Ольга Свидовская попала на «суд народов» c институтской парты и повлияла на вердикт самого громкого трибунала XX века.

Паулюс в суде был совершенно не похож на того Паулюса, который в 1943-м сдался в русский плен. Скриншот Youtube-канала German history archive

ЛОВКАЯ ПАУЗА

Героиней событий, определивших ход истории, выпускница иняза стала не по своей воле. После вуза Ольгу Свидовскую назначили по распределению преподавателем фонетики на 1-м курсе родного МГПИИЯ (Московский государственный педагогический институт иностранных языков — сейчас Московский государственный лингвистический университет), но за час до первого занятия ее вызвала к себе начальник спецотдела Татьяна Гиляревская.

«Эта миниатюрная, элегантная женщина, прожившая долгое время с мужем Норманом Бородиным в США, держала в страхе всю студенческую братию, — напишет выпускница иняза в мемуарах. — Я отправилась к ней в кабинет, сопровождаемая сочувственными взглядами и заранее предвидя беду…»

Вопреки опасениям ничего страшного не случилось. Гиляревская поинтересовалась у девушки об отце (он был на фронте, мать умерла в 1944 году) и, убедившись, что ту ничего не держит в столице, предложила отправиться с ней в «не очень длительную, но интересную командировку». Растерявшись, девушка не сразу узнала, какое «интересное» место им предстоит посетить. Эта неловкая (или ловкая, как потом оказалось) пауза определила ее будущее:

«Позже, в самолете, уплетая Танин американский шоколад (она еще на аэродроме сказала, чтобы я звала ее Таней), я узнала об очень большом количестве кандидатур, претендовавших в нашем институте на эту командировку. Я поинтересовалась, почему выбор пал на меня.

— Ты единственная не спросила сразу, куда ехать».

Ольга набирала текст на печатной машинке, а после правила вручную. Это последняя страница ее воспоминаний, написанных в 1986 году и полностью опубликованных только в 2024-м

ВОЛОСЫ МЕЛКИМ БЕСОМ

Перед полетом Ольга решила впервые в жизни сделать себе «перманент». Но, как назло, мастер из салона на Новинском бульваре на 45 минут (!) забыла о молодой клиентке.

«Прикованная к источнику электрического тока множеством шнуров и трубок, сидела терпеливо и смирно. Около ушей и на лбу пекло, но я терпела. Сколько потом парикмахерша ни расчесывала мои несчастные волосы, они торчали “мелким бесом”, дыбом. Взглянув на мочалу, торчавшую из-под капюшона моего буклистого пальто, Норман, привезший Таню на аэродром в роскошном лимузине, спросил: “Куда вы это несчастное чучело везете?!”».

Впрочем, в Нюрнберге девушку со странной прической никто чучелом не называл. Члены иностранных делегаций принимали ее за мексиканку и широко улыбались при встрече. Свидовская сменила буклистое пальто на меховую шубку, переобулась в туфли на высоком каблуке, научилась «делать мейкап», и вскоре у нее появились поклонники. Один из них, невысокий худощавый американец даже предлагал выйти замуж:

«Он уговаривал меня, ссылаясь на то, что дома, в Америке, у него ранчо, сто лошадей и мама. Надо мной дружно издевались, утверждая, что “американскую свекровь” упускать было непростительно. Вскоре мой “жених” уехал».

Природная нерешительность Свидовской усугублялась ее положением. Связей с иностранцами девушки из советской делегации избегали не просто так.

— Даже если бы девушка согласилась на брак, его бы не было, ее бы просто эвакуировали в СССР, — объясняет в беседе с Metro автор книги “Нюрнберг вне стенограмм” Константин Залесский. — Свидовская видела репрессии 30-х годов и знала: те, кто за границу ездит, могут вернуться не туда, куда надо.

И всё-таки эта скромная девочка, которая потерялась при серьезном разговоре с Гиляревской и не сказала ни слова парикмахерше, «поджаривавшей» ее шевелюру, в душе не была робкой. Сложно объяснить, но в самый важный момент своей жизни переводчица с немецкого Ольга Свидовская проявила выдающуюся храбрость…

ГЛАВНЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Шел февраль 1946 года. На четвертый месяц разбирательств в Нюрнберге исход процесса не казался очевидным. Сторона защиты строго следовала одной линии: подсудимые последовательно повторяли тезис о «превентивной войне». Протоколы трибунала запечатлели версию нацистов, что нападение на СССР было ответом на развертывание войск у германской границы. И тогда Советы воспользовались главным козырем.

Козырь звали Фридрих Вильгельм Эрнст Паулюс. Фельдмаршал, командовавший немцами в Сталинградской битве, в январе 43-го сдался в плен. И, помотавшись по советским лагерям, уже в августе следующего года вступил в оппозиционный Гитлеру и подконтрольный НКВД Союз немецких офицеров.

