«Независимая газета» — о «Льве Копелеве» Райнхарда Майера.

Фото: DW.com

Если бы он не написал ни одной строчки, то и тогда остался бы в истории отечественной литературы. Ведь его обессмертил Александр Солженицын, сделав прообразом Льва Рубина в знаменитом романе «В круге первом».

Впрочем, Лев Зиновьевич Копелев (1912–1997; 9 апреля исполняется 110 лет со дня рождения) и так оставил след в русской словесности. Серьезный филолог-германист, он стал автором монографий о Генрихе Манне, Бертольде Брехте и Генрихе Гейне, а также исследования о «Фаусте». Кроме того, его перу принадлежит мемуарная трилогия («И сотворил себе кумира…», «Хранить вечно» и «Утоли моя печали»), прекрасно описывающая трагедию сталинской эпохи.

Швейцарский историк литературы Райнхард Майер реконструирует жизнь Копелева. Он пишет о рождении своего героя в Киеве в семье земского агронома. Молодой человек рано увлекся марксизмом, искренне поверив, что революционные преобразования принесут благо стране. Правда, уже тогда он стал проявлять самостоятельность – за несогласие с официальной линией партии и увлечение троцкизмом был ненадолго арестован. Но дальше все произошло в лучших традициях Оруэлла: обаяние сталинской версии коммунизма было так велико, что Копелев «сумел полюбить Большого Брата», став не просто лояльным, а пламенным адептом нового учения.

Постепенное освобождение началось в годы Великой Отечественной. В звании майора, сотрудника антифашистской школы для немецких военнопленных он был арестован как «немецкий агент». Тем не менее полтора года спустя, в декабре 1946 года, Лев Зиновьевич сумел добиться оправдательного приговора. Правда, ненадолго: уже в марте следующего года Копелев был вновь арестован и приговорен к 10 годам лагерей (освободился в декабре 1954 года). Майер приводит слова своего героя: «Теперь я понимаю, что моя судьба, казавшаяся мне тогда нелепо несчастной, незаслуженно жестокой, в действительности была и справедливой, и счастливой. Справедливой потому, что я действительно заслуживал кары, ведь я много лет не только послушно, но и ревностно участвовал в преступлениях – грабил крестьян, раболепно славил Сталина, сознательно лгал, обманывал во имя исторической необходимости, учил верить лжи и поклоняться злодеям. А счастьем было то, что годы заключения избавили меня от неизбежного участия в новых злодеяниях и обманах. И счастливым был живой опыт арестантского бытия, ибо то, что я узнал, передумал, перечувствовал в тюрьмах и лагерях, помогло мне потом. Вопреки рецидивам комсомольских порывов… пусть годы спустя, но я все же постепенно освободился от липкой паутины изощренных диалектических умозрений».

В итоге, как Копелев писал Солженицыну, он «уже давно начал по каплям выдавливать из себя большевистскую нетерпимость». Искреннее стремление найти правду в итоге толкнуло его в диссидентское движение во второй половине 60-х, а затем и в эмиграцию в начале 80-х. Все это сопровождалось постепенными изменениями в картине мира, верой сначала в «очищенный» от догматики и тоталитаризма коммунизм, а затем просто в гуманистические убеждения. Почти как в начале века, когда русские мыслители шли от марксизма к идеализму.

Описывая жизнь в изгнании своего героя, Майер пишет о его включенности в жизнь Германии (где поселился Копелев). В частности, о созданном им Вуппертальском проекте, призванном исследовать российско-немецкие исторические и культурные связи. Касается историк и споров Льва Зиновьевича с Александром Исаевичем, с которым он познакомился еще в заключении в Марфинской шарашке, прекрасно описанной нобелевским лауреатом в романе «В круге первом». По мнению Майера, здесь вновь возрождался извечный русский спор западников (автор «Хранить вечно») и славянофилов (автор «Красного колеса»).

Несомненной ценностью исследования являются использованные в нем материалы архива Копелева, ныне находящиеся в Центре исследований Восточной Европы (Бременский университет), которые использовал Майер. Тем не менее, к сожалению, по некоторым периодам жизни (например, участию Копелева в Великой Отечественной войне) автор был вынужден за неимением других источников ограничиваться мемуарами своего героя. А ведь личное знакомство ученого с Львом Зиновьевичем началось еще в 1974-м, когда Майер работал в Москве корреспондентом «Нойе Цюрхер цайтунг». Жаль, что за эти годы он не успел спросить или уточнить малоизвестные ему периоды биографии диссидента.

Впрочем, а с кем из не только великих, а даже простых знакомых мы сами успели все договорить?

Андрей Мартынов, «Независимая газета»