Лев Данилкин: «Если бы Гагарин не погиб, он стал бы первым президентом СССР»
«Колумб Вселенной», «Магеллан космоса», «величайший герой в истории» — какими только эпитетами не награждали Гагарина, но они не могли передать той глубины «человеческого преклонения», в которую погрузился Юрий Алексеевич после полета. О том, кто был популярнее «Битлз», Мерилин Монро и Че Гевары, мы поговорили со Львом Данилкиным, автором монографии «Юрий Гагарин», вышедшей в серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия».
культура: Ваша книга, изданная к 50-летию первого космического полета, была написана, по Вашим же словам, в очень «негагаринские» времена — когда запрос «Леди Гага» встречается в поисковых системах в сотни раз чаще, а люди не понимают, зачем вообще куда-то летать. Вот уже и дети не мечтают стать космонавтами.
Данилкин: Не мечтают? Странно. Мальчишкой я бы десять лет жизни отдал, чтобы полтора часа побыть в космосе. Когда у Гагарина спрашивали, как он решился, он отвечал вопросом на вопрос: а вы бы не полетели, будь такая возможность?
культура: Сегодня многие скажут — нет. С обывательской точки зрения, космический проект оказался нерентабельным, на Марсе яблони так и не зацвели, каникулы на Луне мы не проводим, а средства неплохо бы потратить на какие-то более насущные нужды. Да и фигура Гагарина окружена мифами: говорят, гулял, зазнавался, да и не погиб вовсе, а был спрятан где-то в Европе…
Данилкин: Фигуры такой степени известности, как Пресли, Монро, Гагарин, всегда мифологизируются. А версия, будто бы он не умер, это даже не конспирология, а нечто большее: в ней есть религиозный подтекст. В 1961-м явление миру первого космонавта было чем-то вроде второго пришествия, его полет — Красной Пасхой. Сейчас про это позабыли, а в марксизме даже существовало такое течение, как богостроительство и богоискательство, пролетариат воспринимался как сила, которая спасет мир. И Гагарин, человек из народа, первый среди равных, казался Мессией. Тем более что и погиб он почти в возрасте Христа: пусть не в тридцать три, а в тридцать четыре года. Так что всякого рода раздумья неизбежны: он до сих пор источает божественную энергию. Что же до факта крушения, то в его гибели не было ничего сверхъестественного. Летчики ежегодно разбивались во время учебных полетов. Хотя, чем дольше об этом думаю, тем больше склоняюсь к версии, что там был второй самолет, который и опрокинул гагаринский. Вообще, мы даже не представляем, до какой степени нам повезло с Юрием Алексеевичем и как ужасно, что он так рано ушел.
культура: В своей книге Вы утверждаете, что перед ним открывались блистательные перспективы: останься он жив, стал бы первым президентом СССР.
Данилкин: Этот вариант развития событий был весьма вероятным. В советское время выходило множество гагаринских биографий, но все они строились на том, что происходило до 12 апреля. Полет был прекрасным мгновением, однако жизнь Гагарина не сводится к одному дню. Он планировал совершить нечто большее. У него появились колоссальные возможности сделать головокружительную карьеру. За два часа он перескочил через два воинских звания: улетел старшим лейтенантом, вернулся майором, с такой же скоростью рос, развивался, как сейчас говорят, делал себя. К 1968 году «простой советский парень» научился прекрасно шутить, с блеском выходить из самых щекотливых положений.
культура: Имеете в виду эпизод, когда на приеме в Букингемском дворце не умевший обращаться с разными вилками-ножами Гагарин предложил есть по-русски, а королева подхватила эту идею и стала есть «по-гагарински»?
Данилкин: Да, он мог справиться практически с любой ситуацией. Проделал колоссальный путь: от «солдафона» до знатока светского этикета. Ему оказалось подвластно самое сложное для публичного человека — умение постоянно подтверждать свой статус. Так, к моменту визита во Францию после полета прошло уже несколько лет, про него бы могли давно забыть, но нет: женщины визжали, мальчишки забирались на фонарные столбы, поклонники отрывали ему пуговицы (он даже возил с собой запасные).
культура: А политические таланты у него были?
Данилкин: Гагарин обладал главным — харизмой. Он внушал не страх, а искреннюю симпатию, расположение. Это было очень важно: тогда Советский Союз демонизировали не меньше, чем сегодняшнюю Россию, нам нужны были супергерои. Если Америку представляло множество сексапильных, хорошо экипированных красавцев, что сияли улыбками и чеканили с трибун правильные фразы, то у нас был простой парень, метр шестьдесят пять ростом, автор куцего афоризма «Поехали!». Но странное дело, он оказался успешнее всех остальных. Формально Гагарин был всего лишь начальником отряда космонавтов, а в политическом смысле — Юпитером.
культура: Подбирая ключ к обаянию первого космонавта, Вы пишете: «каратаевский» тип, олицетворение всего русского, доброго, круглого, эдакий народный философ, чья жизненная стратегия сводится к «не нашим умом, а Божьим судом», а затем определяете его как «кшатрийскую натуру, человека длинной воли».
Данилкин: Как в истинном харизматике, в Гагарине сочеталось множество разных граней. Что именно сделало его лучшим из лучших, определить невозможно. Все равно что объяснить красоту. Какие-то неуловимые пропорции — и человек отличается от всех нас, обычных. Вот так и здесь — незначительные преимущества: способность контролировать сон, чуть лучше реакция, чуть большее количество раз подтянулся. Это вывело его в первую шестерку, а дальше генералу Николаю Каманину пришло в голову, что от космонавта требуются не только физические данные, но и умение вести себя на публике. В итоге, можно сказать, решающую роль сыграла широкая улыбка.
Газета «Культура»
Дарья Ефремова
