщины, кичащиеся своим социальным положением, глупые, чванливые, злые и болтливые — «красная тряпка» для ее персонажей. В разных видах они проходят через многие ее произведения, вызывая страх, раздражение и пренебрежение. Писательнице непросто переносить в книги для детей собственное неприятие неких персон — учительниц, подруг дома, уважаемых, знатных дам. Ведь покупательницы и распространители ее книг могут узнать в них себя. Линдгрен использует клише, причем столь часто и настойчиво, что можно взглянуть на это с биографической точки зрения.

В главе «Пеппи отправляется пить кофе с почтенными дамами» глупые домохозяйки из буржуазной среды наблюдают ее непревзойденный дебют. Жалуясь на служанок, дамы подчеркивают свое социальное превосходство. Пеппи пытается противостоять подобным речам, выдумывая истории об ужасных особенностях служанок, что вызывает среди почтенных дам что-то вроде соревнования по разоблачению:

«Дамы выпили по второй чашке кофе, и снова всё стало спокойным и мирным. И как иногда случается во время таких посиделок, дамы принялись обсуждать свою прислугу. Похоже, им достались не слишком прилежные работницы, поскольку дамы единодушно сходились во мнении, что вообще-то следовало бы обходиться и вовсе без обслуги. Лучше всё делать самой, тогда по крайней мере знаешь, что исполнено на совесть. Пеппи сидела на диване и слушала, а после того как дамы высказались, заметила: “У моей бабушки работала когда-то служанка по имени Малин. У нее ноги были опухшие, а так никаких недостатков. Единственная глупость, что когда приходили гости, она кидалась на них, норовя укусить за ноги”. ...“Если бы моя Роза была хотя бы аккуратной, — сказала фру Бергрен, — тогда бы я ее, может, оставила. Но она сущий поросенок”. “Видели бы вы Малин, — вставила Пеппи. — Малин оказалась такой грязнулей, что подлинное удовольствие, говаривала бабушка.

Бабушка долгое время думала, что Малин негритянка, такая у нее темная кожа, но оказалось всего лишь чистейшая грязь”. ...“Не совсем уверена, но сильно подозреваю, что моя Гульда ворует. В самом деле заметила, что вещи пропадают”. ...“Да, но я хотела лишь сказать, что Малин тоже крала, — сказала Пеппи. — Как ворона. Встанет обычно посреди ночи, чтобы немножко поворовать, иначе выспаться не может, так она объясняла. Однажды украла бабушкино пианино, стащила его вниз и засунула в верхний ящик комода. Такая была ловкая на руку, говаривала бабушка”».

Во второй книге трилогии «Пеппи отправляется в путь» (1946) новые акценты расставляет встреча Пеппи с вернувшимся домой отцом, собирающимся взять ее с собой в большое морское путешествие. Танец радости дочери и отца, а также символичная сцена прощания — отсыл к биографии Линдгрен.

«И тогда Пеппи вскочила и принялась отплясывать вместе с папой. Они выделывали разные фигуры, кричали от восторга и иногда подпрыгивали столь высоко, что у Томми с Анникой голова закружилась глядеть на них. Видимо, Господину Нильсону тоже стало не по себе, раз он всё время сидел зажмурившись. Постепенно танец перешел в схватку Пеппи с папой.

Капитан Длинныйчулок кинул свою дочь так далеко, что она приземлилась на полке для шляп. Но недолго там сидела. С ревом бросилась через всю кухню прямо на папу Эфраима. И мгновение спустя метнула его с такой силой, что он как метеор влетел головой в дровяной ящик. Только его толстые ноги болтались в воздухе. Сам он не мог выбраться, во-первых, из-за тучности, а во-вторых, потому что смеялся не переставая. Хохотал как гром на дне ящика. Пеппи схватила его за ноги, чтобы вытащить, но он смеялся так, что чуть не задохнулся. Просто страшно боялся щекотки. “Не ще-ще-кочи меня, — простонал он. — Лучше брось в море или вышвырни из окна, делай, что хочешь, только не ще-ще-кочи за пятки!”

