Ольга Зиновьева: «Такая книга появляется только раз в эпоху».
40 лет назад, 26 августа 1976 года, на Западе вышел знаменитый социологический роман Александра Зиновьева (1922−2006) «Зияющие высоты». Жена великого философа, логика, социолога, писателя Ольга Мироновна Зиновьева рассказала нам о работе над этим уникальным произведением и осветила все основные этапы совместной жизни с Александром Александровичем, биография которого скоро пополнит серию «ЖЗЛ».
— Однажды вы сказали, что, будучи женой Александра Зиновьева, вы получили особую ученую степень и обрели уникальные знания, которых нет ни у кого в мире. Можно ли сказать, что годы общения и совместной жизни с Александром Александровичем кардинально повлияли на ваше мировоззрение?
— Они не просто повлияли на мое мировоззрение — они создали его. Зиновьев предстал передо мной фигурой невероятного масштаба. Когда мы встретились, я даже не поняла, что случилось. Я понятия не имела, что передо мной фронтовик, что этот человек старше меня на 23 года; я не представляла, что он уже заслуженный профессор, у которого десятки учеников и аспирантов. В мою жизнь ворвался целый гигантский мир. 1 октября 1965 года стало самым счастливым днем моей жизни.
Став женой Зиновьева, я сформировалась как личность, аналитически относящаяся ко всему происходящему; как человек, которому он доверил всё свое творческое и научное наследие. «Оля, я знаю, что тебе будет очень тяжело, но ты всё сделаешь» — такими были его последние слова, которые он, умирая, произнес. Такими словами не бросаются.
— Вы были главным помощником Александра Александровича: первым слушателем, единственным стенографистом, наборщиком текстов, корректором и редактором. Какие впечатления остались у вас от работы над его знаменитыми текстами, например, от первого в истории литературы социологического романа «Зияющие высоты», который вышел на Западе 26 августа 1976 года?
— Мои впечатления — это целый том мемуаров, над которыми я сейчас работаю.
«Зияющие высоты» — это уникальное явление в истории мировой литературы. Такая книга появляется только раз в эпоху. Александр Александрович брался за работу над ней несколько раз. Еще с фронта он привез целый чемодан рукописей. На философском факультете МГУ Зиновьев познакомился с Эвальдом Ильенковым, отец которого был писателем, лауреатом Сталинской премии, одним из секретарей Союза писателей. Будучи человеком предельно чистым, неиспорченным, — Александру Александровичу и в голову не приходило, что могут быть какие-то козни, хотя, замечу, жизнь уже провела его через несколько кругов ада, — он обратился к Эвальду, чтобы тот передал его рукописи отцу. Кроме того, Зиновьев представил свои труды на суд Константина Симонова. Об этом человеке у нас осталась самая светлая память: Симонов разглядел в Зиновьеве большой талант. «Это сильнейшие материалы! Но нужно уничтожить их, иначе тебе не поздоровится, парень», — прошедший войну, получивший там ранения, Зиновьев, по сути, всё еще был мальчишкой. Зиновьев признался, что уже передал рукописи Василию Павловичу Ильенкову. «Что ты наделал! — воскликнул Симонов. — Ты козла в огород пустил!» К счастью, после этого разговора Зиновьеву — каким-то чудом — удалось свои рукописи забрать.
Зиновьев был феноменально образован. Без преувеличения можно сказать, что он был человеком Ренессанса: литература, музыка, живопись, философия, история. Неудивительно, что в 1970 году он обратился к заветному замыслу еще раз. Появились наброски — но дальше них текст не пошел. Книги, они ведь обладают весьма своенравным характером! «Зияющие высоты» состоялись только с третьей попытки — в момент, когда обстоятельства его жизни складывались трагически. Зиновьев был уже всемирно известен, входил в тройку ведущих логиков мира, все его книги сразу переводились на английский и немецкий языки. Его терпели до тех пор, пока Финская академия наук — разумеется, без одобрения ЦК КПСС — не избрала Зиновьева своим действительным членом — одновременно с Петром Капицей. В философской и логической среде сложились конклавы; на Зиновьева обрушилась чудовищная атака со стороны профессионалов. «Заботливые» коллеги по цеху всерьез обеспокоились созданием культа Зиновьева. Незамедлительно последовали письма в ЦК и КГБ — это не голословное заявление, за всем этим я наблюдала сама.
