Писатель Сергей Шаргунов, ставший недавно депутатом Государственной Думы, рассказал о том, как он чувствует себя в новом статусе, и поделился творческими планами.

— Сергей, что изменилось в вашей жизни за время работы депутатом Государственной думы?

— Не могу сказать, будто что-то изменилось принципиально. Менее всего за этот месяц меня заботили какие-то льготы и привилегии. Я даже не сильно вникал, что мне теперь по статусу положено. Квартира у меня и до этого была. Машина хоть и скромная, но тоже давно есть. Что касается каких-то принципиальных изменений, то жизнь меня по-прежнему не отпускает. Если раньше я получал два звонка в минуту, то теперь четыре. Раньше в минуту приходило три письма, теперь — семь. Хорошо, что есть помощники, но все равно надо во все вникать лично. Я стараюсь не оставлять без внимания ни одну просьбу о помощи. Я часто наблюдал, как люди, оказавшиеся в парламенте, в том числе те, кого я хорошо знаю лично, вдруг попадали в некое состояние невесомости, отрывались от земли. На лицах даже самых суровых и боевых людей вдруг появлялся гламурный лоск. Они тонули в кожаных креслах с головой. Я бы очень хотел этого избежать. Главное сейчас для меня не утонуть в бумагах и креслах, не утратить связь с реальностью. Обратная связь с избирателями очень важна для меня, поэтому я каждую неделю открыто рассказываю о том, на что реагирую, что удалось сделать.

— Появились какие-то сюжеты для книг на материале работы в Госдуме?

— Я сейчас пишу книгу о любви, и для меня самое главное, чтобы было время для этой прозы. Но, думаю, со временем появится несколько художественно окрашенных репортажей из парламента. В Думе есть новые персонажи: снегурочка русской политики Наталья Поклонская, восседающий в кресле вице-спикера Думы сторожевой лев империи Петр Толстой или, скажем, Брунгильда в сиреневом платье, восстающая над рядами фракции большинства и дирижирующая голосованием, исполняя арию: «За! За! За!»

— А Брунгильда — это кто?

— Не знаю ее имени, просто заметил.

— Вы продолжаете руководить порталом «Свободная пресса»?

— Продолжаю. Привык справляться с нагрузками и перегрузками, тем более что на сайте работают отличные, талантливые и профессиональные люди. И хотел бы еще забабахать радиостанцию, которая сможет соединить энергию патриотичной интеллигенции.

— «Свободная пресса» ранее позиционировалась как внепартийный проект. Сегодня вы депутат от КПРФ. Не опасаетесь конфликта интересов?

— Не опасаюсь. И да, «Свободная пресса» по-прежнему независимое СМИ, площадка, открытая для самых разных мнений, за то и любима теми сотнями тысяч, которые каждый день начинают с нас свое утро.

— Кинорежиссер Станислав Говорухин говорил, что пошел в депутаты, чтобы спасти отечественное кинопроизводство. И ему, насколько можно понять, это удалось. Вы как писатель видите своей задачей помощь отечественному книжному бизнесу, который переживает не лучшие времена?

— Издательский мир для меня — родной. Я печатаюсь во всех ключевых отечественных издательствах. Конечно, хочется помочь, хочется сделать максимально возможное для родной для меня сферы.

Но начинать стоит не с бизнеса. Для начала — защитить толстые литературные журналы, которые выгоняют из занимаемых ими помещений. Сделать так, чтобы эти журналы попадали в библиотеки. Отстаивать те же библиотеки от закрытия.

— Первый законопроект, внесенный вами в парламент, — документ о компенсациях жертвам событий октября 1993 года. Почему?

— События той черной осени — это поворотный пункт нашей истории. Патриоты были разгромлены. Произошло попрание закона. Государственная дума возникла на том пепелище.

У нас есть законы о мерах компенсации и поддержки жертв стихийных бедствий, террористических актов, и я не понимаю, чем хуже люди, которые пострадали тогда, в октябре 1993-го, во время гражданской войны в центре Москвы.

Кто-то остался инвалидом, где-то погиб единственный кормилец, и его семья осталась обреченной на нищету. Неважно, с чьей он был стороны, что с ним случилось: на него наехал танк или подстрелил снайпер.

Я уже писал, что вношу проект Федерального закона «О компенсации причиненного вреда и мерах социальной реабилитации граждан, пострадавших в ходе гражданского конфликта, происходившего с 21 сентября по 5 октября 1993 года в городе Москве», чтобы защитить права и законные интересы всех, кого опалило тогда огнем, всех без исключения. Символично, что седьмая Государственная дума начала свою работу как раз в 23-ю годовщину тех событий, и для меня было важно стартовать именно этим законопроектом, я внес его в первый же день работы парламента. Я надеюсь, что меня поддержат представители всех думских фракций, потому что за этим законом — боль и правда.

— Вам в 1993 году было 13 лет. Что вы чувствовали, о чем думали тогда?

