Интервью Алексея Варламова журналу "Читаем вместе"
Алексей Варламов: «Задача писателя – не навредить»
Доктор филологических наук, лауреат ряда литературных премий, профессор филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова и Литературного института имени А.М. Горького, лектор ряда университетов США и европейских стран Алексей Варламов в последние годы отдает предпочтение мемуарной литературе, являясь постоянным автором книг знаменитой серии «Жизнь замечательных людей». Свой переход от художественной прозы к биографической он объясняет появившейся у него потребностью опереться на факты, документы. Однако в конце прошлого года вышел сборник «Стороны света», в который вошли повести, написанные Алексеем Николаевичем в разные годы.
Каждая повесть – размышление о неслучайности человеческой жизни, о борьбе человека за свою душу и сознание. Герои Варламова собраны со всех сторон света – в поисках себя они оказываются на Валааме, Байкале, в Марокко. Но где бы ни был человек, он сталкивается с вопросами честности и ответственности за собственную судьбу.
С вопросом о том, что объединяет повести в сборнике «Стороны света» и есть ли в них некая магистральная линия, мы обратились к самому Алексею Варламову.
– Я исходил из того, что эта книга отражает определенную авторскую эволюцию: в нее включены мои сочинения от самых ранних до более поздних. Мне было важно посмотреть, как менялся я сам, мои герои, их отношение к миру.
– Может быть, это не очень правильный вопрос, но все-таки… Как меняется Ваше мировоззрение?
– Могу точно сказать, что в молодости был впечатлительнее, ранимее. Сейчас впечатлительность несколько угасла, но на смену ей приходит больше жесткости и опытности, в чем есть и свои плюсы, и свои минусы. И уже читатель должен оценивать, что у автора интереснее: его ранние вещи или поздние. В ранних вещах меньше строгости, но, может быть, больше эмоциональности, простодушия.
Например, рассказ «Балашов». Я его написал, когда мне было 24 года. А вместе с тем это история (к которой я потом не раз возвращался в других своих вещах) касается судьбы взрослых, много поживших людей. В «Балашове» размышления об очень непростом семейном устройстве. Женщина верна мужу, семье, верна своему долгу. А мужчина живет, как хочет, и в конечном итоге приходит к краху, пустоте, и если спасается, то лишь благодаря женщине. Внешне его жизнь кажется захватывающей, а ее скучной, внутренне же все оказывается наоборот. Но написал об этом почти юноша. И сегодня, кстати, я призываю своих студентов в Литинституте – выходите за рамки собственной жизни, не бойтесь писать о других.
Есть в этом сборнике вещь нежная и во многом автобиографическая – «Вот приедет барин». Это повесть о том, как я, будучи совсем молодым человеком, только что окончив университет, отправился в одну странную журналистскую командировку от журнала «Наука и религия». Горожанин, москвич, оказался в далеком чувашском селе среди совершенно незнакомых мне людей и в не очень понятной роли. Я чувствовал себя отчасти самозванцем: все смотрели на меня как на московского журналиста, способного решить их житейские проблемы, а у меня такой власти не было.
А вот маленькая повесть «Звездочка» написана позднее, и ее главная героиня – маленькая девочка. В повести описана ситуация столкновения детского сознания с советской реальностью, христианского сознания с атеистическим. Критика обвинила меня в том, что сюжет надуман, но это не так. У моей героини был свой прототип.
– Алексей Николаевич, у читателей может возникнуть вопрос: что означает название? «Стороны света» – это географическое понятие или символ?
– Для меня была важна географическая разбросанность, потому что действие этих повестей происходит в разных точках нашей страны. Тема русского пространства и связи русского пространства с православием, православное присутствие везде, от севера до юга, от запада до востока – всегда меня волновала. Когда я приезжаю в какие-то города, мне важно увидеть храм. Потому что хотя вера одна, но какие-то особенности везде есть. И хотя все мы русские, или россияне, как говорил Ельцин, везде есть своя специфика, свое лицо. И здесь важна распахнутость книги, отражение в ней широты русского пространства.