Командующий 6-й немецкой армией фельдмаршал Фридрих Паулюс, взятый в плен советскими войсками, на пути в штаб 64-й Советской Армии / Георгий Липскеров, © РИА «Новости»

Доставить свидетеля Паулюса в Нюрнберг было решено тайно, чтобы сыграть на эффекте неожиданности. Он должен был въехать в американскую зону оккупации по поддельным документам. И оформление визы доверили… той самой «мексиканке» со странной прической. И она не просто не растерялась под грузом ответственности, который на нее взвалили, а с энтузиазмом принялась выполнять задание начальства.

«Я предложила впечатать на американском бланке имя Паулюса с орфографическими ошибками, — вспоминала переводчица в мемуарах. — Расчет состоял в том, что написание фамилии, например, Powlus не будет прочтено в нежелательной форме. В случае “провала” можно будет всегда обвинить виновника (т. е. меня) в ошибке».

Но жертвенность девушки не оценили. Вариант с орфографическими ошибками был отклонен, и визу оформили «на генерала Александрова и 10 сопровождающих лиц», в числе которых «по стечению обстоятельств» оказался плененный военачальник. Но пересечь границу — полдела. После этого нужно было незаметно провести Паулюса во Дворец юстиции, где проходили заседания. И здесь снова не обошлось без участия выпускницы иняза.

«Чтобы ввезти Паулюса, я взяла одну из моих карточек и села рядом с шофером. Все американцы на пропускном пункте ко мне привыкли и поэтому в руки карточек не брали. Я помахала перед часовыми рукой и карточкой, и мы проехали».

АТОМНАЯ БОМБА НА СУДЕ

11 февраля 46-го один из обвинителей от СССР Николай Зоря зачитал свидетельские показания Паулюса в суде. Адвокат Отто Нельте выдвинул возражения и заявил, что «следовало бы доставить свидетеля в суд для перекрестного допроса».

— Сколько времени вам понадобится на доставку свидетеля? — судья лорд Джеффри Лоуренс обратился к главе советской делегации Роману Руденко. — Мы не можем долго ждать, ибо, как вам известно, Устав трибунала требует, чтобы суд был не только справедливый, но и скорый.

— Всего минут 10—15, а если это много, то свидетель через 5 минут предстанет перед трибуналом.

Главный обвинитель от СССР генерал-лейтенант Роман Андреевич Руденко / Виктор Кинеловский, © РИА «Новости»

Что было дальше, уже история.

«Все словно замерли. Затем раздался оглушительный грохот — треск стульев, с которых буквально сорвались представители СМИ, бросившиеся на пункт связи передавать свои сверхсрочные сообщения об этой поистине мировой сенсации, — писал “Московский комсомолец”. — Некоторые склонные к преувеличениям представители прессы поговаривали о появлении Паулюса как о чуде, а в американской газете писали: “Появление Паулюса произвело впечатление взрыва атомной бомбы”».

Фельдмаршал рассказал, что план наступления на СССР «Барбаросса» разрабатывался еще в 1940-м. Защита, казавшаяся монолитной, потерпела крах.

— Показания Паулюса были чрезвычайно важны, — объясняет Залесский. — Дело в том, что не только немцы, но и наши союзники критично относились к показаниям, которые мы предоставляли в качестве доказательств. Юристы апеллировали к тому, что они получены силой или фальсифицированы. И когда в зале суда появился Паулюс, хорошо выглядящий, в костюме-тройке и полностью подтвердивший то, о чем говорили советские обвинители, у адвокатов был шок…

Руководители нацистской Германии во время обеденного перерыва в Нюрнберге (слева направо по кругу): Альфред Розенберг, Герман Геринг, Карл Дёниц, Вальтер Функ, Бальдур фон Ширах

1 октября 1946 года был вынесен окончательный вердикт. К повешению были приговорены 12 руководителей нацистской партии, в том числе ее идеолог Альфред Розенберг и председатель центрального планового управления Рейха Герман Геринг. Хотя в отношении последнего приговор не был исполнен. За 4 часа до казни он отравил себя цианистым калием. Впрочем, даже такой исход дела Свидовская не считала справедливым:

«Меня глубоко потрясла сама чудовищность того факта, что нам приходилось вести борьбу, чтобы добиться осуждения палачей. Что касается оправдания трех из них (Ганс Фриче, Франц фон Папен и Ялмар Шахт были отпущены из зала суда. — Прим. ред.) — оно просто не укладывается в голове».

Я НЕ Я

После нюрнбергской командировки Свидовская вернулась в Москву. Вскоре ее пригласили в Токио — на судебный процесс против японских милитаристов, но она отказалась:

«Я не просто просила в прокуратуре СССР принять мой заграничный паспорт. Я плакала. Огромное напряжение, сопровождавшее нелегкую работу в Нюрнберге; чудовищность преступлений, о которых пришлось слышать и читать, привели к тому, что при воспоминании о них у меня дрожали руки».