— Сопереживал своей стране и воспринимал тогда 1990-е как лихие не с безопасной дистанции во времени, а изнутри эпохи. Уже тогда был против грабительской приватизации и за защиту соотечественников везде, в том числе в Крыму.

— Кто за эти 23 года, которые вы, по сути, в политике (начиная с баррикад 1993 года), произвел на вас наибольшее впечатление масштабом личности?

— Валентин Григорьевич Распутин, писатель и гражданин. И рок-музыкант Егор Летов.

— Если бы у вас представилась возможность дать один-единственный совет исполнительной власти, допустим президенту, и вы бы знали, что к вашим словам точно прислушаются, — что бы вы предложили?

— Советов много. Гуманизация тюремно-лагерной системы. Прижать олигархов. Вкладываться в производство. Отказаться от тотального ЕГЭ.

— Выход вашей книги о Валентине Катаеве в серии «Жизнь замечательных людей» совпал с предвыборной кампанией. Вы синхронизировали эти процессы?

— Боже упаси, нет, конечно.

— Анонсировалась книга уже довольно давно. Почему она вышла только сейчас?

— Это огромный труд, потребовавший нескольких лет серьезной работы. Это не только биография писателя, это книга обо всем русском XX веке. Катаев прожил от Николая II до Горбачева. Его жизнь — отражение всей противоречивости русской жизни в прошлом столетии. Прирожденный писатель, европейски изысканный стилист и при этом верный сын Отечества. Его швыряла судьба. На бронепоезде «Новороссия» он вместе со своими товарищами белыми косил из пулемета петлюровцев, его едва не расстреляла ЧК вместе с его братом Евгением Петровым. А спустя десятилетия — он получил золотую звезду Героя социалистического труда.

— Несколько лет назад вышла книга Захара Прилепина о другом большом советском писателе — Леониде Леонове. Для меня очевидна параллель Прилепин — Леонов, Шаргунов — Катаев.

— Я бы добавил в этот ряд книги Алексея Варламова об Алексее Николаевиче Толстом и Михаиле Булгакове. Мой товарищ владивостокский литератор Василий Авченко написал книгу о Фадееве. Советская Атлантида всплывает. Возвращается интерес к той эпохе, где все было совершенно нелинейно. Пришло время живого и честного подхода к собственной истории — без очернения и лакировки.

— Что вы узнали о себе, когда работали над книгой о Катаеве?

— Я замахнулся на новый для себя жанр — одно дело дать небольшое эссе о жизни и творчестве дорогого тебе писателя, другое — подробное жизнеописание на 700 страниц. Огромное количество сведений самой различной природы из самых разных источников нужно было переработать, чтобы изложить биографию человека от родословной до надгробного камня. Я узнал многое об эпохе, о Катаеве, я как будто прожил с ним его XX век. Книга меняла меня. Сделала, быть может, мудрее, научила быть над схваткой, дистанцироваться от сиюминутного. Научила рассудительности, а может, где-то и фатализму, еще большему пониманию того, что есть вещи непреходящие. Думая о длинной жизни прекрасного писателя, я осознал смысл латинского выражения: «Жизнь коротка, искусство вечно».

— Приобретенное умение быть над схваткой помогает в работе депутата? Или мешает — ведь иногда нужно выбрать чью-то сторону в схватке, отстаивать определенные интересы?

— Я к этой работе был готов еще в 2007 году, и я был бы отличным депутатом. Но тогда политическая система не приняла меня, молодого и дерзкого. Не получилось тогда — случилось сейчас. Что начертано, тому и суждено случиться. Надеюсь, буду достойным депутатом. Что касается того, где лучше быть — над схваткой или внутри нее, то не это важно в работе депутата. Она предполагает конкретные вещи: спасти детский сад, помочь многодетным семьям, которых собираются выкинуть на улицу, — вот конкретные истории, где требуется непосредственная помощь.

— Руководство СМИ и публицистика не мешают вам писать прозу?

— Я стараюсь писать публицистику как прозу, чтобы она была исполнена художественности при всей актуальности тем и злободневности сюжетов. Чтобы это было литературой по стилю изложения. То есть стараюсь писать прозу в разных видах.

— Когда вы писали книгу о Катаеве, не задавались вопросом, почему он, русский европеец по манерам, по художественным пристрастиям, по своей художественной манере, не эмигрировал?

— Он мог оказаться в эмиграции по окончании гражданской войны. Его свалил тиф, только поэтому он не уплыл вместе со своим учителем Иваном Буниным. Порой в текстах он воображал себя уплывшим. Любовь всей его жизни Зоя Корбул уехала в Константинополь. Они потом встретились в Америке. В советское время его заманивали на Запад, сулили золотые горы. Он мог уехать во Францию, которую очень любил, но он не мыслил себя вне России. Он никогда бы не отдал свое произведение в тамиздат, даже если бы здесь его не пускали в печать.

— Вы сами задумывались об эмиграции?

— Никогда.

«Деловой Петербург»