Смеялся так, что Томми с Анникой испугались, как бы ящик не разломался. Наконец отец вылез и, встав на ноги, тут же бросился на Пеппи, а затем зашвырнул ее в другой конец кухни. Она приземлилась лицом на покрытый сажей пол перед плитой.

“Ха-ха! Вот и получилась веселянская принцесса!” — в восторге воскликнула Пеппи, поворачиваясь к Томми и Аннике своим черным как уголь лицом. А потом вновь издала победный клич и кинулась на папу. Она колотила его так, что его юбка из мочала затрещала по швам, а мочало разлетелось по всей кухне. Золотая корона свалилась и закатилась под стол.

Наконец Пеппи удалось повалить папу на пол. Она уселась на него и спросила: “Сдаешься?” “Сдаюсь”, — ответил капитан Длинныйчулок. И оба засмеялись, а Пеппи легонько укусила папу за нос...» «“... Я остаюсь на вилле ‘Курица’!” Капитан замер на мгновение. “Делай, что хочешь, — промолвил он наконец. — Ты всегда так поступала”. Пеппи согласно кивнула. “Да, всегда”, — спокойно сказала она».

Заключительный том «Пеппи в стране Веселии» (1948) демонстрирует весь радиус действия могучей Пеппи Длинныйчулок. Снова упоминаются представители буржуазного общества — инвесторы, мнимые благотворительницы, благородные дамы. Пребывание вместе с Анникой и Томми на тихоокеанском острове вносит в повествование приключенческо-экзотические краски. Возможное проявление колониализма в данных сценах в последнее время снова подверглось решительной критике:

«Барабаны забили громче, когда король Эфраим с должным величием занял свое место на троне. Королевское одеяние заменило привычный вельветовый костюм: корона на голове, юбка из мочала на бедрах, бусы из акульих зубов вокруг шеи и широкие браслеты на ногах.

Пеппи беспечно уселась на своем троне. На ней по-прежнему была набедренная повязка, но в волосы она воткнула парочку красных и белых цветов. ...Тем временем к трону Пеппи подступали черные веселянские детишки. По какой-то непонятной причине они вообразили, что белая кожа гораздо лучше черной, и поэтому приближались к Пеппи и Томми преисполненные почтения».

Критики нередко обнаруживают в произведениях Астрид Линдгрен приметы расизма, что дает повод для политической оценки ее творчества, да и самой писательницы. Отец Пеппи в оригинальном тексте — «негритянский король». В США (перевод 1954 года) его превратили в «короля людоедов». В изданном в ГДР переводе 1975 года понятие «негритянский король» убрано. Особенно клеймят позором недостаток политкорректности в первой и третьей книгах «Пеппи». Однако наука, педагогика, журналистика и политика приходят к различным оценкам. Понятно, что колониализм присутствует, особенно если учитывать время возникновения книги. Но так как сомнительные сцены изображены с большой долей иронии, их нельзя воспринимать серьезно — Астрид Линдгрен высмеивает в них колониальную политику. Наконец исследователи, пытаясь спасти «Пеппи» и автора от резких обвинений в расизме, пришли к выводу, что отказ Пеппи от роли белой принцессы — первый шаг в политической рефлексии.

В конце трилогии Астрид Линдгрен пришлось найти завершение детского рая Пеппи Длинныйчулок — ведь время идет. Что заметно по тому, как взрослеют ее друзья Анника и Томми.

Происходит биографически значимая сцена отказа от старения:

«Вдруг по лицу Томми пробежала мрачная тень.

“Не хочу быть взрослым”, — решительно сказал он.

“Я тоже”, — вставила Анника.

