В 2022 году нашему издательству, старейшему из ныне существующих издательств страны, исполняется 100 лет.

Иосиф Филиппович и Михаил Михайлович Кунины. 1987 год

Михаил Кунин — автор биографии отца Александра Меня, продолжатель литературного дела своего деда:

— Мой дед, Иосиф Филиппович Кунин (1904—1996) — историк, литератор и мемуарист, в течение ряда лет сотрудничал с издательством «Молодая гвардия» и написал для серии «Жизнь замечательных людей» биографии композиторов Чайковского и Римского-Корсакова, изданные на рубеже 1950—60-х годов.

С ранней юности Иосиф Филиппович был причастен к тому кругу московской интеллигенции, к которому принадлежали поэты Борис Пастернак, Сергей Бобров, Борис Лапин и литературоведы Константин Локс и Теодор Левит. В зрелом возрасте он дружил с Анастасией Ивановной Цветаевой и был первым редактором книги ее «Воспоминаний».

Е. Ф. Кунина и А. И. Цветаева в Переделкино, 1988

В начале 90-х годов Иосиф Филиппович, будучи уже тяжело больным, продиктовал мне свои воспоминания о Москве 20-х годов, своих дружбах и литературных течениях того времени, а также о литературной и музыковедческой среде в Москве 30-х — 70-х годов. Эти воспоминания моего дедушки открыли для меня целый пласт культурной жизни Москвы XX века и поразили глубиной восприятия и энциклопедизмом его знаний, а впоследствии легли в основу книги «Дом Куниных», посвященной семье Иосифа Филипповича и изданной через несколько лет после его смерти издательским домом «Композитор».

Вот как он рассказывает о своей жизни в начале 20-х годов прошлого века: «Весна и лето 1922 года были для нас с сестрой временем какого-то счастливого, опьяняющего подъема. Это — знакомство, быстро перешедшее в дружбу с Борисом Пастернаком, это — крепнувшая день ото дня дружба с Борисом Лапиным, делившимся с нами всеми своими литературными начинаниями, будь то великолепные переводы стихов и сказок Брентано, Гика, меньше — Ленау и Киплинга, это, наконец, — счастливое совместное сочинение рассказов (а всего интереснее — фантастической повести «Октаэдр»)».

В 1923 году Иосиф Кунин был арестован за участие в меньшевистском социал-демократическом кружке, который он посещал как историк и как человек, симпатизирующий взглядам людей, в него входивших и принадлежавших, по сути, близкому к его семье кругу. После нескольких месяцев, проведенных в тюрьме, Иосиф Филиппович был на два года выслан из Москвы. От дальнейших репрессий его спасло ходатайство Бориса Пастернака.

Борис Пастернак

«Не будь вмешательства Бориса Леонидовича, я, несомненно, оказался бы автоматически втянутым в круговорот последующих арестов и ссылок вплоть до смерти в каком-нибудь из лагерей сталинской эпохи, — вспоминал Иосиф Филиппович. — Никогда я не говорил об этом с самим Борисом Леонидовичем. Сам не знаю, как это случилось. Его письмо к Ольге Фрейденберг, где он упоминает о “совершенно невинном мальчике”, ради спасения которого он ходил в Кремль, разом напомнило мне обо всем значении этого похода».

Иосиф Кунин, 1968 год

Иосиф Филиппович обладал редким даром политического предвидения. Незадолго до войны, в 1941 году, увидев на улице колонну солдат, марширующих и поющих «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин», он сказал: «Скоро, скоро пошлет нас в бой товарищ Сталин». Работая примерно в то же время в редакции над июньским номером журнала «Советская музыка», он сказал своей коллеге: «Грустно работать над номером, который никогда не выйдет» — «Почему??» — «Потому, что начнется война».