Добавлю, что с должности заведующего кафедрой логики Александра Александровича уволили еще раньше, в 1968 году, когда два его сотрудника — Юрий Гастев и Виктор Финн — подписали письма протеста против ввода советских войск в Чехословакию. Сам Зиновьев был не из тех, кто подписывает коллективные письма, но к волеизъявлению индивидуума он всегда относился с огромным уважением. Когда его вызвал ректор университета с требованием уволить этих сотрудников, профессор Зиновьев был непреклонен. Он отказался их увольнять, сказав, что Гастев и Финн хорошо работают у него на кафедре, что претензий к ним нет. На самом деле претензии были — Гастев и Финн охотно «гоняли слонов», но это не повод увольнять людей, тем более что руководство МГУ хотело избавиться от них именно из-за их демарша — подписи под протестом против ввода советских войск для подавления чешских событий… Как вы видите, Зиновьев был предельно независимым человеком — таким он всю жизнь и прожил, никогда ни перед кем не склоняясь, не идя на поводу у установок, всегда отстаивая свою позицию и, как неизбежное следствие, пребывая в сильном одиночестве.
Он был членом редколлегии журнала «Вопросы философии» (вел там отдел логики), членом ВАК, старшим научным сотрудником Института философии АН СССР, профессором МГУ — всё вроде бы было в порядке. Но Зиновьеву стало тесно в этой узколобой, завистливой, серой среде, которая ревниво и довольно успешно ему сопротивлялась. В результате стали сокращать его уникальные курсы по логике, стали чинить препятствия его студентам и аспирантам, желавшим опубликовать статьи в «Вопросах философии», — Зиновьев не мог относиться к этому спокойно и накидывался на недругов, как рычащий лев! Так и создалась атмосфера, в которой он не мог не начать писать «Зияющие высоты».
— Публикация «Зияющих высот» стала поводом для насильственного выдворения семьи Зиновьевых из страны. Какой след в вашей жизни оставила вынужденная эмиграция, длившаяся больше двадцати лет — с 1978 по 1999 год?
— Когда нас выставляли, мы нередко слышали: «Ну и хорошо! В Вену ведь поедете, в Мюнхен — не на Колыму!» Те, кто напутствовал нас таким образом, знали, что вариант с Колымой действительно существовал. Выбор нам предоставили такой: либо мы добровольно летим в Германию, либо нас — так же добровольно — отправляют в разные лагеря, разбросанные на просторах нашей родины. Кроме того, нас обещали лишить родительских прав, а ребенка грозились запихнуть в какой-нибудь самый страшный детский дом. На сборы нам дали пять дней.
В Германию мы летели со смешанными чувствами. Решение о том, что Александр Александрович приглашен на должность профессора в Мюнхенский университет, было принято, когда мы находились в самолете. Ректором университета в Мюнхене был тогда Николаус Лобковиц, написавший свою первую студенческую работу по книгам Зиновьева. Этот факт был приятен. Неприятным было только то, как нас выпроводили, лишив Александра Александровича всех степеней, всех званий, военных наград. С Зиновьевым расправились так, как ни с кем из диссидентов (сам он диссидентом не был): например, Солженицына не лишили воинских званий, орденов. Виной всему, что Зиновьев находился в центре тогдашнего идеологического дракона — в Институте философии…
Мюнхен был городом Старой и Новой пинакотеки, музеев, оперы (тогда было только две оперные сцены — теперь их четыре)… Мюнхен — это город, о котором можно было только мечтать. Каждый немец, которого мы встречали в наших многочисленных поездках по всему миру, после одного только упоминания о Мюнхене восторженно и мечтательно вздыхал. Мы понимали, что это особое место; впрочем, помнили мы и о том, что́ появилось там в 1930-е годы — Зиновьев сражался с фашистской нечистью и в небе России, и в небе Германии. Нас ждали работа, издатели, огромное внимание со стороны прессы, бесчисленное количество приглашений на пресс-конференции, съезды, встречи с политическим бомондом и ведущими деятелями науки и искусства. И всё же там нужно было жить — вгрызаться в новую жизнь. Где-то на десятом году нашей жизни в Германии, возвращаясь из очередной поездки, я внезапно произнесла: «Наконец-то мы летим домой!» До этого мы так никогда не говорили. В недавней своей статье «Париж, Анкара, Ницца, Мюнхен… — далее везде?» я признаюсь в любви к Мюнхену.