В судебных процессах она больше не участвовала никогда. Первое время о пережитом в Германии Ольга Табачникова (после замужества она сменила фамилию) не распространялась.

«Начались мои рассказы через определенное количество лет. О Нюрнберге изредка вспоминала, развлекая своих или чужих гостей. Рассказывая иногда о ввозе Паулюса, замечала некоторое недоверие к моим словам. Наверное, было действительно трудно поверить, чтобы, в сущности, девчонка могла такое осуществить».

Она и сама будто не верила в свою сопричастность к «самой блестящей операции на процессе», как ее назвал генерал Григорий Александров.

«Спустя много лет узнала о его словах. Долго сидела неподвижно на диване, пытаясь вникнуть в полное значение услышанного. Чувство было какое-то странное, ранее не испытанное. Будто я была не я».

Может, мемуары Свидовской и получились такими яркими как раз из-за того, что она писала не о себе, а о другой Ольге — дерзкой и отчаянной. И смотрела на ситуацию не своими глазами, а будто со стороны…

Как бы там ни было, воспоминания о Нюрнберге она хранила до смерти. Как и вазу от несостоявшегося американского мужа.

ТОЛЬКО ФАКТЫ

Книга «Нюрнберг вне стенограмм» (16+) увидела свет в издательстве «Молодая гвардия».

В дополнение к мемуарам Ольги Табачниковой-Свидовской (1923—2000) вышло 500-страничное исследование о процессе историка Константина Залесского.  

Суд в Нюрнберге начался 20 ноября 1945 года и закончился 1 октября 1946 года. Его протоколы занимают 16 000 страниц. Обвинение предъявило 2630 документов.  

Было изучено 300 тысяч письменных показаний, заслушано 240 свидетелей. 

Доказательством искреннего раскаяния Паулюса может быть цитата из мемуаров генерала Григория Александрова: «Мы ехали с Паулюсом в одной машине по улицам Нюрнберга, и, глядя на разрушенный город, он сказал: “Вот иллюстрация к словам Геринга, что ни одна бомба не упадёт на Германию”».

КОРОТКО О ГЛАВНОМ

Константин Залесский: «Приговор не то что обоснованный. Он мягкий»

Константин Залесский — автор книги «Нюрнберг вне стенограмм» / Павел Бедняков, © РИА «Новости»

— Какова судьба мемуаров Свидовской?

— Сначала она писала в стол, начиная с 80-х годов небольшие отрывки печатали в газетах. Почему до недавнего времени ее воспоминания не были опубликованы в полном объеме, мне не совсем понятно. О трибунале в Нюрнберге написаны десятки книг, но на их фоне мемуары Свидовской выгодно выделяются. Это не нудное перечисление событий, а взгляд обычного человека. Она описывает не только нацистских преступников, к которым относится с нескрываемым отвращением, но и повседневную жизнь советской делегации. О том, как они относились к иностранным коллегам, журналистам и так далее.

— Что привнесла Свидовская в ваше понимание Нюрнбергского процесса?

— Когда читаешь ее мемуары, понимаешь одну очень важную вещь. Для нас Нюрнбергский процесс — это нечто отлитое в бронзе, некий монолит. А это не монолит, это живое действие. Это событие мирового значения, которое делалось руками людей. Самых разных: и хороших, и плохих. И второй момент — решение суда. Оно объективно. Просто в свое время, в 90-е, пошла волна ревизий. А давайте пересмотрим решение этого суда — «судилища победителей», мол, «несчастных фашистов» расстреляли исключительно по праву победителей и никак иначе. Но когда мы начинаем разбираться в этом глубоко, не просто читая документы, а разбирая то, что творилось вокруг процесса, мы понимаем, что приговор Нюрнбергского суда мало того что обоснованный. Он, не поверите, мягкий.

— Как думаете, как Свидовская оценивала свое участие в историческом событии?

— Это для нас историческое событие. А для нее это просто командировка, отказаться от которой она не могла. Пока она в Нюрнберге, на родине после войны хорошая работа уходит. Она думала: «Завершится процесс, и кем я буду? Безработным переводчиком?»

— А как же заслуги перед Отечеством?

— Какие заслуги? По результатам Нюрнбергского процесса ни один член нашей делегации не получил наград. Даже главному обвинителю от СССР Руденко ордена не дали. Ей было не до этого, ей жизнь устраивать надо!

— Почему вы решили закончить книгу мемуарами Свидовской, а не начать с них?

— Изначально так и хотели — начать с них, но тогда бы на обложку нужно было выносить фамилию Свидовской. Нет, я не против, но ее воспоминания занимают лишь 1/6—1/7 книги. Это как раз тот случай, когда хвост виляет собакой. Это идея Свидовской, название Свидовской. Я его украл, позаимствовал. И всё же я со своей стороны описал то, на что в других книгах по Нюрнбергу обычно не хватает места. Как выглядел зал, функционировала тюрьма, как и почему вели себя люди на процессе. Это ведь самое важное.

Артем Васев, «Метро»