«Как я стал биографом Чайковского для “Молодой гвардии”? — вспоминал Иосиф Филиппович, который к моменту описываемых событий уже несколько лет работал редактором журнала «Советская музыка». — Совершенно случайно. В Большом Черкасском переулке, у входа в тогдашний Гослитиздат встретились два человека, помнившие, что до войны были знакомы, хотя не могли вспомнить, где познакомились. Одним из двух был Александр Юлианович Наркевич (1910—1969) (литературовед, библиограф, историк шахмат; редактор серии «ЖЗЛ» в 1947—1952 годах. – ред.), сотрудник редакции “Жизнь замечательных людей”, другим — я. Нам было приятно и интересно дружески поболтать на литературные темы. На том мы расстались, даже не спросив друг у друга фамилий. На следующий день мы снова невзначай встретились днем в подъезде Большого зала Консерватории, в котором на втором этаже помещался тогда музей имени Н. Рубинштейна. Я пришел туда по какому-то журнальному поводу, и первым, что я сказал с удивлением, было: “А вы что здесь делаете?”. “Ищу автора для биографии Чайковского”, — ответил мне Наркевич. “Может ли быть, что в Москве трудно найти автора для такой темы?” “Очень трудно”, — ответил Наркевич, добавив, что книга Альшванга о Бетховене, вышедшая перед войной в той же серии “ЖЗЛ”, не нравится в издательстве. “Но есть ведь Асафьев, глубокий знаток творчества Чайковского”. “Он пишет слишком трудно для нашей серии”. “Ну, это удивительно, — я готов предложить даже самого себя”, — сказал я, не думая, что это сколько-нибудь возможно в реальности. “Я подумаю”, — закончил разговор Наркевич. Не помню, когда я передал ему рукописную запись моих общедоступных лекций по истории русской музыки, которые я читал еще в Сарапуле — в госпиталях и военных школах. На этом, казалось, все кончилось. Но через несколько месяцев Наркевич позвонил мне в редакцию журнала по телефону и сказал, чтобы я написал заявку на биографию Чайковского. Я это сделал. Снова все стихло. Прошло довольно много месяцев, прежде чем Наркевич сказал мне по телефону: “Ваша заявка принята. Приезжайте в редакцию серии”. <…>

Александр Наркевич

Началась многолетняя захватывающе-кропотливая работа над самым разнообразным материалом, начиная от “Горного журнала”, активным сотрудником которого был Илья Петрович (Чайковский; отец композитора. – ред.), продолжая множеством воспоминаний, изданных и неизданных, о композиторе, достоверных или лживых, и кончая подшивками московских, а отчасти — и петербургских газет, содержавших в себе хоть что-нибудь о композиторе, его друзьях, врагах и всем окружении.
В результате, когда я написал около трети всей работы, я получил более, чем одобрительные отзывы Наркевича, Василия Васильевича Яковлева (1880—1957), Арнольда Александровича Альшванга (1898—1960). Мысли, довольно смутно бродившие у меня в голове еще до войны о том, что совершенно ошибочно господствующее представление о Чайковском, как гениальном поэте уходящего дворянства, далеком от русской жизни и ее разнообразных идейных течений, подтвердились. <…> В целом — очертилась личность композитора и образ его творчества, как некая полярная величина по отношению к русской действительности тех лет. Одного этого было достаточно, чтобы подойти к мысли, что “добрая” музыка Чайковского не отражает эпоху, а противостоит ей. Личная доброта композитора, ярко сказывавшаяся в его глубоком сочувствии и старании помочь нуждающимся в этой помощи, была, как и у Гаршина и у других “светлых личностей” этой эпохи, формой глубокого неприятия жестокого времени разгрома дореформенной русской деревни под видом освобождения крестьян».

Книга И. Ф. Кунина о Чайковском вышла в серии «ЖЗЛ» в 1958 году, а вскоре он начал работу для той же серии над книгой о втором с детства любимом им композиторе. «Так случилось, что я на долгие годы оказался глубоко связанным с жизнью и творчеством Римского-Корсакова: я написал три книги, ему посвященные, — совпадавшие, естественно, по образу композитора, и, по мере моих сил, различные по привлеченному материалу», — вспоминал Иосиф Филиппович. Замечательный по выразительности отзыв о книге И. Ф. Кунина, вышедшей в серии «ЖЗЛ» в 1964 году, написал протоиерей Александр Мень в письме к автору: «Прежде всего скажу, что прочел я книгу залпом, а потом несколько раз перечитывал с настоящим увлечением. Особенно поразило меня, как мастерски Вы справились с труднейшей задачей: воплотить образ столь трудный. Насколько можно судить по Вашей трактовке, Р.-К. не был человеком ярким внешне. Весь его огонь скрывался внутри. У меня и до чтения книги было такое впечатление, поэтому Вашу трактовку я воспринял совершенно естественно и с полным доверием. Действительно, о многих его современниках как о личностях можно сказать в двух словах что-то определенное, пусть не исчерпывающее, но характерное. Такого “штришка” у Корсакова, видимо, не было. И тем не менее этот суровый, сдержанный и даже как будто суховатый человек у Вас — живой. Он показался мне живее Вашего Чайковского. Замечательна и еще одна, по-моему, существенная особенность. В подобного рода биографиях очень часто приходится встречаться с противоположными крайностями. Или произведения совершенно заслоняют человека, или человек — произведения. Примером последнего можно считать Бальзака цвейговского, вышедшего в “Вашей” серии. С утомительной настойчивостью вам преподносят Бальзака-буржуа, чудака, Бальзака — безвкусного фата и смешного честолюбца. Того же, что составляет сущность его внутреннего мира — его произведений, мы не видим. Вы счастливо избежали этих крайностей. У Вас естественно переплетаются и личность, и судьба, и исторический фон, и анализ произведений.<…> Люди, окружающие Р.-К., — музыканты, Стасов и другие, вылеплены изумительно. Это — уже развитие успеха этой темы в “Чайковском”. Этих людей начинаешь любить, переживать за них, огорчаться. А это — свидетельство того, что они живые. Очень ярки и увлекательны общеисторические картины. У меня вообще страсть к таким картинам, и поэтому они вызывали при чтении восторг».