Оказавшись на чужбине, я поняла, что моя главная задача — укорениться в западной жизни. Я знала, что назад нас никто не позовет, ибо выставили нас со свистом — со страшным свистом! Александр Александрович всё время творил, ведь он писатель, мыслитель, ученый… Мне же необходимо было заниматься всем остальным: печатать и редактировать его произведения, контактировать с издателями, переводчиками и журналистами, общаться с банками, продавать и покупать дом и квартиры, отводить дочь Полину в школу и участвовать в собраниях родительского комитета, устраивать выставки картин мужа и презентации… А потом издатели и медийное пространство стали бояться Зиновьева, который не делал секрета из своей критической позиции. Он был беспристрастным исследователем, ему было всё равно, какой феноменологией заниматься — советской или западной. О западном мире он стал высказываться нелицеприятно — не оставляя никаких иллюзий. В результате нам сократили заказы, некоторые книги срывались в последний момент, как, например, «Катастройка» (издательство «Ульштайн»), которую в преддверии визита в ФРГ Горбачева изъяли из продажи. Нам, правда, выплатили тройной гонорар — лишь бы эта книга не попалась на глаза главному прорабу перестройки в СССР. Но в целом наше положение пошатнулось, и я пошла на работу: преподавала, вела свои курсы… Позже я оказалась в мюнхенском отделении радио «Свобода». Звали меня туда и раньше, но поначалу я категорически отказывалась — из этических соображений. Но в конце концов там создали маленькую группу специально для меня, и я не смогла устоять. В исследовательском отделе «Самиздат» я работала с Марио Корти. На тот момент я стала главной финансовой опорой нашей семьи.
— Решение вернуться в Россию созрело у Александра Александровича после бомбардировки Югославии, в которой, по его словам, разыгрывался сценарий будущего нашей страны. «Я должен вернуться в Россию, разделить ее судьбу и умереть с моим народом», — сказал Зиновьев. Насколько тяжело было вписаться в новую российскую — постсоветскую — жизнь?
— Очень трудно. В России нас никто не ждал. Ельцин нашему возвращению отнюдь не порадовался, ведь еще в марте 1990 года в гигантской программе «Апостроф» Бернара Пивó между ним и Зиновьевым состоялась настоящая дуэль.
Вообще-то Александр Александрович собирался уехать один. «Я возвращаюсь, — сказал он мне. — Навещайте меня хоть иногда». Уезжать из Германии мне было сложно — нужно было проститься с профессиональными связями, договорами, за которые я отвечала. В принципе мы могли бы жить в Мюнхене и дальше, но Александр Александрович принял решение, и я ответила: «Мы были вместе всегда. Неужели я оставлю тебя!» Возвращение в Москву было связано с большими переживаниями — возвращаться я попросту не хотела. Но он оказался прав — тысячу раз прав! Ведь если бы мы остались в Мюнхене, вряд ли бы нам удалось сделать так много за эти десять лет после смерти Александра Александровича.
— Сейчас вы, как и прежде, главный хранитель зиновьевского наследия: Биографический институт его имени, Международные конференции «Зиновьевские чтения», Международный научно-образовательный центр имени
— Валентин Федорович Юркин (генеральный директор ОАО «Молодая гвардия». — С. К.) позвонил мне из Женевы. Он смотрел там передачу, где я парировала Геннадию Зюганову. Тот имел неосторожность сказать, что КПРФ помогает фонду Зиновьева… и я взорвалась. «Во-первых, вы должны были бы знать, что фонда Зиновьева не существует, — воскликнула я, — а во-вторых, с вашей стороны я никакой помощи не получала!» Зюганов замялся и одиннадцать раз — это было подсчитано! — повторил: «Исправим!» Так вот под впечатлением от этой нашей эмоциональной перепалки мне позвонил Валентин Федорович. «Ольга Мироновна, — сказал он, — вы знаете, у нас страшное упущение: биография Зиновьева еще не выходила в серии „ЖЗЛ“! Мы могли бы встретиться, чтобы поговорить на эту тему?» Я согласилась. Валентин Федорович предложил мне написать книгу самой, на что я ответила: «Я не писатель. Я — жена писателя». При этом у меня были два кандидата на роль автора этой книги…
Выбор я сделала в пользу Павла Евгеньевича Фокина — автора серии «Классики без глянца», тогда же он был еще и заместителем директора Литературного музея. Фокин страстно помогал нам в проведении первой выставки, посвященной жизненному и творческому пути Александра Зиновьева, — она состоялась в Трубниковском переулке в 2007 году. Мое предложение стало для Павла Евгеньевича абсолютной неожиданностью. Он боялся, что не справится. «Ничего другого вам не остается, — сказала я, а потом добавила: — У вас всё получится!»
