Интервью Людмилы Ивановны Сараскиной «Новой газете»
Писатель, историк литературы Людмила Сараскина — о праве на бесчестье и обналичивании этого права в рублях
По романам Достоевского рассыпаны симптомы нашего будущего. Диагнозы. «Фонари в XX век», часто не очевидные для первых читателей. Так, считались болезненной фантасмагорией «Бесы» — пока роман не стал самым актуальным текстом в России.
Есть в его прозе и «фонари в XXI век». Точность этих строк понятна только теперь.
1875 год, финал романа «Подросток». Диагноз «эпохи реформ»: «законченные формы чести и долга» рухнули, и люди «с увлечением не скрывают… свою алчную радость о праве на бесчестье, которое они вдруг из чего-то вывели целою массой».
Это нашего времени случай. В современной нам жизни «право на бесчестье» обналичивается ежедневно и ежечасно. И всегда, везде — без всяких последствий.
Достоевский был страстный читатель газет. До нынешних газет он не дожил. Вот публикуется расследование: финансовый магнат купил здание за одну цену и продал его потом казне за сумму, во много раз большую. Человек уличен публично, печатно. С приведением цифр и доказательств. (Да и человек заметный. Вполне державный.)
Он должен бы возмутиться? Защищать себя с цифрами в руках? Подать в суд? Ведь и читаешь о размахе афер с содроганием. И думаешь всякий раз (хотя уже учен опытом): в следующем номере будет громовая реакция фигуранта… или, наоборот, правосудия!
И — ничего не происходит. Ничего. Никогда. Оскорбить такой публикацией наших современников, видимо, невозможно. Сюжет повторяется каждую неделю. Но право на бесчестье явно стало здесь и сейчас чуть ли не основополагающим правом человека.
Достоевский об этом знал. Но не подозревал, что дело примет такой размах.
В 1865 году преступление Раскольникова было неслыханным, из ряда вон выходящим. «Аналог» в реальности нашелся один: студент Данилов, который убил откупщика в те месяцы, когда Достоевский работал над романом. Один Данилов на всю Россию!
Сегодня нет даже статистики таких преступлений. Только на новостных лентах изо дня в день повторяется: убили из-за пенсии… внук убил из-за пенсии… в Москве взята банда, которая несколько месяцев караулила стариков в сберкассах в день пенсии…
А убийства из-за квартир? Сколько их было в последние двадцать лет?
Но «черному риелтору» так же не страшно жить среди них, как казнокраду.
«Слезинка ребенка»? Ставрогину растленная им девочка Матреша мерещилась всю жизнь. До самой петли. Зимой 2011 года в Петербурге погиб мальчик: с крыши обрушилась глыба льда. Так же и там же погибла юная девушка — почти ребенок.
И — ничего!.. Только к лету вышел номер «Власти» с портретом губернатора Петербурга на обложке и надпечаткой «За сосули перед Отечеством».
Эта дама должна возмутиться? Должна кричать: «Я не виновата!»? Должна приводить какие-то доводы?! Но, видимо, ее это мало волнует. Совсем, никак не волнует.
Никакой реакции. Кроме сообщений о том, что в Петербурге этот номер раскуплен в считаные часы. Довольно рабский способ выражать мнение народное, правда?
Тираж раскуплен. Все смеются. Ты можешь говорить все что угодно. Выводить на свет что угодно. И — ничего. Можешь давать какие угодно хлесткие заголовки. Человек должен бы от них (если не от сотворенного) потерять сон. А он… он не теряет.
И так по всей стране. По всей общественной вертикали. Как опять же писал Достоевский — царит «всеобщий сбивчивый цинизм». Вот диагноз нашего времени.
Когда я читала о станице Кущевской, поразила строка в «уставе» банды: обязательное посещение православных праздников.
Что же получается: они раз пятнадцать в год ходили к праздничной обедне? И исповедовались? Причащались? Годами, в маленькой станице, несли в храм все, что сотворили… и ничего? Оставались прихожанами?
Но ведь и в столицах живут по принципу «Бог есть — и все дозволено». Это тема долгого разговора, но если персонажи Достоевского мучились пустотой небес, то у нас официально признано: Бог есть. Происходит то, что происходит, но быть набожным (по крайней мере показывать это) стало признаком лояльности. Пожалуй, даже мундирности.
Ни один чиновник сегодня не скажет, что он атеист. Коррупционер ли он, взяточник, преступник (а я часто вспоминаю допетровские грамоты с их формулой «городок такой-то дан боярину такому-то в кормление») — но любой «кормящийся» входит в храм.
Сегодня в нашем государстве нет структур, нет властей, формальных и неформальных, нет таких мест, где могут и где решатся сказать убийце, преступнику, насильнику: «Ты тут неприемлем! Изыди отсюда! Вон! И порог не переступай!»
Я это формулирую для себя так: всеобщий грех разделенного злодейства. Мы живем в обществе, согнувшемся под грехом разделенного злодейства. Мы знаем: тот взяточник, этот вор, этот коррупционер… стариков убивают из-за квартир… прогнившие много лет назад пароходы уходят в увеселительный рейс, каюты их набиты детьми… Знаем, что можно лихо красть на благотворительности. Что петербургские сосульки смертельны.
И знаем, что на какой-то благолепной тусовке вполне можем встретиться с теми, кто обманул, украл, взял взятку, рейдерствовал.
У нас нет сегодня понятия «нерукопожатных» людей. У нас честь потеряла ценность.
«Всеобщий сбивчивый цинизм» 1870-х, в которые Достоевский вывел эту формулу, кажется теперь таким мягким, таким благостным. Та эпоха тоже была безумна: восемь раз покушались на Александра II, царя-освободителя… (И только при теракте Степана Халтурина от взрыва погибло 11 солдат, караульных Зимнего дворца.)
Но мы дожили до времен, когда Раскольников и Ставрогин кажутся примерами нравственной уязвимости. Мы знаем: можно делать то же, что они. И даже сверх того!
И — ничего. Ничего. Совсем ничего.
Справка «Новой»
Людмила Сараскина — писатель, историк литературы, лауреат премии «Большая книга». Автор исследований о Достоевском и его окружении, первый биограф А.И. Солженицына.
В августе 2011-го в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга Л.И. Сараскиной «Достоевский».