Наверное, уместным в этой связи будет переход к рассказу о том, каким образом я стал автором серии «ЖЗЛ» в третьем поколении, приняв эстафету от моего деда. В январе 2022 года в данной серии вышла моя книга «Отец Александр Мень».

Александр Мень. Лето 1988 года

Я впервые встретился с отцом Александром осенью 1986 года в доме моих бабушки и дедушки, куда я переехал жить в это время после окончания школы. Я написал о нем воспоминания, которые в свое время были опубликованы в журнале «Приходские вести» храма Косьмы и Дамиана. Но не только отец Александр, но и вся семья Василевских-Меней занимали совершенно особое место в моем сердце и в семье старших Куниных. Моя бабушка, Роза Гевенман, в 1921 году поступила в московский университет на отделение истории искусств и очень скоро близко подружилась со студенткой философского факультета МГУ Верой Василевской, которая впоследствии стала тетей и воспитательницей юного Александра Меня. Вера и Роза стали самыми близкими подругами, и эта дружба продолжалась до конца жизни Веры Яковлевны.

Удивительно, что еще задолго до встречи Розы и Веры семья будущего мужа Розы Марковны, Иосифа Филипповича Кунина, с которым Роза Марковна еще не была знакома, дружила с семьей Василевских. Подтверждение этому я нашел в архиве Ленинской библиотеки, когда разбирал архив своих близких и обнаружил датированные XIX веком письма Василевских (родителей и бабушек-дедушек Веры Яковлевны) Куниным еще из Полтавы и Харькова, задолго до переезда в Москву будущих мамы и тети отца Александра Меня. Таким образом, это дружба в несколько поколений…

Павел Мень. Фотография Якова Кротова

И вот, случилось так, что в 2018 году я зашел к брату отца Александра Павлу Меню, чтобы обсудить подготовку к вечеру памяти поэта Евгении Филипповны Куниной, сестры моего дедушки, вместе с которым в 20-е годы прошлого века они дружили с Борисом Пастернаком и которая позднее стала ближайшей подругой Анастасии Цветаевой. В тот год исполнялось 120 лет со дня ее рождения. После обсуждения подготовки к вечеру памяти мы разговорились и в какой-то момент Павел сказал о своем желании увидеть в серии «ЖЗЛ» книгу об отце Александре, ведь отец Александр так любил эту серию… (Отец Александр Мень не только неизменно восхищался «павленковской» серией «Жизнь замечательных людей», но с юных лет приобретал разрозненные книги этой серии, так что постепенно ему удалось собрать бо́льшую часть из вышедших до революции двухсот выпусков «ЖЗЛ».) Я сразу перечислил Павлу как возможных авторов такой книги тех людей, чьи книги и выступления на вечерах памяти отца Александра мне особенно нравились, были глубоко симпатичны. Но Павел сказал, что все они сейчас заняты и работают над книгами в других жанрах. Тогда я вспомнил о том, что и сам я всегда мечтал заниматься литературной работой и отчасти (хотя и факультативно, внеурочно) всегда занимался ей, и сказал, что попробую взяться за такую книгу… Павел развел руками: «Что значит попробую?» Понятно, что такое ничем не подкрепленное заявление выглядело несерьезно…

На следующий день я разыскал сайт издательства «Молодая гвардия» и написал письмо его главному редактору, Андрею Витальевичу Петрову. Я написал о том, что убежден в том, что рано или поздно книга об отце Александре Мене должна появиться в серии ЖЗЛ и что я был бы счастлив работе над этой книгой. Также, я спрашивал его о том, насколько издательство «Молодая гвардия» в данный момент заинтересовано в этой теме и просил его направить мне общие требования к книгам серии «ЖЗЛ».