Мы постоянно работали вместе. Когда он приезжал ко мне в гости выпить чаю, я начинала что-то рассказывать, с моего естественного согласия он неизменно включал диктофон. В какой-то момент у меня возникло острое желание посмотреть, что он уже написал, но я сдерживалась — и четыре года не видела ни строчки из его текста. А потом он позвонил мне однажды вечером — на часах было за девять часов — и произнес: «А ведь я могу вам ее отправить…» Я сразу поняла, о чем речь. «Только в течение десяти дней мне нужно будет передать рукопись в издательство…» Ну, времени мне потребовалось гораздо меньше — я прочитала рукопись за полтора дня, без перерывов на обед, запивая кофе. Читалось, как детектив! И до сих пор я в полном восторге от того, как доброжелательно, скрупулезно, по-научному аналитично и глубоко по-человечески отнесся он к этой работе. За последние десять лет я не встречала человека, более вовлеченного в свою работу, чем Павел Евгеньевич. Я с ним не ошиблась — интуиция меня в очередной раз не подвела. Благодаря этой моей способности мне много раз удавалось спасать Александра Александровича от нежелательных, недостойных людей… И находить достойных, что в случае с Павлом Евгеньевичем является счастливым знаком «Биографии».
— В мемориализации наследия Александра Зиновьева активное участие принимают его дети. Расскажите о них.
— По-настоящему активно участвуют только две дочери — Полина и Ксения. Это наши общие дети. К другим детям у меня претензий нет — они все, безусловно, наши! Тамара — превосходный художник, кстати, написавшая интересный портрет отца. Но она очень занята собой… Сын Валерий к творческому наследию Александра Александровича отношения практически не имеет, но, что важно, существенно — был и остается порядочным человеком и сыном, боготворящим отца.
Полина — известный художник. Она окончила Мюнхенский университет, у нее было много выставок — в Мюнхене, Женеве, Париже, Москве… Еще она автор многих книг, которые переводились на румынский, французский, английский языки. Спустя несколько дней после смерти Александра Александровича у меня созрел замысел издания альбома Зиновьева-художника. Реализацией этой идеи занимается именно Полина. В альбоме, который должен выйти ко дню рождения Александра Александровича (29 октября. — С. К.), будут представлены 259 его работ: политические карикатуры, карикатуры на героев «Зияющих высот», рисунки, ставшие обложками его собственных книг, работы маслом…
Ксения — эта наша маленькая девочка, которая родилась в Баварии в 1990 году (по этой причине я и не смогла поехать на историческую дуэль Зиновьева с Ельциным). Ксения — музыкант, лауреат многочисленных конкурсов. Она окончила музыкальное училище — «Мерзляковку» при Московской государственной консерватории. Сейчас она концертирует, владеет, как и Полина, несколькими иностранными языками, помогает нам в Биографическом институте Александра Зиновьева и Зиновьевском клубе, пишет превосходные статьи для сайта Russia Insider.
— Вы авторитетный общественный деятель, широко известный как в России, так и далеко за ее пределами — от Латинской и Северной Америки до Европы и Ближнего Востока. Решением каких задач в сфере образования, культуры вы сейчас занимаетесь?
— Что касается образования, то я очень сожалею, что никому из наших министров не пришло в голову обратиться ко мне. Спокойно говорить о том, что творится у нас в образовании, я не могу, поэтому обойдем эту тему стороной.