“Да уж, не очень-то и хотелось, — заметила Пеппи. ...Жаль, что надо повзрослеть!”

“А кто сказал, что надо? — спросила Пеппи. — Если не ошибаюсь, у меня где-то оставалась пара пилюль”.

И они помогут?” — засомневалась Анника.

“Конечно, — заверила Пеппи. — Но их следует принимать в темноте, повторяя: Милый-милый Круммелюс, Старой стать я побоюсь”.

...Звезды светили над крышей виллы “Курица”. Там живет Пеппи. И будет жить всегда. Чудесно! Пройдут годы, а Пеппи, Томми и Анника никогда не повзрослеют... Да, чудесно-утешительная мысль — Пеппи навсегда останется на вилле “Курица”» («Пеппи в стране Веселии»).

Критическое восприятие «Пеппи» побудило Астрид Линдгрен защищать не только книгу, но и ее понимание свободного детского воспитания. Возможно, речь в защиту детей, опубликованная от имени сына после читательского письма, и явилась началом ее педагогической активности. Постепенно из адвоката своих книг она превратилась в защитницу прав ребенка.

В 15-м номере журнала «Хусмодерн» за 1948 год она ответила на статью Евы Сельберг в 11-м номере того же года: «Если было бы действительно верно, что инстинкт материнского сердца всегда подскажет правильный путь, то я бы целиком и полностью согласилась с советом Евы Сельберг. Но когда видишь неслыханную глупость и полное отсутствие фантазии при воспитании многими взрослыми маленьких отпрысков, полностью находящихся в их распоряжении, то хочется дать им совет поменьше полагаться на свой инстинкт... Обращайтесь со своими детьми примерно с тем же уважением, которое вы в большей или меньшей степени оказываете окружающим вас взрослым людям. Дарите детям любовь, больше любви и еще больше, а манеры тогда сами появятся».

В коммерческом плане книга «Пеппи Длинныйчулок» с самого начала оказалась большим успехом. За несколько недель шведское издательство продало 21 тысячу экземпляров.

Астрид Линдгрен часто находила имена для своих героев в собственной жизни, а также дорабатывала образы из ранних произведений. Веселый и непослушный Карлсон — вариант господина Лильонкваста из грустной истории «В стране между Светом и Тьмой», напечатанной в сборнике 1949 года «Нет в лесу никаких разбойников», а позднее в книжках с картинками на немецком языке «Господин Лильонкваст» (1969 год, иллюстрации Ханса Йоахима Крантца) и «В стране между Светом и Тьмой» (1995 год, иллюстрации Марит Тёрнквист).

«Спустя годы господин Лильонкваст появился снова, но, не спросив меня, этот проказник поменял свой характер, да так основательно! Стал таким несносным и заносчивым, что и подходить не хочется! Он же, естественно, считал себя “красивым, умным, в меру упитанным” мужчиной в расцвете лет. И уж милым маленьким господином Лильонквастом он ни в коем случае не был, поэтому и пришлось назвать его иначе. <...>

Почему именно “Карлсон на крыше”? Маленькой девочкой обожала бегать к сапожнику с нашими рваными башмаками... Сапожника... звали Карлсон, и все называли его “Карлсон на бочке”. Видно, тактовый размер этого сочетания втемяшился мне в голову...» («Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хульта»).

Действие книги «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» происходит в родном для Астрид стокгольмском районе Васастан. Малыш, робкий семилетний мальчик с работающими родителями и братом и сестрой — подростками — чувствует себя одиноко и испытывает счастье после встречи с Карлсоном — маленьким толстячком с пропеллером на спине. Карлсон живет в крошечном уютном домике на крыше, где, однако, особого порядка не наблюдается. Воздушное пространство над крышами Васастана — вот среда его обитания. Мальчик попадает под влияние хвастуна и после совместных захватывающих приключений становится более уверенным в себе. Благодаря нахальству Карлсона он научился противостоять родным, которые, наконец, смиряются с существованием странного спутника:

«Малыш тяжело вздохнул. И тут послышалось слабое жужжание. Жужжание становилось всё громче. Малыш и глазом не успел моргнуть, как в окне появился маленький, толстый мужчина. Это был Карлсон с крыши. <...> “Опля, — произнес он. — Нельзя ли сюда приземлиться?” — “Да, пожалуйста”, — промолвил Малыш, а потом спросил: “Не тяжело так летать?” — “Мне нет, — похвастался Карлсон, — мне абсолютно не тяжело. Я же мастер высшего пилотажа — лучший на свете. Но какому-нибудь дураку набитому повторять не советую”».

«Но Малышу что-то не хотелось радоваться. У него даже слезы на глазах выступили. “Моя паровая машина, — прошептал он, — она сломалась”. — “Ерунда, не парься”, — ответил Карлсон...»

В конце первой книги одиночество Малыша завершается без помощи Карлсона. Он получает собаку, о которой столь страстно мечтал. Похоже, продолжение книги не планировалось. Но такое сочетание — несносный маленький человечек с пропеллером на спине над крышами Васастана вкупе с послушным вежливым мальчуганом — оказалось слишком хорошим, чтобы от него отказываться.

Во второй книге «Карлсон, который живет на крыше, опять прилетел» (1962) отсутствуют родители Малыша, а потом и брат с сестрой, а за Малышом приглядывает домработница фрекен Бок. Поэтому оба шалят от души и устраивают различные проказы, разыгрывая «домомучительницу».

Малыш всё больше сопротивляется Карлсону, и при этом у него возникает что-то вроде чувства ответственности по отношению к товарищу, который умеет летать, но не может в полной мере заботиться о себе. В отсутствие родителей и брата с сестрой градус развлечений не снижается и в третьей книге «Карлсон, который живет на крыше, проказничает опять» (1968). К «домомучительнице» добавляется дядя Юлиус. Малыш с Карлсоном снова попадают в волнительные ситуации. В газетах сообщают о появлении над крышами летающего объекта, возможно, шпиона, за обнаружение которого полагается награда. Карлсон сам хочет получить обещанное вознаграждение. Обеспокоенному Малышу он еще раз разъясняет свой жизненный принцип: «“Имеется три способа, ты знаешь. Разозление, шаловление и фигуряние. Намерен применить все три сразу...” ...“Ого-го! Богатый, красивый, безмерно умный и в меру упитанный мужчина в расцвете лет, это я. Лучший Карлсон на свете. Ты понял, Малыш?”».

Трилогия о Карлсоне точно соответствует композиционным законам сказочной детской литературы, в которой выдуманные спутники попавших в тяжелое положение детей-фантазеров становятся утешителями и способствуют их самоизлечению. Поэтому эксперты детской литературы и психологи считают Карлсона бунтующим альтер эго смирившегося и одинокого Малыша. Подобное мнение писательница раздраженно отвергала как чрезмерное толкование и манипулирование образом Карлсона. И в «Мио, мой Мио», и в «Братьях Львиное сердце» она исключала рациональную или психологическую трактовку выдуманного мира.

Данное замечание является хорошим примером тонкого чутья Астрид в отношении того, что использование ее литературных героев для каких-либо теорий может нанести вред художественной ценности произведений.

«Карлсон, который живет на крыше» имел неожиданный успех в Советском Союзе. В 1957 году появилось пиратское издание — без соблюдения каких бы то ни было авторских прав. В 1968 и 1970 годах вышли советские мультфильмы, которые можно увидеть на ютубе. Советские политики, с которыми общалась Астрид Линдгрен, говорили ей, что знакомы с книгой. В специализированной западной литературе высказывалось предположение, что фигура Карлсона воспринималась в советской системе как сатира на заносчивого партийного чиновника с безудержным самомнением.

Андрей Васянин, Год литературы