Вот ответ главного редактора, который я получил через несколько дней: «Я так же, как и Вы, убежден, что книга об отце Александре непременно — рано или поздно — появится в серии “ЖЗЛ”. При этом не могу не отдавать себе отчет, что в историко-исследовательском, духовном, общекультурном и литературном (и пр.) планах — это наисложнейший проект! Если Вы чувствуете себя в силах его осуществить, преодолев все явные и тайные трудности, не вижу причин отказываться… Если Вам удастся преодолеть все сложности и создать объективную и интересную рукопись — уверен, книга станет заметным явлением в культурной жизни нашей страны».

Я начал работу, но уверенности в том, что книга будет издана в серии «ЖЗЛ» у меня не было до самого конца. После того, как я направил Петрову первый фрагмент книги, он предложил мне встретиться и достаточно однозначно сказал о том, что, на его взгляд, начало пока что не удалось. Дело в том, что в первой версии книги я сделал акцент на историческом фоне детства моего героя и, в частности, описывал события 1947 года и торжества 800-летия Москвы, когда 12-летний Алик, увидев освещенный лучами прожекторов аэростат с портретом Сталина, принял решение стать священником. Мне интересно было описать атмосферу Москвы тех дней, шествующих по улицам слонов (как вспоминал об этом Джон Стейнбек, побывавший в те дни в Москве), москвичей, еще не отошедших от недавних сталинских репрессий против Ахматовой и Зощенко, и так далее. Всё это Петров раскритиковал, сказав, что в числе авторов и читателей ЖЗЛ есть как сталинисты, так и антисталинисты, но дело совсем не в этом, а в том, что биографию героя книги следует начинать с рассказа о нем и его семье. Я был немного огорчен, но он подбодрил меня, сказав, что, если родные отца Александра мне доверяют, значит, я буду автором его биографии.

Я отправил в мусорное ведро плоды первых месяцев работы и начал писать с рассказа о семье отца Александра. И постепенно случилось чудо. Чем дальше я продвигался вперед, тем больше я чувствовал себя сидящим за одним столом с близкими отца Александра – его мамой Еленой Семеновной, тетей Верой Яковлевной, его духовной наставницей Марией Витальевной Тепниной и моей бабушкой Розой Марковной. У меня было полное ощущение того, что они собрались вместе, чтобы рассказать друг другу о своей жизни, и я невольно стал свидетелем этого разговора. И я уже не мог ни остановиться, ни отвлечься… И, хотя вокруг меня своим чередом шла жизнь, и я каким-то образом участвовал в ней, но душа и мысли были уже неразлучны с моими «собеседницами» в книге… Это давало ощущение удивительного счастья, смешанного с болью и радостью вместе с моими героями…

Примерно через год я отправил главному редактору издательства первую часть моей книги и приступил к написанию второй части, посвященной взрослой жизни и пастырскому служению отца Александра. Через месяц я позвонил Петрову, он обещал вскоре ответить, но не отвечал… И, тем не менее, на фоне его молчания книга все равно уже жила и продолжалась. Эта работа надолго стала главной линией в моей жизни…

Впоследствии, когда я писал о взрослой жизни отца Александра, то интервьюировал разных людей, и мне открывались штрихи личности батюшки и эпизоды, о которых я никогда бы не узнал в своей обычной жизни. Виктор Андреев, фотограф и близкий друг отца Александра, описал замечательные подробности их жизни в воронежском заповеднике в подростковом возрасте. Владимир Павлов, актер театра Ермоловой, исполнявший главную роль в аудиопостановке отца Александра по роману Кронина «Ключи Царства», рассказал, как батюшка буквально воскресил его из мертвых, когда он был на грани самоубийства после смерти дочери. Ирина Букринская вспомнила о том, как в годы широкой проповеди спросила отца Александра, сможет ли он приехать для лекции в небольшом академическом институте, в котором она тогда работала, и получила немедленный ответ: «Ира, это же Клондайк! Интеллигенция – самая неокормленная часть общества!». И множество других драгоценных «живых картинок» открывалось мне по ходу этой работы…

Еще через год я отправил в «Молодую гвардию» две из трех частей книги, и тогда узнал от заместителя главного редактора о том, что Андрей Витальевич тяжело болен. Вскоре он умер, о чем я с глубоким сожалением узнал позже… Но его заместитель, Мария Кирилловна Залесская, приняла эту эстафету, и в тот день, когда я отправил ей завершенную книгу, сразу написала мне, что в самое ближайшее время будет решаться вопрос о постановке книги в план и заключении авторского договора.

Чего мне было жаль больше всего — это того, что в какой-то момент нужно было поставить точку… Расставаться с отцом Александром было очень трудно, заканчивать книгу не хотелось…Эта работа наполняла счастьем…