Кроме того, я старался сделать так, чтобы в повестях были персонажи, о которых радостно писать, радостно думать, знать, что они есть. Достоевский говорил в эпилоге «Братьев Карамазовых», что важно с детства вынести какое-то воспоминание, которое ты сохранишь на всю жизнь, и это воспоминание тебя спасет. Мне очень помогали люди, которых я знал в юности. И это для меня тоже – стороны света.
– Однажды о романе «Мастер и Маргарита» Вы сказали, что этот роман – выстрадан, выплакан, и за него заплачена такая цена, которую мы не можем представить. А о каких своих произведениях Вы можете сказать, что они выстраданы?
– В конечном итоге все выстрадано. Потому что литература, которая создается вне примеси страдания и личного соучастия, не имеет смысла. Но сравнивать себя с Булгаковым и с «Мастером и Маргаритой» я, конечно, не стал бы.
И потом, можно ведь мучиться, а в результате какая-то ерунда получится, и наоборот. В этой области не существует жестких закономерностей. Но то, что было написано самой большой кровью сердца, – это повесть «Рождение» о появлении на свет моего сына.
Вы спрашивали, чем юность отличается от более позднего периода, – в юности легче писалось. Самая бесшабашная и легкая вещь в этом сборнике – «Гора». Она отчасти нафантазирована. Я приехал на Байкал, и там был мыс, который называется Покойники. На метеостанции в глуши работали молодые девушки, красивые, симпатичные. Мы там побыли день и уехали. А тоска осталась.
И вот… Что такое литература? Иногда это не отражение того, что было в твоей жизни, а попытка заполнить пустоту, которая осталась в душе. Дай-ка я напишу повесть, как будто я там пожил. И эта вещь писалась на одном дыхании по следам моих байкальских путешествий.
Повесть «Здравствуй, князь» – моя первая повесть. В ней есть альтер-эго, да и действие этой повести происходит здесь, буквально здесь, где мы с вами сейчас находимся (филологический факультет МГУ – Е.М.). Что касается главного героя… Я – москвич, жил с папой, с мамой. И из-за этого всегда испытывал некоторую зависть, что ребята приехали издалека, в общаге живут, никто за ними не наблюдает. И мне захотелось написать про героя, который так живет. В литературе есть возможность, как у Борхеса в «Саду разбегающихся тропок», пойти по той дорожке, которой у тебя в жизни не было, но могла бы быть.
И, наконец, о повести, о которой пока мы не говорили – «Теплые острова в холодном море». В ней описываются мои впечатления от Соловков. Я очень люблю русский Север, из всех сторон света он мне милее всего. Но Соловки для меня это еще и ощущение истории, лагеря. Хотя никто из моей ближайшей родни в Гулаге не был, но я помню ощущение страха, о котором мне рассказывала бабушка. Я этот страх генетически чувствовал. Вот, некоторые говорят: «Солженицын, Гулаг – все это было давно, все это не нужно». Но я этот период воспринимаю как свою историю, которую почти что пережил. Мне всегда казалось, что Соловки такое место, которое должно быть под стать своей страшной истории. Но сложилось так, что Соловки в какой-то момент стали превращаться в туристический курорт. Несоответствие между курортностью, праздностью и историей смутило душу.
– Алексей Николаевич, можно задать еще несколько вопросов о Вашем творчестве? Когда Вы пишете, Вы представляете себе какого-то определенного читателя или нет?
– Когда пишу книги для серии «Жизнь замечательных людей», то думаю о читателе. Когда пишу прозу – нет. Мне кажется, писание прозы – это излияние чего-то того, что в тебе есть, и оно конкретно никому не адресовано. Но, разумеется, интересно знать, кто будет твою книгу читать и как он к ней отнесется.