В мае этого года меня единогласно избрали президентом международного общества «Россия — Германия». Общество было создано в 1972 году решением Брежнева и Вилли Брандта, а в 1978-м нас выставили из Советского Союза — я бы тогда никогда не поверила, что в моей жизни возможна будет такая спираль! Превратиться из эмигранта в президента этого, безусловно, особого общества — это, согласитесь, необычно. Тем более что много лет его возглавлял Зимянин из ЦК КПСС… Сейчас это гигантский фронт (не пласт, а именно фронт) работы — проблемы в европейском сообществе вам прекрасно известны. Из истории мы помним, что на заре Советской России страна была окружена кольцом врагов — Антантой и прочим. Так вот я говорю, что это всё были присказки — настоящая страшная сказка началась сейчас. И тот факт, что руководство обратилось ко мне с просьбой возглавить общество, говорит о том, что нужна уже какая-то другая — женская — сила, чтобы попытаться соединить несоединимое. Я сейчас работаю над проектом виртуального музея «Россия — Германия», который будет свидетельствовать о взаимопроникновении культур. Считаю, что создание оси Москва — Берлин необходимо, ибо добрые отношения между двумя этими странами являются залогом мира на Европейском континенте — и не только. К сожалению, мы давно уже живем в однополярном мире и всё, что сейчас происходит, направлено против России. Германия — это моя вторая родина, у меня там много формальных и неформальных связей, которые я постараюсь использовать для укрепления наших партнерских отношений. Скоро у меня поездка в Германию, где я буду встречаться с журналистскими клубами, с политиками Баварии. Я буду бороться за то, чтобы мы стали одной семьей, одной историей, одной культурой.
Последние десять лет я занимаюсь проблемой наших соотечественников за рубежом. Их тридцать миллионов, и они разбросаны по всему миру. Это и письма, и просьбы, и уход за кладбищами… Когда Дмитрий Медведев предложил мне возглавить партийный проект «Единой России» (на беспартийной основе, ибо я человек принципиально беспартийный), он поинтересовался: «Интересно, что бы сказал Александр Александрович в ответ на Ваше согласие?» Поначалу мой муж был бы, естественно, ошеломлен, но потом он наверняка понял бы, почему я это сделала. Вообще вся ситуация была очень своеобразной: Медведев стоял на стенде «Соотечественники», на фоне гигантского триколора, разделенного на три части: враги советской власти, цвет русской эмиграции и те, кто вернулся. Символично, что наши имена значились на всех трех частях. В идеале этот проект должны были бы возглавлять Александр Александрович или Александр Исаевич, но их нет. Обратились ко мне, так как, по сути, являюсь живым артефактом этого гигантского проекта.
Но и это еще не всё: с 2003 года я являюсь вице-президентом (и создателем) Международного конкурса пианистов «Европа — Азия», созданного в Орске — на границе Европы и Азии, России и Казахстана.
Наконец, мой главный проект, или, точнее, основная работа, а еще лучше — служение Творческому наследию Александра Зиновьева, — это Биографический институт Александра Зиновьева. А еще — Зиновьевский клуб Международного информационного агентства «Россия сегодня», в который входят такие блестящие авторы, как Юрий Солодухин, Дмитрий Куликов, Тимофей Сергейцев, Алексей Блинов, Алексей Панкин, Искандер Валитов, Павел Родькин, Максим Хромов, Джульетто Кьеза… Почетным членом нашего Клуба является Валентин Фалин. Для меня это большая честь и нагрузка, и я этим горжусь. Наряду с Дмитрием Киселевым я сопредседатель этого знакового Клуба.
Все эти десять лет, прошедшие со дня смерти моего мужа, наше дело всячески поддерживают замечательные современники — политики, ученые, дипломаты — Сергей Бабурин, Сергей Миронов, Юрий Болдырев, Виктор Садовничий, Игорь Албин, Михаил Логвинов, Юрий Солодухин, Анастасия Федина, Салам Гусейнов… Нас становится всё больше и больше.
«ВРЕМЯ ЗИНОВЬЕВА ПРИШЛО», — такими словами заканчивается фильм, снятый телевидением Совета Федерации в 2015 году.
Сергей Коростелев
