Газета «Культура» – о «Лескове» Майи Кучерской.

Молодогвардейцы продолжают ряд крафтовых биографий — авторских высказываний. Хитами издательства уже были «Ленин. Пантократор солнечных пылинок» Льва Данилкина, «Ее Лиличество на фоне Люциферова века» Алисы Ганиевой, «Есенин. Обещая встречу впереди» Захара Прилепина, толстовская серия Павла Басинского, пополнившаяся недавней биографией Софьи Андреевны под интригующим заглавием «Соня, уйди!». 

Новым аккордом стал «Лесков» Майи Кучерской. Литературовед, педагог, автор бестселлеров «Тетя Мотя» и «Бог дождя» заявляла о своем желании написать о самом парадоксальном, «прозеванном» и «разорванном» русском гении еще в середине нулевых, но осуществила задуманное без малого два десятилетия спустя. Это и понятно: несмотря на богатую экранную жизнь «Леди Макбет...», «Левши» и «Очарованного странника» и статус хрестоматийного классика, в Лескове есть какая-то магическая заговоренность — этого эмпирика и кудесника слова литературоведение обходило стороной. Виной тому – знаменитое «лесковское кружево», когда читателю не вполне понятно, кто перед ним – автор или пересмешник-рассказчик, «от дурака» ли эта мысль, или «от умного» откровение. Вопрос — к чему все эти иконические праведники, лукавые мужички, у которых «правда босиком ходит, да брюхо под спиной носит», страшные влюбленные женщины и блохи, которых то ли надо подковать, а то ли и не надо, – ставил в тупик как современную писателю демократическую и консервативную критику, так и советских исследователей. Первые вскоре махнули рукой, записав Лескова в сочинители «русских антиков», вторые пошли привычным путем докьюментари. 

Прорывом в лескововедении стала изданная в начале 80-х работа Льва Аннинского «Лесковское ожерелье», в котором мистификация переходящим в инвективу сказом рассматривалась через призму диалектики русской души. 

«Мы живем в двойственном мире, отсюда противоречивость лесковской драматургии. Его герой лукавит, раскидывает чернуху, оттого что чует над собой огромную, всеподавляющую тяжесть мира, – рассказывал литературовед в интервью «Культуре», вышедшем в год 185-летия со дня рождения классика.

Интерес Майи Кучерской к Лескову не случаен. Христианский идеалист, разрывающийся между нелепицей жизни и высокими бытийными смыслами, для автора парадоксалистской религиозной очеркистики фигура вероучительская. Достаточно вспомнить, что первая книга Кучерской, принесшая ей читательский успех — «Современный патерик. Чтение для впавших в уныние», — совмещала проникновенные образцы богомыслия с фантастическими народными россказнями и подражаниями иерейскому фольклору «Один батюшка был людоедом». Свободу смешивать непостижно глубокое с неприкрыто абсурдным, умиление со страшилкой Кучерская рассматривает в качестве лесковской художественной матрицы. 

«Жизнь Лескова, вместившая смерть маленького сына, безумие жены, несправедливое увольнение с государственной службы, многолетнюю травлю, отторжение современниками, вполне потянула бы на трагедию. Но все в ней вечно скатывалось в водевиль, сползало в житейский скандал. И не потому, что Лескову недоставало масштаба, — изменилось время, и герой его вместе с ним. Там, где раньше бунтовали, стрелялись, гибли на дуэли за единственное слово, где устраивали шумные дружеские пиры, теперь стоял грязный трактир, шумела попойка. Вместо дуэли могла разразиться лишь мутная разночинная драка, взамен прежних сражений разливалась дрязга, — пишет Кучерская. И спустя несколько абзацев добавляет: — Лесков и в самом деле очень верил в очеловечивающую силу христианства: действенная любовь, жертвенное служение ближнему, чистота души, внутренняя цельность — для него все это было не безвкусной жвачкой из очередной воскресной проповеди, а предметом веры. Он искал тех, кто обладает этими сокровищами. Людей до такой степени кротких, героических, добрых, смелых, кажется, не существовало на белом свете — тогда он их придумывал. «Осенним расцветом идеализма» назвал эту особенность Лескова любивший его критик Михаил Осипович Меньшиков. Лесков — христианский идеалист». 

Дарья Ефремова, «Культура»