– Вы сказали, что при написании книг серии «ЖЗЛ» Вы ориентируетесь на читателя. На какого?
– Это зависит от того, какая книга. У каждой своя аудитория. Вот, например, когда я писал книгу о Михаиле Булгакове, то воображал своего читателя: православного, воцерковленного человека, который знает, что Булгаков – нехороший, сатанинский писатель, написавший инфернальный роман «Мастер и Маргарита». И негоже православным людям вообще интересоваться творчеством этого человека. Мне же хотелось доказать, точнее, показать, что на самом деле все было гораздо сложнее.
Когда я писал книгу о Григории Распутине, то, с одной стороны, представлял себе людей, для которых Распутин – орудие сатаны. С другой – есть люди в православной среде, которые считают, что Григорий Ефимович – это оболганный старец, святой человек, которого надо немедленно канонизировать. Мне важно было показать, что на самом деле опять же все гораздо сложнее. В истории с этим человеком очень многое вызывает сожаление, обиду, ужас, но что делать, если история была такой, какой она была!
– Как Вы сами определяете свое художественное творчество? Многие называют Вас классиком.
– Да ну бросьте, какой я классик? Классик – это Распутин, Белов, Екимов, Маканин… Что касается постмодернизма, не то чтобы я в какой-то момент решил, что буду реалистом, а не постмодернистом. Просто реалистическая манера письма мне более органична. Постмодернизм – явление достаточно сложное, и ставить на нем крест было бы несправедливо. Я очень высоко ценю поэму Венедикта Ерофеева «Москва–Петушки», хотя она считается постмодернистской. И мне нравится Саша Соколов, который тоже считается апологетом постмодернизма. Меньше нравятся Сорокин или Пелевин, даже, пожалуй, совсем не нравятся, но у раннего Пелевина были неплохие вещи. Да и последняя повесть Сорокина «Метель» довольно любопытна. Читательские вкусы у меня не очень жесткие: я готов читать любую литературу, если это интересно и талантливо написано. Только не люблю ту, что унижает человеческое достоинство.
– Вы могли бы порекомендовать нашим читателям современных авторов, может быть, мало известных?
– Я с большим интересом и любовью читаю Олесю Николаеву, и стихи, и прозу. Мне нравится Майя Кучерская. Это из авторов, о которых можно сказать, что они православные, воцерковленные и известные. Из людей, которые, может быть, чуть меньше на слуху, – писательница Ирина Мамаева из Петрозаводска. Она пишет про современную русскую провинциальную жизнь. Очень мне понравилась Наталья Ключарёва, ее книги «Россия: общий вагон», «SOS» и последняя – «Деревня дураков». Мне кажется, она талантливый, светлый автор, но без сусальности светлый, не сглаживающий конфликты и показывающий драматизм современной жизни.
Я с большим интересом читаю Михаила Тарковского, Олега Павлова, Андрея Волоса, Захара Прилепина, Алексея Слаповского, Романа Сенчина, Алексея Иванова. Последний – достаточно жесткий автор, порой грубый, но это хорошая проза. Нравится Юрий Арабов. Он не боится учить. В какой-то момент нам стало казаться, что литература не должна учить ничему, в этом сказалось постмодернистское влияние. А Арабов, притом, что он модный сценарист и пишет для Сокурова, для Серебренникова, совершенно точно определяет, где добро, а где зло.
Мне нравится документальная проза Павла Басинского, Дмитрия Быкова, Людмилы Сараскиной, Дмитрия Шеварова. А из церковной литературы – писатель Павел Проценко. Ну и конечно – отличная книга архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые». Вот, кстати – сразу классика.
– Когда Вы пишете свои книги, есть ли перед Вами задача донести до читателя какое-то назидание?
– Перед писателем, как перед врачом, стоит задача: «не навреди». Не сделай так, чтобы твоя книга на кого-то дурно повлияла. А воспитательных целей я не ставлю. Художественная литература больше исповедь, чем проповедь.